Камеристка Аглая после того, как я выставил ее из спальни, больше не появлялась, не заглянула даже узнать, почему я остался на всю ночь и что делаю с ее хозяйкой. Закраевская спала, неслышно дыша, и мне пришлось несколько раз встать, чтобы проверить, жива ли она.
Промучившись до рассвета, я всё-таки уснул и проснулся, когда в комнате было уже светло. Графиня лежала в той же позе, что и уснула. Будить ее не было никакого резона. Я встал с неудобного для спанья дивана, подошел к распахнутому окну и размял затекшие конечности. Вернулся и рассмотрел спящую царевну. В доме была мертвая тишина, во дворе по-прежнему не было видно ни одного человека.
Я тихо вышел из спальни. Вместо ночной камеристки Аглаи, в сенях дежурила давешняя девушка с вздернутым носиком. При ближнем рассмотрении у нее оказалось очень милое открытое личико, забрызганное светлыми веснушками, наивно распахнутые голубые глаза и слегка рыжеватые волосы, соломенного оттенка. Я разом забыл, зачем шел, остановился и приветливо с ней поздоровался.
-Вы уже сменили Аглаю? - спросил я. - Так рано?
-О! Ей ночью сделалось дурно, она даже упала в обморок! - ответила девушка, делая сочувственную мину. - Я здесь всю ночь.
-Что это с ней приключилось?
-О! Аглая такая чувствительная барышня, она очень переживает за графиню.
-Нужно было позвать меня, я бы мигом ее вылечил, - сказал я, не без двусмысленного подтекста. - Вы, я надеюсь, здоровы?
-О! Я всегда здорова, - ответила, смущенно улыбнувшись, камеристка. - Никогда ничем не болею.
Круглое «О!» усиленное округляющимися глазами, с которого она начинала каждую фразу, делало девушку еще милее и непосредственнее.
Я невольно рассмеялся от удовольствия разговаривать с ней.
-Вас как зовут, милое дитя?
-Наташа, - немного кокетничая, ответила она. - А вас?
-Меня Алексеем.
-Вот и познакомились, - засмеялась Наташа. - Как наша барыня? Ей лучше?
-Думаю, что скоро поправится. А вы давно при графине?
-Третий год.
-Она давно так больна?
-С зимы. Сначала простудилась, долго лежала в горячке, а потом вообще перестала вставать.
-Вы знаете, доктора, который ее лечил?
-О! Видела, когда он сюда приезжал. Такой солидный, представительный. Он немец, а я по-немецки не знаю, только немного по-французски.
-Везет вам, а я кроме русского других языков не понимаю, разве что немного немецкий и английский.
-Аглицкий? - переспросила Наташа. - Вы так странно говорите, как будто вовсе не русский.
-Это меня так няня в детстве научила разговаривать, многие удивляются, - соврал я, чтобы объяснить свой непривычный для внимательных собеседников выговор.
-Няня? А у вас не было гувернера?
-Нет, я из бедной семьи, какие там гувернеры.
Мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь.
-О! Как вы смешно говорите!
-А почему графиня не живет со своим мужем? - как бы между делом спросил я.
-О! Он такой старый и страшный. Вот такой, - Наташа выкатила глаза, сгорбилась и развела руки в стороны. - Граф всё время болеет и лечится на водах.
- Граф всё время болеет и лечится на водах.
-Зинаида Николаевна сама из бедной семьи?
-Нет, что вы, Алексей, она сама богатая, урожденная княжна Г., - девушка назвала известную княжескую фамилию, славную в российской истории.
-А почему ее выдали за старика?
-Не знаю, об этом у нас нельзя говорить.
-Фон Герц давно здесь управляющим? - задал я очередной интересующий меня вопрос.
-О, нет, не очень. Несколько лет. Его старый граф прислал. Он очень строгий, его в имении все боятся!
-Вы тоже?
-О, да, - просто ответила Наташа, - он так на меня смотрит…
Ну, на такую девушку «так» смотреть было не очень грешно. Очень уж была хороша ее здоровая, расцветающая юность. Разговаривать с Наташей мне было чрезвычайно приятно, к тому же без женского общества я порядком соскучился, однако ночь, проведенная в дамской спальне, «без санитарных удобств», не позволяла долее оттягивать встречу с укромным уголком имения. Потому, скомкав разговор, я, как ошпаренный, выскочил наружу.
В парке по-прежнему никого не было, и я удивился, когда и каким образом садовники умудряются приводить его в такой образцовый порядок. Спешно вернувшись в гостевой флигель, я, наконец, смог уединиться, после чего вернулся в свои покои и спросил у набежавших слуг туалетные принадлежности и завтрак. Хотя графине и нравились резкие мужские запахи, особенно злоупотреблять этим не стоило.
Предок пока не объявлялся, видимо, спал после вчерашнего загула. Приведя себя в порядок и поев, я опять пошел к графине, проследить, как она будет реагировать после пробуждения на дневной свет и свежий воздух. К тому же следовало проконтролировать ее диету. Мне было пока не ясно, по какой причине ее загоняют в гроб, из-за господствующих в эту эпоху дурацких научных теорий, требующих для больных минимального контакта с «грубой» природой, или намеренно.
У входа в спальное крыло дворца, мне встретился управляющий. Барон был по-прежнему предельно доброжелателен и первым делом сообщил, как продвигается ремонт нашего рыдвана.
Работы осталось на день-два, так что послезавтра, по его словам, мы сможем продолжить свое путешествие. После этого зашел разговор о самочувствии хозяйки.
-Я очень беспокоюсь о здоровье Зинаиды Николаевны, - признался управляющий. - Не вреден ли ей свежий воздух? Она очень больна.
Я состроил наивную мину и уверил его, что свежий воздух больной будет только на пользу.
-Вы, барон, вероятно плохо знакомы с последними достижениями медицины - в Кильском и Лейпцигском университетах разработан новый метод лечения внутренних болезней активной воздушной средой.
Фон Герц, состроив умную мину, внимательно слушал последние медицинские известия в моей вольной научной трактовке.
-А доктора Вюрцбургского университета настоятельно рекомендуют лунно-воздушные ванны! Я же лечу графиню по методу Гейдельбергского университета. Вы слышали об их теории?
-Как же, как же, только не очень отчетливо.
-Это очень интересная теория, как-нибудь я вам о ней подробно расскажу.
Спорить против достижений науки собственной родины фон Герц не осмелился, потому попытался найти вескую оговорку:
-Я, конечно, согласен с новыми научными теориями, когда дело касается германского воздуха. И всё-таки я боюсь, что Зинаиде Николаевне российский воздух может пойти во вред.