– И что?
– Да ничего. Пятеру проели, и все дела.
– Интересный базар. А этот дед… Он что, один живет?
– Нет, с бабкой. К нему пацаны со всех сторон валят. В любой час приди – пустит. Только скажи – монеты принес.
– И много у него золотишка, по-твоему?
– Вот чего не знаю, того не знаю. Наверное, приличная заначка имеется.
– А если нет там ничего?
– Может, и нет. Но серебряные монеты есть точно. Своими глазами видел.
– На что мне монеты? Чего с ними делать? Нет, нужно рыжье!
– Давай сходим…
– Лады. Сегодня вечером и смотаемся. Ты говоришь, он всех к себе пускает?
– Ага.
Дальнейшие события читателю уже известны.
Они вышли из квартиры Добрынина, поспешно спустились по лестнице, выскочили из подъезда и быстрым шагом заспешили прочь. Увесистую шкатулку нести под мышкой было неудобно. Капитан взял ее в руки, но и тут удобства не прибавилось.
– Много монет взяли? – с любопытством спросил Баня.
– Порядочно, – отозвался Капитан. – Дедок скопил, видать, на черный день, а мы шкатулочку того… Попутали. Ничего, пущай дальше копит.
– А бабка его?
– Чего бабка?
– Ну… Ты ее?..
– Думаешь, замочил? Не-а… Так… Для понту ткнул. На два пальца, от силы, и приложил-то… Оклемается. Я мокруху не леплю. Западло это. Ну чего… Давай раздербаним хабару.
– Поделим, что ли?
– Ну.
– А где?
– Да хоть вон там. – Капитан указал на круг света под тусклой лампочкой. – Сядем, вон, на скамейку и раздербаним.
– А как делить будем?
– По справедливости, само собой.
– По справедливости – это как?
– Ну как… Тебе сорок, мне шестьдесят.
– Чего сорок?
– Ну процентов.
– Это почему так?
– Потому, что я – вор, а ты – сявка. Вот и получается… Двадцать процентов тебе за наводку, двадцать за участие… Усек?
– Это несправедливо!
– А ты как хотел?
– Поровну.
– Ну даешь! Поровну. Да где это видано, чтобы вор делил навар с приблатненным поровну?
– Я мазу надыбал.
– И че? Если бы не я, так бы тебе твоя маза и корячилась. Ты, братан, спасибо скажи, что я тебе такой расклад выдал. Шестьдесят на сорок! Это для тебя лафа!
Баня извлек из кармана подобранную у Добрынина монету с пятиконечной звездой, щелчком подбросил ее, поймал в кулак, разжал его и посмотрел.
– Чего там? – спросил Капитан.
– Орел!
– Лафа, – повторил Капитан. Он открыл шкатулку. Куча монет тускло блеснула. – Ну че? Годится такой расклад? Делим – и ходу! Вот тебе еще серебро. – Он достал из кармана горсть талеров. – Дарю!
– Не годится! – крикнул Баня.
Он молниеносно выхватил из-за пазухи шило и вонзил его в сердце Капитана. Тот изумленно взглянул на напарника, но глаза его уже мутнели, и он рухнул навзничь… Шкатулка вывалилась из рук вора, золото и серебро рассыпалось по земле.
– Не годится, не годится… – как заведенный, повторял Баня, собирая монеты назад в шкатулку. – Ты думал: я фраер? А я авторитетный… Авторитетный я, понял! И клал я на тебя!
6
Возможно, читатель, занятый острыми коллизиями сюжета, уже позабыл о существовании главного персонажа нашего повествования.
Пришло время напомнить о нем.
Юра Скоков явился в горотдел милиции как самый обыкновенный законопослушный гражданин. До сих пор он бывал здесь лишь в качестве подозреваемого или обвиняемого. Короче, в качестве преступника. Он толкнул дверь, попал в полутемный вестибюль и огляделся. Все выглядело как обычно. Ряд жестких казенных стульев вдоль стены, морда дежурного за стеклом. Но даже запах, устоявшийся за десятки лет, – смесь ароматов сапожного крема, прокисших окурков и несвежей мочи, – показался ему новым и чуть ли не приятным. Скок, нужно сказать, толком не знал, к кому обратиться. Он шел по длинному коридору вдоль обшарпанных дверей и читал таблички на них. Одно имя показалось знакомым. На табличке значилось: «Иван Матвеевич Колыванов. Уполномоченный по надзору».
«Колыванов, – мысленно повторил Скок. – Иван Матвеевич…»
В памяти возник толстый краснолицый дядька с редкими усиками. Вроде ничего мужик. Зайти, что ли?
Скок толкнул дверь и столкнулся именно с ним, краснолицым. Тот, видать, собрался покидать свой кабинет. На его кителе имелись погоны майора.
– Извините, – пробормотал Скок и хотел уж выйти, когда краснолицый поймал его за рукав ковбойки.
– Погоди, парень. Рожа твоя вроде мне знакома.
– Понятно, знакома, – пробурчал Скок.
– Ага, въехал. Ты – Юрка Скоков! Я тебя брал три года тому назад. Какими судьбами?
– Откинулся вот… То есть освободился. А сюда пришел за документами. Паспорт хочу выправить.
– Освободился, значит. Хорошо. Да ты садись.
И когда Скок уселся перед заваленным бумагами письменным столом, Колыванов пристроился напротив, придвинул к нему пачку «Беломора»:
– Рассказывай.
– А чего рассказывать? – спросил Скок и закурил.
– Чего делать надумал? Опять по карманам шарить?
– Почему сразу по карманам?
– Может, завязать хочешь?
– Может, и хочу.
– А остановился где?
– У мамки в землянке.
– На Карадырке? М-да. Не хоромы…
– Это точно.
– Так чего решил?
Скок пожал плечами.
– А вашу бражку мы того… – сообщил майор.
– Слыхал.
– Этот ваш, главный… Как его?.. Федул?.. Точно, Федул. Миронов Сергей Федорович. Он себя керосином облил… Или бензином. И запалил… Предъяву ему, видишь ты, кинули, будто стучит.
– А разве нет?
– Ну он и решил честного вора изобразить. А после его похорон мы всех и накрыли. И Голову, и Харю, и Кудрявого… Вилы, короче, им сделали. Так что, Скок, не с кем тебе по трамваям шастать.
– Да понял я.
– И отлично, что понял. А вот я никак не пойму: чего ты делать собираешься?
– Не знаю еще.
– Нужно к какому-то берегу прибиваться. Советую: кончай со старым, определяйся на настоящую работу.
– Кто же меня возьмет? С двумя-то судимостями…
– Возьмут. Главное, чтобы желание было.
– Желание, может, и есть.
– А куда бы ты хотел?
– На макаронную фабрику.
– Ты, браток, кончай дерзить. На макаронную фабрику он желает! А на мартен не хочешь?
– Куда?!
– На мартен. Поближе к горячему металлу. «В ту заводскую проходную, что в люди вывела меня».
– Какой мартен?.. Я же ничего не умею.
– Научишься. Не боги горшки обжигают. Пойдешь на печь, возьмешь в руки лопату и будешь кидать раскислитель.