При виде редкой книги у «Ивана Ивановича» загорелись глаза и потекли слюни. К сожалению, от волнения он вдруг забыл все русские слова и на мои вопросы отвечал исключительно по-немецки. Так что никакого толка от его консультации не получилось.
Кроме восторженных выкриков: «Es ist wunderbar! Unglaublich! Es ist das Wunder einfach!», обозначавших, как я полагал, высшую степень восхищения, никаких полезных сведений я от него не узнал. Впрочем, и это было кое-что. Если библиофил в восемнадцатом веке пришел от издания в такой восторг, то что будет, если мне удастся переправить этот «бух» в двадцать первый!
Наконец восторг несколько поутих, и библиотекарь на своем непонятном языке, сопровождаемом понятной жестикуляцией, попросил разрешения забрать с собой книгу для знакомства. Мне идея не понравилась, но и отказать ему не было повода - мол, сам еще не прочитал - и я утвердительно кивнул.
-Бери, только не лапай немытыми руками.
-Что есть «нелапай»?
-Это значит - не слюни пальцы, когда листаешь, и не загибай углы у страниц. Знаю я вас, готов и вандалов, думаешь, мы не помним, как вы Рим разграбили?!
Немец догадался, что русский дикарь над ним подшучивает, и забавно нахмурился.
-Я уходить читать книга, - самолюбиво сказал он, но не ушел, увидел лежащую на столе саблю и остолбенело на нее уставился.
-Это есть Der Sabel?
-Точно, - подтвердил я, - дер сабля. Еще вопросы есть?
Вопросов у него ко мне, кажется, не было, они возникли у меня, наблюдая странное поведение библиотекаря. Что-то слишком большое впечатление произвело на человека мирной профессии мое добытое в бою оружие. Он как-то боком, благоговейно жмурясь, подошел к столу, но притронуться к сабле не решился. Таращился на нее во все глаза, разве что ей не кланялся.
-Вы интересуетесь саблями? - спросил я.
-Der Sabel! - опять повторил он, начиная пятиться к выходу.
-А что такого в моей сабле? - попытался я удержать его в комнате. То, что сабля очень старая и необыкновенно ценная, я знал и без него, но такое мистически благоговейное отношение к ней было совершенно непонятно.
Однако библиотекарь вновь забыл русский язык и, бормоча свое: «данке шён» и «ауфвидерзеен», торопливо вышел из комнаты.
-Это кто у тебя был? - спросил, входя в комнату, предок и ошалело огляделся по сторонам.
-Библиотекарь, взял книгу на экспертизу.
-Странный тип, я его где-то, кажется, встречал. Ничего он толком не знает.
-Кто ничего не знает? Библиотекарь?
-Какой библиотекарь? Ты про кого меня спрашиваешь? - удивился Антон Иванович.
Судя по всему, он уже так набрался, что на ходу забывал, о чем только что говорил.
-Кто ничего не знает? - повторил я.
-Твой волхв Костюков. Всё рассказал, и что влюблюсь, и что женюсь, а имени так и не назвал.
-Может, ему тебе еще нужно было нагадать сумму приданного?
-Приданное будет пустяшное. А девушка сирота, живет у богатой тетки. Костюков говорит, что она и без приданного будет для меня хороша. Ясное дело, стану я абы на ком жениться!
-Когда свадьба-то? - серьезно спросил я.
-Ты что, мы же еще даже не знакомы!
-А, ну тогда ладно, я-то подумал, что у вас все решено.
Ясное дело, стану я абы на ком жениться!
-Когда свадьба-то? - серьезно спросил я.
-Ты что, мы же еще даже не знакомы!
-А, ну тогда ладно, я-то подумал, что у вас все решено.
-Опять шутишь, едкий ты человек! Ничего святого за душой. Это, между прочим, возможно, будет твоя прапрабабка! Мог бы серьезней отнестись!
-Как только познакомлюсь - паду к ногам!
-То-то, увеселитель ты наш! Ну что, давай еще по лафитнику «Шартреза» или лучше по-простому водочки? Скоро ужин будут подавать.
-Вот тогда и выпьем, ты и так уже подшофэ.
Антон Иванович спорить со мной не стал и ушел к себе пить в одиночестве.
Я же прибрал саблю с глаз долой и от греха подальше, подсунул ее под доски, на которых крепились пружины кровати, и отправился навестить Ивана с волхвом.
Последний медленно выздоравливал после полугодичного заключения в жутких условиях и требовал медицинского наблюдения. Мои приятели прилично устроились в «черной» половине гостевого особняка, предназначенной для личных слуг гостей и, как мне показалось, вполне наслаждались праздной, сытой жизнью.
-Что там с нашим рыдваном? - спросил я Ивана.
-А что с ним может быть, чинят.
-Не знаешь, сколько времени провозятся?
-Работа там серьезная, пока балку под новую ось найдут, пока обработают. Да ты, ваше благородие, не суетись, поспеем мы в Питер вовремя. Ничего твоей Алевтине у царя-батюшки плохого не сделают, чай, не в туретчине живем, а в Российской империи!
Я удивленно посмотрел на дезертира убежавшего из полка от незаслуженного наказания шпицрутенами - чего это его потянуло на ура-патриотизм. Глазки у солдата оказались маслеными и умильными. А ослабевший в неволе Костюков, по слабости здоровья, вообще был пьян в лоскуты, бессмысленно таращился на меня оловянными глазами.
-Понятно, какое у вас тут гадание было! Закусывать нужно, когда столько пьете. Иван, у меня к тебе просьба, если я не смогу сам - поторопи кузнецов.
-Незачем никого торопить, - вмешался в разговор волхв, до того лишь бессмысленно глядевший то ли в пространство, то ли в вечность, - не найдешь ты жены в той столице.
-Вы о чем, Илья Ефимович, - удивленно спросил я, - а где же тогда я ее найду?
-Во тьме времен, - ответил Костюков каким-то механическим голосом.
-Ладно, ребята, вам, по-моему, не мешает отоспаться. И где эта «тьма времен»? - не удержался спросить я пьяного волхва, выходя из комнаты.
-Когда будет нужно, тебя оповестят.
-Ну, тогда всё в порядке, буду ждать.
Глава четвертая
Только я лег спать, как за мной пришел управляющий Карл Францевич. Он, было видно, и сам только что встал с постели и выглядел не как днем - комильфо.
-Ради бога, извините за беспокойство, Алексей Григорьевич, но наша страдалица только что проснулась и просит вас. Не сочтите за труд…
-О чем вы говорите, барон, я сейчас только соберусь.
Последние дни в пути я хорошо высыпался, так что никаких сложностей в ночном бдении для меня не было. Тем более что таинственная графиня меня интересовала. Фон Герц деликатно вышел из спальни, давая мне возможность встать и одеться. Впрочем, туалет у меня никогда не занимал много времени.