Неизменными при этом оставались ощущение чего-то мягкого подо мной и низкий хрипловатый голос, спокойный и ровный. Правда, было и нечто третье — жар, то и дело протекавший сквозь мою плоть, словно яд. Но с каждой его волной на мой лоб ложилась влажная тряпица, и все тот же голос отгонял лихорадку.
Голос был знакомым и незнакомым одновременно. Мужской, низкий, тихий как шепот, человеческий. Или человеческой была лишь мольба?
— Не смей бросать меня, Валентайн. — Надсадный хрип, словно каждый слог дается мучительно. — Не смей!
Мои веки затрепетали, жгучие струйки света впились в голову. Свет, как выяснилось, шел от свечи в керамическом подсвечнике, стоявшем на голом, липком деревянном столе. Язычок пламени отбрасывал ровный золотистый кружок света. Я поежилась под тяжестью простыни. В комнате было тепло.
— Эй!
Редкие волосы Лукаса Виллалобоса спутались и слиплись от грязи, осунувшееся лицо было в засохших подтеках крови. Сбегавшие по левой щеке шрамы задергались, в желтых глазах наемника появилось странное выражение, он оскалился, обнажив крепкие белые зубы.
Лукас ухмылялся. Причем с явным облегчением.
«Теперь я вправе сказать, что повидала все на свете».
Глубоко вздохнув, я пошарила правой рукой по гладким простыням. Тонкий тюфяк сплющился под моим весом, тело ощущало каждую дощечку низкой кушетки.
Я поежилась. Заморгала. Уставилась на Лукаса. И едва выговорила вопрос:
— Что за хрень?
— Если бы просто хрень. Ну и скользкая же ты сучка, Валентайн.
— Как...
Закончить второй вопрос мне помешал приступ кашля. Я сглотнула желчь. Моя гортань была как запыленное, каменистое ложе пересохшей реки, а все тело болело, будто в животе у меня лежал раскаленный камень. Однако руки-ноги, похоже, были целы. К горлу подступил очередной комок горечи.
— У меня свои способы отыскивать клиентов, — буркнул он, поняв недосказанный вопрос, и взял что-то с прикроватной тумбочки.
Сильная жилистая рука проскользнула мне под затылок, приподняла голову, и в пересохшее горло полилась теплая хлорированная вода.
Ничего вкуснее я сто лет не пила!
Несмотря на протестующее мычание, Лукас убрал чашку от моих губ, не дав мне переполнить желудок.
— Ты пропала полгода назад, — промолвил он, качая головой и двигая плечами, словно они затекли. На нем была мятая изношенная рубаха из микроволокна, но патронташи поверх заплат лоснились от свежей смазки. — Я с ног сбился, пытаясь тебя отыскать и опередить тех, кто охотился за тобой. И наконец два дня назад ты нашлась в распоследнем из всех возможных хреновых мест — в Джерси.
Лукас помедлил, словно раздумывая, стоит ли продолжать.
— Может, объяснишь, за каким долбаным хреном тебе понадобилось вот так пропадать?
Я откинулась, вжимаясь в тонкий матрас. Закрыла глаза. Темнота вновь окутала меня, как покрывало.
— Полгода? — Голос мой звучал так же хрипло, как и его. Правда, его голос напоминал воронье карканье, я же говорила мягко, вкрадчиво, не растеряв нежные бархатные нотки. — Я... я не знаю.
— Должен сказать, выглядела ты хуже некуда. Я и не подозревал, что ты способна дойти до такого состояния.
Всколыхнувшееся во мне облегчение боролось с ужасом того, что я силилась вспомнить, страшась заглянуть в образовавшийся в моем сознании черный провал...
Мой меч звякнул, когда я уронила его на пол, осколки стекла и фарфора захрустели под сапогами. Впившись стальными пальцами в податливую человеческую плоть, я схватила Мерси за горло и приподняла над полом. Наруч пульсировал волнами холода, зеленые вспышки озаряли кухню водянистым светом. Седайин захрипела, в промежности на джинсах расплылось темное мокрое пятно. Она обмочилась от страха.
Я оскалилась. Моя кровь кипела от ярости, воздух дрожал, мебель потрескивала от жара энергии, пол затрясся.
Я оскалилась. Моя кровь кипела от ярости, воздух дрожал, мебель потрескивала от жара энергии, пол затрясся. Дом содрогнулся, мелкие вещи попадали и покатились. Такой же разгром учинили здесь Мерси и Понтсайд с грязной шайкой продажных тварей из полицейского управления Сент-Сити.
«Это твой выбор. Выбор есть всегда».
В голосе смерти слышалась бесконечная доброта моего бога. Даже когда я не соглашалась с ним, он не отворачивался от меня, он любил меня. Лучше бы он не просил меня об этом.
Мерси была беспомощна и безоружна, она не могла оборониться. Но она была преступница — такая же, как те, за кем мне приходилось охотиться. Сколько народу погибло по вине этой предательницы?
«Anubis et'her ka... Убей ее! Убей ее! УБЕЙ ЕЕ!»
Не знаю, заговорил ли со мной Анубис или новый голос поднялся из глубин моего существа, но в моем сознании прозвучали слова: «Она не в состоянии защититься. Это убийство, Валентайн».
Мне было наплевать. И еще...
— Я не стала ее убивать, — прошептала я. — Целительницу... Я не... я ушла. Пошла на пункт связи и позвонила Полиамур.
— Это она мне сказала. Она была последней, кому довелось поговорить с тобой до твоего исчезновения. Во всяком случае, из тех, кого мне удалось найти. Единственной. И мне стоило больших трудов убедить ее поделиться со мной хоть какими-то сведениями.
Это я понимала, Лукас Виллалобос представлял собой воплощенный кошмар любого псиона. Все мы знали, какую цену запрашивает он за помощь, и обратиться к нему можно было лишь на последней стадии отчаяния. А предупредить Поли о том, что он на моей стороне, я просто не успела.
— Валентайн! — Хвала богам, Лукас сдержался, хотя явно боролся с желанием как следует меня встряхнуть. — Может, все-таки соблаговолишь рассказать, где тебя носило?
Это заставило меня задуматься. И правда — где же я пропадала?
Глухо застучало сердце, грудь пронзила боль. Я чуть не впилась в нее когтями — но Лукас перехватил мое запястье, и чуть не сдернул меня с кровати, уворачиваясь от ответного удара. Мы повалились, барахтаясь в переплетении рук и ног: я попыталась достать его когтями, но он снова уклонился, и они полоснули воздух.
— А ну прекрати! — прорычал он удивительно громко для его сиплого горла. — Уймись, хрен тебе в глотку!
Простыня обмоталась вокруг моих бедер. Крепкая жилистая рука Лукаса держала меня за шею, колено уперлось в спину.
— Уймись, кому сказано! — повторил он мне прямо в ухо. — Я тебе не враг, Валентайн. Уймись!
Я застыла. Сердце грохотало в ушах, пульс бился и в запястьях, и на лодыжках, и в горле, и на затылке. Казалось, пульсируют даже волосы.
Это сущая правда. Он мне не враг.
Но кто же мой враг? Что со мной случилось?
— Ничего не знаю, — прошептала я. — Где была, что произошло — без понятия. Последнее воспоминание — мой звонок из будки.
Ну, по чести сказать, не совсем так. Я помнила, что вышла из будки и пошла... куда-то.
«Обалденно далеко, — прозвучал в моей голове насмешливый голос. — Прямиком на седьмое небо. На долбаное седьмое небо, а оттуда во тьму, солнышко».
— Ну как, успокоилась? — тяжело дыша, спросил Лукас.
«Куда уж, Лукас. Но придется».
Я уставилась на пол — на шершавые доски, на грязь, забившуюся в щели, и на свою тонкую золотистую руку, которую я успела инстинктивно выставить, чтобы не приложиться физиономией. Все перстни остались на пальцах, но камни были пусты и немы без заклинаний, запечатленных в их глубине. Я утратила их.
Но когда?
Меня скрутил приступ мучительного кашля. Я попыталась сплюнуть. Не вышло.
— Отпусти меня.
Лукас разжал руки, и я уселась на полу, завернувшись в простыню и привалившись спиной к кушетке.