Банкир весьма вежливо принял полицеймейстера и предложил ему кресло, однако Рылеев отрицательно покачал головой и сказал:
- Господин Зюдерланд, верьте мне, я в полном отчаянии, хотя для меня и большая честь, что ее величество поручила лично мне выполнить такое приказание, однако жестокость его меня крайне удручает . Вы, вероятно, совершили какое-нибудь ужасное преступление?
- Преступление! - вскричал банкир. - Кто совершил преступление?
- По всей вероятности, именно вы, поскольку вы должны подвергнуться этому наказанию.
- Клянусь честью, никакого преступления я не совершал, я принял русское подданство и ни в чем не виновен перед ее величеством - Вот потому, что вы теперь русский подданный, с вами и расправляются так жестоко Будь вы британским подданным, вы могли бы обратиться за защитой к британскому послу...
- Но позвольте, ваше превосходительство, какой же приказ дан вам относительно меня?
- У меня не хватает духу сказать вам...
- Я лишился, стало быть, милости ее величества?
- О, если бы только это!
- Неужто меня высылают в Англию?
- Нет, Англия - ваша родина, и для вас это вовсе не было бы наказанием.
- Боже мой, вы меня пугаете! Так, значит, меня ссылают в Сибирь!
- Сибирь - превосходная страна, которую зря оклеветали. Впрочем, оттуда еще можно вернуться.
- Скажите же мне, наконец, в чем дело? Уж не сажают ли меня в тюрьму?
- Нет, из тюрьмы тоже выходят.
- Ради бога, - вскричал банкир, все более и более пугаясь, - неужели меня приговорили к наказанию кнутом?
- Кнут - ужасное наказание, но оно не убивает...
- Боже правый, - проговорил Зюдерланд, совершенно ошеломленный. - Понимаю, я приговорен к смерти.
- Увы, да еще к какой смерти! - воскликнул полицеймейстер, поднимая глаза к небу с выражением сочувствия.
- Что значит «к какой смерти»? - простонал Зюдерланд, хватаясь за голову. - Мало того, что меня хотят убить без суда и следствия, Екатерина еще приказала...
- Увы, дорогой господин Зюдерланд, она приказала.., если бы она не отдала этого приказания мне лично, я никогда не поверил бы...
- Вы истерзали меня своими недомолвками! Что же приказала императрица?
- Она приказала сделать из вас чучело!
- Чуч...
Несчастный банкир испустил отчаянный вопль.
- Ваше превосходительство, вы говорите чудовищные вещи, уж не сошли ли вы с ума?
- Нет, я не сошел с ума, но, вероятно, сойду во время этой операции. - Как же это вы, кого я считал своим другом, кому оказал столько услуг, как вы могли выслушать такое приказание, не попытавшись объяснить ее величеству всю его жестокость...
- Я сделал все, что мог, никто на моем месте не осмелился бы говорить так с императрицей, как говорил я. Я просил ее отказаться от этой мысли или, по крайней мере, выбрать кого-нибудь другого для исполнения ее воли. Я умолял со слезами на глазах, но ее величество сказала знакомым вам тоном, тоном, не допускающим возражений: «Отправляйтесь немедленно и исполняйте то, что вам приказано».
- Ну и что же?
- Я отправился к натуралисту, который готовит чучела птиц для Академии наук: раз уж нельзя избежать этого, пусть ваше чучело сделает хоть мастер своего дела.
- И что же, этот подлец согласился?
- Нет, он отослал меня к тому натуралисту, который набивает обезьян, ибо человек больше похож на обезьяну, чем на птицу.
- И что же?
- Он ждет вас.
- Ждет, чтобы я...
- Чтобы вы сию минуту явились к нему. По приказанию ее величества это нужно сделать немедленно.
- Даже не дав мне времени привести в порядок свои дела? Но ведь это невозможно!
- Однако так приказано!
- Но разрешите мне, по крайней мере, написать записку ее величеству.
- Не знаю, имею ли я право...
- Послушайте, ведь это последняя просьба, в которой не отказывают даже закоренелым преступникам. Я умоляю вас.
- Но ведь я рискую своим местом!
- А я - своею жизнью!
- Хорошо, пишите. Но предупреждаю, я не могу оставить вас одного ни на одну минуту.
- Прекрасно. Попросите только, чтобы кто-нибудь из ваших офицеров передал мое письмо ее величеству.
Полицеймейстер позвал гвардейского офицера, приказал ему отвезти письмо во дворец и возвратиться как только будет дан ответ. Не прошло и часа, как офицер вернулся с приказанием императрицы немедленно доставить во дворец Зюдерланда. Последний ничего лучшего не желал.
У подъезда его дома уже ждал экипаж. Несчастный банкир сел в него и был тут же доставлен в Эрмитаж, где его ожидала Екатерина. При виде Зюдерланда императрица разразилась громким смехом.
Он решает, что Екатерина сошла с ума. И все же бросается перед нею на колени и, целуя протянутую руку, говорит;
- Ваше величество, пощадите меня или, по крайней мере, объясните, чем я заслужил такое ужасное наказание?
- Милый Зюдерланд, - молвит Екатерина, продолжая смеяться. - Вы тут ни при чем, речь шла не о вас.
- О ком же, ваше величество?
- О левретке, которую вы мне подарили. Она околела вчера от несварения желудка. Я очень любила песика и решила сохранить хотя бы его шкуру, набив ее соломой. Я позвала этого дурака Рылеева и приказала ему сделать чучело из Зюдерланда. Он стал отказываться, что-то говорить, просить. Я подумала, что он стыдится такого поручения, рассердилась и велела ему немедленно выполнить мою волю.
- Ваше величество, - отвечает банкир, - вы можете гордиться исполнительностью своего полицеймейстера, но умоляю вас, пусть в другой раз он попросит разъяснить ему приказание, полученное из ваших уст.
Банкир Зюдерланд отделался испугом, но не все так благополучно оканчивалось в Петербурге благодаря необыкновенной старательности, с которой здесь выполняются все приказания. Доказательством тому служит следующий случай.
Однажды к графу де Сегю, французскому послу при дворе Екатерины, пришел какой-то француз; глаза его лихорадочно блестели, лицо горело огнем, одежда была в беспорядке.
- Ваше сиятельство, - возопил несчастный. - Я требую справедливости!
- Кто вас оскорбил?
- Градоначальник. По его приказу мне дали сто ударов кнутом. - Сто ударов кнутом! - вскричал удивленный посол. - За что? Что вы сделали?
- Решительно ничего!
- Быть этого не может!
- Клянусь честью, ваше сиятельство!
- В своем ли вы уме, мой друг?
- Верьте мне, ваше сиятельство, я не тронулся в уме.