Он ответил, что ничего хорошего и не ждал, едва увидел выражение моего лица, но никто уже не сможет причинить ему большей боли, чем причинила я, когда сказала, что мы больше не будем видеться. Такие вот вы, мужчины. А еще говорите, что это мы знаем, как вызвать у человека чувство вины.
– Я подтвердила, что да, романтических отношений у нас больше не будет, но это не значит, что он мне безразличен. Добавила, что несколько человек в разговоре со мной удивлялись странностям в его поведении, он, мол, сам не свой, и тут я вспомнила, что он перестал принимать антидепрессанты, и заволновалась. Пришла к выводу, что он собирается покончить с собой.
Пэм на мгновение запнулась, потом продолжила:
– До того как он пришел, у меня и в мыслях не было говорить ему это в лоб. Но вот что забавно… едва он переступил порог, я начала думать, что скажу, а уж когда он поцеловал меня, отпали последние сомнения. Губы у него были холодные. И сухие. Я словно целовалась с трупом.
– Похоже на то. – Я попытался почесать правую руку.
– Лицо у него вдруг вытянулось, в прямом смысле этого слова. Все морщины разгладились, губы превратились в тонкую полоску. Он спросил, с чего у меня такие мысли. А потом, не успела я ответить, он заявил, что все это дерьмо. Так и сказал, а ведь таких слов в лексиконе Тома Райли никогда не было.
Я не мог с ней не согласиться. Том, которого я знал, не сказал бы «дерьмо», даже если бы набил им рот.
– Я не собиралась называть ему имена… твое точно не собиралась, он бы подумал, что я рехнулась, или Илзе, кто знает, что он мог ей наговорить, если бы…
– Я же тебе сказал, Илзе не имеет к этому никакого…
– Помолчи. Я почти закончила. Я лишь сказала, что люди, отмечающие странности в его поведении, даже не знают о таблетках, которые он принимал после второго развода, как и о том, что с мая прошлого года прекратил их принимать. Он называет их дурь-таблетки. И если он думал, что держит все под контролем, и никто ничего не замечает, то сильно ошибался. Потом предупредила, что если он что-нибудь с собой сделает, я расскажу его матери и брату, что это было самоубийство, и мои слова разобьют им сердца. Это была твоя идея, Эдгар, и она сработала. Надеюсь, ты этим гордишься. Вот тогда он кокнул вазу и обозвал меня лезущей не в свои дела мандой. Готова спорить… – Она сглотнула слюну. Звук, раздавшийся в горле, долетел до меня через все разделяющие нас мили. – Готова спорить, он уже точно знал, как он это сделает.
– Я в этом не сомневаюсь. Как думаешь, он сделает?
– Не знаю. Действительно не знаю.
– Может, мне стоит позвонить ему?
– Может, тебе не стоит ему звонить. Может, если он узнает о нашем разговоре, это и станет последней каплей. – И не без ехидства добавила: – Тогда ты будешь плохо спать по ночам.
О таком варианте я не подумал, а логика в ее словах была. В одном Том и Уайрман не отличались: оба нуждались в помощи – но я не мог тащить их на аркане туда, где им могли ее оказать. В голове мелькнула острота с бородой. Может, уместная, может – нет: «Ты можешь приобщить шлюху к культуре, но не заставишь ее думать». Оставалось надеяться, что Уайрман сможет назвать мне автора. И год.
– Так как ты узнал, что он собирается покончить с собой? – спросила Пэм. – Я хочу знать, и, клянусь Богом, ты мне все расскажешь до того, как я положу трубку. Я все сделала, и ты должен мне сказать.
Вон он, вопрос, который она еще не задавала. Слишком уж ее занимало другое: как я узнал о ней и Томе? Что ж, не только у Уайрмана были присказки на любой вкус. Их хватало и у моего отца. В том числе была и такая: если не катит ложь, говори правду.
– После несчастного случая я начал рисовать.
– После несчастного случая я начал рисовать. Ты знаешь.
– И что?
Я рассказал, как нарисовал ее, с Максом и Томом Райли. О некоторых результатах моего интернет-знакомства с феноменом ампутированной конечности. О том, как увидел Тома Райли, стоящего на верхней ступени лестницы, ведущей в мою студию – так я теперь ее называл, – голого по пояс, в пижамных штанах, с одним выбитым глазом, место которого в глазнице заняли сгустки крови.
Когда я закончил, на другом конце провода повисла долгая тишина. Нарушать ее я не стал. Наконец Пэм заговорила. Другим, осторожным голосом:
– Ты действительно в это веришь, Эдгар… во что-то из этого?
– Уайрман, парень, который живет чуть дальше по берегу… – Я замолчал, внезапно захлестнутый яростью. И не потому, что не находил нужных слов. Или не совсем по этой причине. Я собирался ей сказать, что у парня, который жил чуть дальше по берегу, иногда проявлялись телепатические способности, вот почему он мне верил.
– Так что ты хотел сказать насчет этого парня, Эдгар? – Голос звучал спокойно и вкрадчиво. Я узнал этот голос. Слышал его в первый месяц или чуть дольше после несчастного случая. Таким голосом она говорила с Эдгаром – пациентом палаты номер шесть.
– Ничего, – ответил я. – Не важно.
– Тебе нужно позвонить доктору Кеймену и рассказать об этой твоей новой идее. Идее, что ты – экстрасенс. Не отправляй ему электронное письмо. Позвони. Пожалуйста.
– Хорошо, Пэм. – Навалилась усталость. Не говоря уже о раздражении и злобе.
– Хорошо что?
– Хорошо, я тебя слышу. Четко и ясно. Ошибки быть не может. Забудь об этом. Я хотел только одного – спасти Тома Райли.
На это ответа у нее не нашлось. Как и рационального объяснения, каким образом мне удалось узнать о планах Тома. На том мы и расстались. Кладя трубку, я думал: «Ни одно доброе дело не остается безнаказанным».
Может, и она клала трубку с той же мыслью.
– Ты придешь во второй половине дня? – спросил он.
– Конечно, – ответил я.
– Я подумал, может, дождь…
– Я собирался приехать на автомобиле. Здесь я ни во что не врежусь.
– Хорошо. Но о часе поэзии можешь забыть. Она сегодня не в себе.
– Плоха?
– Такой я ее никогда не видел. Разорванное мышление. Отрыв от реальности. Помрачнение сознания. – Он глубоко вдохнул и шумно выдохнул. В трубку словно ударил резкий порыв ветра. – Послушай, Эдгар, мне неудобно просить тебя об этом, но могу я ненадолго оставить ее на тебя? Минут на сорок пять, не больше. У Баумгартенов нелады с сауной… что-то там с чертовым нагревателем, к ним приедет электрик, но мне нужно показать ему, где распределительный щит. И, разумеется, расписаться на бланке заказа за выполненную работу.
– Нет проблем.
– Ты – прелесть. Я бы тебя поцеловал, если б не язвы на твоих губах.
– Пошел ты на хер, Уайрман.
– Да, все меня так любят. Это мое проклятие.
– Мне звонила Пэм. Она поговорила с моим другом Томом Райли, – учитывая, чем эта парочка занималась в мое отсутствие, называть Тома моим другом было как-то странно, но, с другой стороны, почему нет? – Похоже, ее стараниями план самоубийства сдулся.
– Это хорошо. Но почему я слышу печаль в твоем голосе?
– Она захотела узнать, откуда мне стало обо всем известно.
– То есть ее уже не интересовало, как ты прознал о том, что она трахалась с этим парнем? Она спросила…
– Как я поставил ему диагноз «депрессия с суицидальным риском», находясь за полторы тысячи миль.