«Черный Бык» расположен у верхнего конца длинной и крутой улицы, внизу которой, неподалеку от моста по дороге в Кейли, находится застава. Указав своим загнанным гостям путь через черный ход (через который, наверно, немало бездельников спасалось от карающего кнута преподобного Гримшо), хозяин с несколькими конюхами принялись разъезжать на лошадях прибывшей из Брэдфорда компании взад и вперед перед входной дверью, посреди свирепо поджидающей толпы. Сквозь просвет между домами всадники увидели, как мистер Редхед с друзьями крадется вдоль задней улицы, тогда, пришпорив коней, они поскакали вниз к заставе. Несносный священнослужитель и его друзья спешно вскочили в седла и были уже на приличном расстоянии, пока толпа не обнаружила, что их жертвы улизнули, и не понеслась к закрытым воротам заставы.
Многие годы после этого мистер Редхед не появлялся в Хауорте. По прошествии долгого времени он вернулся в роли проповедника и, проводя богослужение перед многочисленными и внимательными прихожанами, добродушно напомнил им об описанных мною обстоятельствах. Они от всего сердца поприветствовали его, не держа на него зла, хотя раньше были готовы побить его камнями во имя защиты своих неотъемлемых прав.
К этому своевольному, хотя и не лишенному доброжелательности народу мистер Бронте привез в феврале 1820 года свою супругу и шестерых малолетних детей. Еще живы те, кто помнит, как семь нагруженных до отказа повозок медленно взбирались вверх по длинной улице, везя домашний скарб нового пастора к его жилищу.
Интересно, какое впечатление унылый вид этого дома – длинного, каменного, расположенного высоко, но на фоне еще более высоких бескрайних торфяных болот – произвел на нежную и хрупкую жену пастора, уже и в ту пору отличавшуюся слабым здоровьем.
Мистер Патрик Бронте – уроженец ирландского графства Даун. Его отец, Хью Бронте, осиротел в раннем возрасте. Он проделал путь с юга на север острова и поселился в приходе Ахадерг, неподалеку от Лоубрикланда. В соответствии с семейным преданием, Хью Бронте, несмотря на свое скромное состояние, принадлежал к древнему роду. Но ни он сам, ни его потомки этим никогда не интересовались. Он рано женился, произвел на свет десятерых детей и дал им образование из доходов, получаемых с десяти акров земли. Все его большое семейство обладало исключительной физической силой и красотой. Даже в старости мистер Бронте был ростом выше среднего, отличался статью и привлекательной наружностью, имел благородные очертания головы. В молодости он наверняка был чрезвычайно красив.
Он родился в день Св. Патрика (17 марта) 1777 года и рано начал проявлять признаки незаурядного ума и сообразительности. Он также лелеял определенные амбиции: доказательством его благоразумия и предвидения является тот факт, что, зная о неспособности отца помочь ему деньгами и необходимости полагаться лишь на собственные силы, он в возрасте шестнадцати лет открыл собственную школу и руководил ею лет пять или шесть. Затем он стал домашним учителем в семье преподобного Тая, приходского священника Драмгуланда. Оттуда его жизненный путь лежал в колледж Сейнт-Джон в Кембридже, где он начал обучение в июле 1802 года в возрасте двадцати пяти лет. После четырех лет учебы он получил степень бакалавра и был рукоположен в священники в Эссексе, откуда был переведен в Йоркшир. Жизненная стезя, которую я здесь суммирую, свидетельствует о сильном и замечательном характере, способности поставить перед собой цель и идти к ней неуклонно и независимо. Юноша шестнадцати лет покидает свою семью, твердо решив зарабатывать на жизнь самостоятельно и совсем не на ниве сельскохозяйственного труда, по семейной традиции, а с помощью своего интеллекта.
Судя по тому, что я слышала, мистер Тай проявил изрядный интерес к учителю своих детей и, возможно, помог ему не только в выборе направления его занятий, но и склонил его к английскому университетскому образованию, посоветовав, каким образом он может туда поступить.
У мистера Бронте сегодня нет и следа ирландского акцента, а его греческие черты и овал лица никоим образом не выдают его кельтского происхождения, и все же требовалось немало решительности и пренебрежения к насмешкам, чтобы предстать у ворот колледжа Сейнт-Джон двадцати пяти лет отроду и едва оставив за собой единственно привычный для него образ жизни.
Во время своего пребывания в Кембридже он стал членом корпуса добровольцев, которых тогда призывали изо всех уголков страны для отражения ожидаемого нападения французов. Много лет спустя я слышала, как он упоминал лорда Пальмерстона, вместе с которым они участвовали в военных учениях.
Но вот он уже священник в йоркширском Хартсхеде, далеко от места своего рождения и от всех своих ирландских родственников, с которыми он не стремился поддерживать контакт и которых, кажется, ни разу не навестил с тех пор, как стал студентом Кембриджа.
Хартсхед – это маленькая деревенька, расположенная к востоку от Хаддерсфильда и Халифакса, она находится на холме, откуда во все стороны открывается чудесный вид на долину. Мистер Бронте прослужил там пастором пять лет, и в это время начал ухаживать за Марией Бренуэлл, на которой затем и женился.
Она была третьей дочерью Томаса Бренуэлла, купца из Пензанса. Девичья фамилия ее матери – Карн. И по отцовской, и по материнской линиям семья Бренуэллов отличалась благородным происхождением, которое позволяло им вращаться в самом лучшем обществе, каким только мог похвастать Пензанс. Детство четверых дочерей и сына четы Бренуэллов пришлось на ту эпоху, когда общество находилось в примитивном состоянии, что так хорошо передано доктором Дейви в жизнеописании его брата.
«В городке, насчитывающем две тысячи жителей, был только один ковер, полы в комнатах были присыпаны морским песком, и не было ни одной серебряной вилки. В те времена, когда наши колониальные владения были очень скромны и спрос на интеллект незначителен, младшие сыновья дворян обучались по необходимости какому-нибудь ремеслу или техническим навыкам, которые не влекли за собой осуждения или потери социального статуса. Старший сын, если ему не позволяли вести праздную жизнь помещика, отправлялся в Оксфорд или Кембридж, где его обучали одной из трех либеральных профессий – богословию, праву или медицине; второй сын шел в обучение к хирургу, аптекарю или адвокату, третий – к оловянных дел мастеру или часовщику, пятый – к упаковщику или торговцу тканями, и так далее, если требовалось трудоустроить и остальных.
После завершения обучения молодые люди почти всегда направлялись в Лондон, где совершенствовались в избранной ими профессии: когда они возвращались в родные края, их не исключали из того, что теперь называется благородным обществом. В те времена гостей принимали не так, как это заведено теперь. Об обеденных приемах и слыхом не слыхивали, за исключением поры ежегодных пиршеств. Рождество также было временем особых послаблений и веселья, когда развлечения, состоящие из чаепитий и ужинов, следовали одно за другим. Помимо двух этих периодов гостей звали исключительно на чай, за которым сидели с трех до девяти, и главным занятием была какая-нибудь игра в карты, например Папа Джоун или Коммерс. Низшие классы тогда были невероятно невежественны, и все социальные слои отличались чрезвычайным суеверием: верили даже в ведьм, а существование всяких сверхъестественных и ужасных сил почти не подвергалось сомнению. Вряд ли в Маунт-Бэй был хоть один приход, в котором не водились бы привидения или не было бы особого места, связанного с какой-нибудь страшной мистической историей. Я с детства помню, что на лучшей улице Пензанса находился необитаемый дом, в котором якобы водились привидения и проходя мимо которого ночью молодые люди ускоряли шаг, а их сердца начинали лихорадочно биться. Ни высшие, ни средние классы не проявляли большого интереса к литературе и еще меньше к наукам, и их занятия редко бывали возвышенными или интеллектуальными.