Он сообщает, что чувствует себя более властным, и он тоже начинает забывать, что это всего лишь эксперимент. Он отмечает, что «хочет наказать тех, кто не слушается, чтобы показать остальным заключенным, как нужно себя вести».
Деиндивидуация заключенных и общий рост дегуманизации оказывают влияние и на него: «Я становился все более агрессивным и не подвергал сомнению свое поведение. Я не мог позволить себе жалеть заключенных и все глубже прятался за ролью. Это был единственный способ не испытывать боли. Я перестал понимать, что происходит, но даже не думал о том, чтобы уйти».
Сотрудники тюрьмы стали все чаще обвинять самих жертв в их плачевном состоянии – хотя на самом деле это мы не смогли обеспечить им нормальный душ и туалет. Мы видим, как склонность обвинять жертв проявляется в отчете Венди: «Мне надоело видеть грязную одежду заключенных, чувствовать, как от них несет немытым телом, и как воняет в тюрьме» [56] .
Мы усиливаем охрану тюрьмы
В своей роли тюремного суперинтенданта я сосредоточился на самой важной проблеме, стоящей перед руководителем любой организации: что я должен сделать, чтобы гарантировать безопасность вверенного мне учреждения? Угроза нашей тюрьме, на которую, по слухам, готовилось нападение, отодвинула другую мою роль – роль исследователя – на задний план. Как я должен поступить в случае нападения, если заключенный № 8612 и его друзья совершат налет?
На утренней встрече персонала тюрьмы мы рассматривали самые разные возможности и даже решили перенести эксперимент в старую городскую тюрьму, которая не использовалась с тех пор, как было построено новое здание отделения полиции, куда доставили наших заключенных в воскресенье. Я вспомнил, что в воскресенье утром сержант спросил меня, почему мы не хотим использовать для нашего исследования старую тюрьму, ведь она пустует, и в ней просторные камеры. Если бы я подумал об этом раньше, то так бы и сделал, но мы уже установили записывающее оборудование, договорились с университетской столовой и организовали другие мероприятия, с которыми было легче справиться, оставаясь в здании факультета психологии. Но эта новая возможность – именно то, что нам теперь нужно.
Пока я отсутствовал, устраивая это дело, Керту Бэнксу предстояло провести вторую встречу комитета по рассмотрению жалоб заключенных. Крейг Хейни должен был руководить приготовлениями к свиданиям заключенных, а Дэйв Джаффе – наблюдать за обычными действиями охранников.
Я обрадовался, что сержант смог увидеться со мной сразу же. Мы встретились в старой тюрьме в центре города, на Рамона‑стрит. Я объяснил ему, что опасаюсь столкновений в кампусе между полицией и студентами, вроде тех, что произошли в прошлом году. Я уговариваю его мне помочь. Вместе мы осматриваем тюрьму, как будто я собираюсь ее купить. Это идеальное место для продолжения исследования, оно добавит ему еще больше тюремного реализма.
Вернувшись в полицейское управление, я заполняю ряд официальных форм и прошу, чтобы тюрьма была готова к нашему переезду в девять часов вечера (сразу же после свиданий заключенных с посетителями). Я обещаю, что в течение следующих десяти дней мы будем поддерживать в тюрьме чистоту, заключенные будут убирать за собой, и я оплачу любой возможный ущерб. Мы обмениваемся крепким рукопожатием, как и подобает настоящим мужчинам. Я радостно благодарю сержанта за то, что он сэкономил нам день. Какое облегчение; это оказалось легче, чем я думал.
Вдохновленный этой удачей и довольный собственной находчивостью, в этот прекрасный летний день я позволяю себе выпить чашечку кофе эспрессо с пирожным, нежась в лучах солнца в уличном кафе. В Пало‑Альто все еще рай. С воскресенья ничего не изменилось.
Вскоре после моего триумфального доклада сотрудникам о наших планах по переезду раздается звонок из полицейского управления.
Он приводит нас в полное уныние: никто никуда не едет! Управляющий из городской администрации выразил беспокойство, что кто‑то из участников эксперимента может пострадать, находясь в здании, принадлежащем городу. Кроме того, был поднят вопрос о ложном заключении. Я прошу сержанта позволить мне убедить этого чиновника, что его страхи беспочвенны. Я пытаюсь уговорить его сотрудничать, напоминая о своей дружбе с его шефом, капитаном Зеркером. Я пытаюсь убедить его, что кто‑то может пострадать как раз в случае нападения на наш почти не защищенный подвал. «Пожалуйста, разве мы не можем решить этот вопрос?» – «Жаль, но не можем; мне не хочется вас подводить, но дело обстоит именно так». Я потерял удачную возможность перевезти заключенных. Очевидно, я также потерял чувство реальности.
Что должен думать полицейский о профессоре психологии, который считает себя суперинтендантом тюрьмы и дико боится какого‑то нападения на «его тюрьму?» Что он псих? Что он перетрудился на ниве науки? Скорее всего – что он психолог‑псих.
И знаете что? Я сказал себе, что меня не волнует, что он думает. Нужно двигаться вперед, время поджимает. Если один план провалился, переходим к следующему: во‑первых, нужно внедрить осведомителя, чтобы получать достоверную информацию об угрозе бунта. Затем нужно обмануть нападающих – если они ворвутся, мы сделаем вид, что исследование закончено. Мы демонтируем тюремные камеры, чтобы казалось, будто заключенные уже отправились по домам. Я скажу нападающим, что мы решили прекратить исследование, так что никакого героизма, возвращайтесь туда, откуда пришли.
Когда нападающие отступят, у нас будет время, чтобы укрепить тюрьму и найти другие возможности. На верхнем этаже здания факультета психологии мы обнаружили большой чулан, куда переведем заключенных сразу же после свиданий с посетителями – конечно, если нападение не произойдет раньше. Затем ночью мы вернем их в камеры и укрепим тюрьму, чтобы она выдержала любой налет. Наш слесарь уже начал укреплять входные двери, мы установили внешнюю камеру наблюдения и улучшили охрану тюрьмы некоторыми другими способами. Такой план довольно разумен, не так ли?
Мной овладела безумная мысль о предполагаемом нападении на «мою тюрьму».
Мы внедряем информатора
Чтобы получать более точную информацию о возможном налете, я решил внедрить информатора вместо освобожденного заключенного. Дэвид Дж. – мой студент, у него весьма аналитический склад ума, и это пойдет нам на пользу. Его большая густая борода и небрежный внешний вид быстро убедят заключенных, что он – такой же, как они. Он уже помогал нам с видеосъемкой на начальных стадиях исследования, подменяя Керта, так что место действия ему знакомо. Дэвид согласился стать заключенным на несколько дней и сообщать нам любую информацию, которая может оказаться полезной. Время от времени под каким‑нибудь предлогом мы будем отправлять его к кому‑то из персонала, кому он будет выдавать секреты.
Дэйв быстро узнает о новом правиле охранников, которое один из них излагает прямым текстом: «У хороших заключенных не будет никаких забот, у нарушителей спокойствия не будет никакого покоя». Почти все заключенные начинают понимать, что не имеет смысла играть роль бунтарей, постоянно конфликтуя с охранниками. Они начинают принимать свою судьбу и просто день за днем безропотно терпят все, что с ними происходит, потому что «перспектива лишиться на две недели сна, еды, кровати и одеяла – это уж чересчур». Но Дэйв отмечает новые настроения, которых не было Раньше. Относительно слухов о возможном побеге или нападении на тюрьму он позднее заявил: «Тут царит настоящая паранойя» [57] .
Появление Дэвида ни у кого не вызывает вопросов. Тем не менее ему кажется, будто охранники знают, что он отличается от остальных.