Когда два саженца принялисьи
бурно пошли вверх ивширь,отец,возвращаясьдомой,останавливалсяи
здоровался с деревьями, как с людьми, осторожно пожимая двумя пальцамиих
большие листья. Если кто-тозамечалэто,отецделалвид,чтощупает
листья, аеслирядомникогонебыло,онподолгу,тихоиласково,
разговаривал с деревьями. То дерево, которое было шире и ниже, считалось у
него женщиной, а длинное, чуть заваленное на один бок-мужчиной.Вихрь
несколько раз слышал, как отец шепталсясдеревьями,спрашивалихпро
жизнь, жаловался на свою и внимал подолгу, что они емуотвечали-шумом
листвы своей.
Воспоминания не мешали Вихрю думать: то,чтоонвспоминал,медленно
проплывало у него перед глазами, становясь некоей зримой связью с домом, с
тем, что отныне стало прошлым. А думал он сейчас о настоящем, отом,что
случилось этой ночью с товарищами. - Он перебирал все возможные варианты -
худшие сначала, а потом, постепенно, самые благоприятныедлячленовего
группы.
"Видимо, нас разбросал ветер, - думал Вихрь. - Стрельбуядолженбыл
услыхать,потомучтоветербылнаменя,аонипрыгалипервыми,
следовательно, они приземлились в том направлении, откуданалеталветер.
Вихрь, - усмехнулся он, - налетал вихрь... Глупая кличка, просто наманер
Айвенго,правослово...НадобыловзятькличкуВетер-хотьбез
претензий".
Он остановился - толчком - и замер.Впередиасфальтбылперегорожен
двумярядамиколючейпроволоки,подходившейвплотнуюкполосатому
пограничному шлагбауму. Вдоль шлагбаума ходил немецкий часовой. Наопушке
леса темнела сторожевая будка. Из трубы валил синий дым - клубами, ластясь
к земле: видимо, печку только-только растопили.
Несколько мгновений Вихрь стоял, чувствуя,каквсетелоегосводит
тяжелое, постепенно пробуждающеесянапряжение.Потомонсталмедленно
приседать. Он знал лес. Еще мальчишкой онпонял,чтонетничегоболее
заметного в лесу, как резкое движение. Зверь бежитчерезчащобу,иего
видно, но вот он замер - и исчез, до тех пор исчез, пока снованевыдаст
себя движением.
Вихрь лег на землю, полежал таксминуту,апотомсталпотихоньку
отползать в лес. Он забрался в чащобу,повернулсянаспину,закурили
долго смотрел на причудливое переплетение черных веток над головой.
"Видимо, я вышел к границе рейха с генерал-губернаторством, сПольшей.
Иначе-откудаграница?По-видимому,мывыбросилисьмногозападнее
Кракова, значит, патрулей здесь до черта. Хреново!"
Вихрь достал карту, расстелил ее на траве и, подперев голову кулакомс
зажатой в нем папиросой, стал водить ногтем мизинца по шоссейнымдорогам,
ведшим из Кракова: одна на восток, другая в Закопане, третьявСилс-зию,
четвертая на Варшаву.
"Точно. Это дорога на Силезию. В километре отсюда - территория третьего
рейха, мать его так.
"Точно. Это дорога на Силезию. В километре отсюда - территория третьего
рейха, мать его так... Надо назад. Километров семьдесят, не меньше".
Вихрь достал из кармана плитку шоколада и лениво сжевалее.Выпилиз
фляги немного студеной воды и стал отползать еще дальшевчащобу,тои
дело замирая и вслушиваясь в утреннюю ломкую, влажную тишину.
(Вихрь верно определил, что переднимграница.Онтакжесовершенно
правильно предположил, что здесь больше, чем вкаком-либодругомместе,
патрулей. Но Вихрьнемогзнать,чтовчераихсамолетбылзасечен
пеленгаторными установками. Более того, было точно запеленгованодажето
место, где "Дуглас" лег на обратный курс. Поэтому шеф краковскогогестапо
далуказаниеначальникуотдела111-Апрочесатьлесаврайонетех
квадратов,где,предположительно,былсброшенгрузилипарашютисты
красных.)
Вихрь шел по лесной дороге. Она то поднималась на взгорья,тоуходила
вниз, в темные и холодные лощины. В лесу было гулко итихо,дорогабыла
неезженая, но тем не менее отменно хорошая, тугая,неразбитаядождями.
Вихрь прикинул, что если он пойдет таким шагомчерезлес,тозавтрак
вечеру будет совсем неподалеку от Рыбны и Злобнува. Он решил не заходить в
села, хотя по-польски говорил довольно сносно.
"Не стоит, - решил он, - а то еще наслежу. Здешнюю обстановку ятолком
не знаю. Лучше проплутать лишние десять километров. Так или иначе,компас
выручит".
Выходя на поляны, он, такжекакинагранице,замирал,медленно
опускался на землю и только потом обходил поляну. Один раз он долгостоял
на опушке молодого березняка и слушал, как глухогуделипчелы.Ондаже
ощутил во рту медленный, откуда-то изнутри, липовый вкус первого,жидкого
светлого меда.
К вечеру он почувствовал тяжелую усталость. Онусталнеоттого,что
прошел более сорока километров. Он усталоттого,чтошелчерезлес-
настороженный, молчаливый; каждый ствол - враг, каждаяполяна-облава,
каждая река - колючая проволока.
"Сволочь, - устало думал Вихрь об этом тихом лесе, - растетсебе-и
плевал семь раз навойну.Дажемакушек,срезанныхснарядами,нет.И
выгоревших секаторов тоже. Горелый лес жалко. Попал в людскую перепалкуи
страдает ни за что ни про что. А этот-благополучный,тихий,пчелиный
лес, мне его совсем не жаль".
Когда стало темно, Вихрь сошел с лесной дороги идвинулсяпомокрому
мягкому мху куда-то вниз, туда, где шумела река. Он решил тамзаночевать.
Чем ниже он спускался, тем труднее былоидти:начиналосьболото.Вихрь
решил посветить вокруг фонариком, но потом подумал, чтоделатьэтогоне
стоит, свет в лесу издалека виден, всякое может случиться.
Он начал подниматься обратно - вверх к дороге, упал,промочилколени,
рассердился, потому что завтра рассчитывал войти в Рыбны, а входить в село
в измазанных брюкахнеразумно:сразувидно,чтоизлесу.