Ее ночные скитания по дому, равно как и ее нагота, были совершенно целомудренными и невинными, как шалость маленькой девочки, которая нарушает установленные правила просто так, ради собственного удовольствия, а не из выгоды и не назло строгим воспитателям. Должно быть, таким способом Сьюзен пыталась вызвать из небытия эту примитивную, детскую, давно погибшую душу, чтобы, слившись с нею в одно, снова стать целым человеком.
По мере того как Сьюзен переходила из комнаты в комнату, свет в доме зажигался и гас по ее требованию, но всегда он был приглушенным, достаточным лишь для того, чтобы ни на что не налететь в темноте.
В кухне Сьюзен достала из холодильника сандвич со сладким яичным кремом и с наслаждением съела его, наклонясь над раковиной, чтобы потом все крошки можно было смыть в отверстие водослива, скрыв таким образом все следы своего преступления.
Сьюзен вела себя так, словно в спальне наверху действительно спали родители, а она похитила и съела Это пирожное вопреки их запрету.
Какой же юной она казалась в эти мгновения! Какой юной и очаровательной!
И какой беззащитной...
Проходя по дому, как по лабиринту темных пещер, Сьюзен то и дело натыкалась на зеркала. Иногда она отворачивалась от них, стесняясь своей наготы, а иногда, наоборот — привставала на цыпочки, закидывала руки за голову и приподнимала пышные золотистые волосы, пародируя профессиональные движения кинозвезд и фотомоделей.
Это было так наивно, так по-детски непосредственно и мило.
Наконец она оказалась в просторной, слабо освещенной прихожей, и, не обращая внимания на прохладу выложенного восьмигранными мраморными плитками пола, холодившего ее босые ступни, остановилась перед высоким, в рост человека, зеркалом. Оно было заключено в позолоченную резную раму, и, глядя на свое отражение в толстом венецианском стекле, Сьюзен подумала, что оно больше похоже не на зеркало, а на портрет — на ее собственный портрет, написанный кем-то из старых мастеров.
Внимательно и с интересом рассматривая свое обнаженное тело, она невольно удивилась тому, как все пережитое не оставило на нем никаких следов. На протяжении многих лет Сьюзен была совершенно уверена, что каждый, кто только взглянет на нее, сразу заметит на коже страшные шрамы пережитой боли, выжженные слезами бороздки на щеках, печать стыда на челе и пепел вины в серо-голубых глазах. Но, по крайней мере внешне, она выглядела совершенно целой и невредимой.
За последний год Сьюзен окончательно поняла, что она была ни в чем не виновата. Она была не преступной блудницей — жертвой. Следовательно, у нее больше не было причин ненавидеть себя.
Чувствуя, как тихая радость переполняет ее, Сьюзен отвернулась от зеркала и, поднявшись по широкой мраморной лестнице, вернулась в спальню.
Стальные жалюзи на окне были опущены. Между тем она хорошо помнила, что, уходя, оставила их поднятыми.
— Альфред, доложи о положении рольставней в спальне.
— Рольставни опущены, Сьюзен.
— Я вижу, но почему?
Вопрос остался без ответа. Дом не понял вопроса и промолчал.
— Я оставила их поднятыми, — настаивала Сьюзен.
Бедный Альфред, куча тупых железок! Он мог решать сложнейшие математические задачи, но интеллекта у него было не больше, чем у табуретки. Последняя реплика Сьюзен не была заложена в его программу распознавания голосовых команд, поэтому он ровным счетом ничего в ней не понял. С тем же успехом Сьюзен могла обращаться к компьютеру по- китайски.
— Альфред, подними рольставни в спальне.
Зажужжал сервомотор, и жалюзи поползли вверх.
Сьюзен выждала, пока они поднимутся до половины, затем сказала:
— Альфред, опусти жалюзи в спальне.
Стальные полосы остановились, потом стали
опускаться.
Сьюзен выждала, пока они поднимутся до половины, затем сказала:
— Альфред, опусти жалюзи в спальне.
Стальные полосы остановились, потом стали
опускаться. Послышался негромкий щелчок электронного замка — окно было надежно заперто.
Сьюзен еще некоторое время стояла перед окном, задумчиво рассматривая опущенные рольставни. Потом она вернулась в постель и, юркнув под одеяло, натянула его до самого подбородка.
— Альфред, свет!..
Ничего не произошло. Компьютер, услышавший слово-пароль, все еще ждал команды.
Спальня тотчас погрузилась во тьму.
— Погаси свет, я сказала...
Сьюзен устало вздохнула. Она лежала на спине с открытыми глазами.
Тишина в комнате была глубокой, давящей. Ее нарушали лишь негромкое дыхание Сьюзен и еще более тихий стук ее сердца.
Наконец она сказала:
— Альфред, проведи полную диагностику систем обслуживания дома.
Компьютер, установленный в подвале особняка, начал проверку с самого себя. Потом, как он и был запрограммирован, протестировал все логические блоки механических систем, с которыми взаимодействовал, однако никаких признаков неисправности, никаких намеков на сбой программы не обнаружил.
Примерно через две с половиной минуты Альфред ответил:
— Все в порядке, Сьюзен.
— Все в порядке, все в порядке... — шепотом передразнила его Сьюзен. — Тупица!
Она уже совсем успокоилась, но заснуть по-прежнему не могла. Предчувствие, что вот-вот должно произойти что-то важное, продолжало преследовать ее, не давая погрузиться в сон. Что-то надвигалось на нее из темноты — быстро, грозно, неотвратимо.
Науке доподлинно известны случаи, когда люди просыпались по ночам, разбуженные предощущением страшного бедствия — такого, например, как землетрясение или извержение вулкана. При этом они ясно ощущали нарастающее в земле напряжение или давление ищущей выхода раскаленной лавы.
Примерно то же самое испытывала и Сьюзен. При этом она точно знала, что землетрясение здесь ни при чем. То, что должно было произойти, было во много раз более странным и удивительным.
Время от времени ее взгляд непроизвольно устремлялся в тот угол комнаты, где среди завитков лепного гипсового карниза был спрятан объектив видеокамеры. Впрочем, в темноте она все равно не могла его разглядеть.
Не знала она и того, почему этот неодушевленный прибор так беспокоит ее. В конце концов, камера была выключена. А если, вопреки ее приказу, она продолжала фиксировать на пленку все происходящее в спальне, то доступ к записям имела только Сьюзен, и больше никто.
И все-таки какие-то смутные подозрения продолжали тревожить ее. Сьюзен никак не могла определить природу грозящей ей опасности, и эта гнетущая неизвестность заставляла ее испытывать все возрастающее беспокойство.
Но наконец усталость взяла свое, и глаза закрылись.
Ее лицо, обрамленное золотистыми, чуть вьющимися волосами, было прекрасным и безмятежным, ибо сон ее был спокойным, без сновидений. В эти минуты Сьюзен больше всего походила на спящую красавицу, лежащую в своем хрустальном гробу в ожидании принца, который разбудит ее поцелуем.
Даже в темноте она была прекрасна и обворожительна.
Прошло полчаса, и Сьюзен, пробормотав что-то невнятное, перевернулась на бок. Потом она негромко, жалобно вздохнула и подтянула колени к подбородку, словно зародыш в утробе матери.
Луна, висевшая низко над кронами пальм, зашла.
Черная вода в плавательном бассейне отражала теперь только холодный свет далеких, тусклых звезд.
Сьюзен больше не шевелилась. Она уснула тем крепким, глубоким сном, который сродни смерти.
Не знающий усталости дом продолжал стеречь ее покой.
Глава 4
Да, я понимаю причину вашего недовольства.