Прикс же тем временем с мечтательной улыбкой на лице раскачивалась в кресле-качалке. Теперь, когда мистер Доджсон возобновил свои визиты, она опять стала вести себя довольно глупо.
По тому, как Прикс на меня смотрела — всегда чуть задерживая дыхание, словно только один мой вид напоминал гувернантке о ее наихудших опасениях, — мне было ясно, что она не забыла того дня, когда я выложила ей все, что знала. Я не понимала смысла произошедшего, но могла поклясться, что это не уйдет, навсегда останется между мной и Прикс и я никогда больше не попытаюсь ей помочь.
Какие же требовательные эти младенцы, размышляла я, наблюдая за суетой вокруг. Этот еще не появился, а дом уж перевернут вверх дном! Мне не составило труда незамеченной спуститься вниз к входной двери (не забыв положить в карман юбки компас, носовой платок и четыре печенья в шоколаде, ибо я не знала, что затеял мистер Доджсон, а потому решила быть готовой ко всему), и теперь мне оставалось только ждать.
Меня заметил лишь один человек. Мэри Энн (всех горничных мама называла Мэри Энн — говорила, так проще) неслась мимо из кухни, держа за ручку обернутый кухонным полотенцем чайник с горячей водой. Увидев меня, она остановилась, и вода выплеснулась из чайника, намочив ее и без того мокрый передник. Мэри Энн нахмурила красное, потное, как у всех горничных, лицо. Из-под ее белого чепца выбился завиток волос.
— Силы небесные! Что ты здесь делаешь, моя овечка? Разве мисс Прикетт не станет тебя искать?
— Она отправила меня с поручением, — ответила я, удивляясь, как легко мне врать, и спрашивая себя, зачем я вообще это делаю. Что мне, собственно, скрывать? Нечего. Ну разве только кое-что. — Мне нужно сбегать к торговцу канцелярией и купить бумаги для малыша. Малышу нужна бумага.
— Ну хорошо, хорошо, — рассеянно пробормотала Мэри Энн. — Смотри не испачкайся, — предупредила она и побежала наверх, стараясь не расплескивать воду по ковру.
Я вздохнула. Ну почему все — даже горничные — повторяют мне это изо дня в день?
Посчитав за лучшее выскользнуть за дверь, а то вдруг Мэри Энн встретит Прикс и сообщит ей о моих планах, я осторожно открыла дверь (обычно поскрипывавшая, как почти все двери, сегодня она решила вести себя примерно) и вышла на улицу, на яркий солнечный свет. Затворив за собой дверь, я оглядела двор перед колледжем. Двор был полон студентов, поскольку семестр только начался. Вглядываясь в толпу, я искала глазами принца Уэльского. Он недавно прибыл в Оксфорд, и это было так здорово! Даже будучи очень толстой, мама настояла на том, чтобы первый прием остался за ней. И мне позволили не ложиться вовремя спать, только чтобы познакомиться с принцем. Он был очень весел, пожал мне руку, оставил автограф в моем альбоме, сказал, что я очень мило делаю реверанс, что у него есть брат моего возраста по имени Леопольд, отличный малый, и что мне он, наверное, очень понравится.
А потом меня, как обычно, увели в детскую.
Мистер Доджсон рассказывал, что он просил у принца позволения сделать его снимок, но тот ему отказал. Конечно, позировать перед камерой порой утомительно, но принц не знал мистера Доджсона. Тот все превращал в игру — сначала ставил нас в разные позы, потом садился и рассказывал нам истории, иногда что-то рисовал. Когда мы увлекались историями, он бежал готовить пластинку, вставлял ее в фотокамеру и, попросив не двигаться, снимал с линзы колпачок. Он всегда считал вслух, иногда до сорока пяти, иногда в обратном порядке, а иногда с середины — начиная с двадцати двух, шел то назад, то вперед, пока не говорил: «Сорок пять, один… Готово!» И мы тогда наконец могли расслабиться, а он продолжал рассказывать свою историю.
Вот в такое забавное занятие он превращал съемки — мы никогда не скучали, нисколечки! А потом мы в качестве награды помогали мистеру Доджсону проявлять стеклянную пластинку, и от смеси запахов — кислых, химических и тонкого аромата гвоздики, всегда сопровождавшего мистера Доджсона в сочетании с невыветрившимся каминным дымом из его комнат — у меня кружилась голова.
Иногда эти запахи меня, кажется, пьянили. Что точно подразумевают под таким словом, я не знала, только слышала от мистера Доджсона, что герои его рассказов часто ощущали опьянение. А опьянев, вели себя не как все и странно разговаривали, и папе от этого становилось смешно.
На сей раз принца я не увидела — во дворе толпилась лишь обычная ватага студентов, которые стояли поодиночке либо группками, а некоторые из них отходили назад, продолжая разговоры, и все что-то с энтузиазмом обсуждали. Однако даже при этом всегда находилось несколько человек, которые лениво прохлаждались у фонтана или махали во дворе колледжа битами для крикета, хотя на это, как правило, смотрели с неодобрением.
В тот момент в пределах видимости я была единственной девочкой. Такое случалось нередко, а потому меня это не беспокоило. А мое присутствие, как видно, не беспокоило студентов. В окружении десятков взрослых мужчин — ни один из них не удостоил меня даже взглядом, ну разве что некоторые небрежно мне улыбнулись — я чувствовала себя безопасно, так же, как в детской в окружении женщин. Женщины и мужчины, конечно, отличались друг от друга, я это понимала. Однако мне и в голову не приходило, что кто-то из них опаснее других.
— Мисс Алиса! — Передо мной возник мистер Доджсон. Я и не заметила, как он приблизился ко мне. Он приподнял свой черный шелковый цилиндр. — Как ваша матушка?
— У них, наверное, чайная вечеринка. Она сейчас с дамами, которых привел мистер Экланд. Малыш скоро будет здесь.
— О!
Мистер Доджсон посмотрел на меня с каким-то странным выражением лица, словно не мог решить, смеяться ему или нет. В конце концов он удовольствовался простым кивком.
— Прикс с Иной заняты в детской, а потому сказали, чтобы я шла без них, — снова солгала я и снова подумала, зачем я это делаю. Сегодня мои мысли определенно не желали меня слушаться!
— Я предвидел, что в этот день они скорее всего будут заняты.
С удивлением я подняла на мистера Доджсона глаза. Так вот почему сегодня Подходящий День: он знал, что Прикс с Иной не смогут к нам присоединиться! (Оставшаяся в детской Эдит безмятежно играла с куклами.)
— Так в чем сюрприз? — Я не могла устоять и запрыгала на месте. Как долго я ждала этого! Целых несколько месяцев, во время которых мистер Доджсон уезжал на каникулы. Мы же обычно проводили лето в Уэльсе, где папа собирался строить дом, но в этом году у мамы не было сил, чтобы путешествовать. Она сказала, что в поезде слишком трясет. Поэтому я провела лето дома, в Оксфорде, тихом и сонном во время каникул — никакого сравнения с учебным годом, когда в воздухе ни на миг не смолкает всюду настигающий тебя гомон.
Но, даже прыгая от радости, я с беспокойством заметила, что в одной руке мистер Доджсон сжимал свою аккуратно сложенную в деревянную коробку фотокамеру, а другой — придерживал лежавший на его плече штатив.
— Это и есть сюрприз? — Сердце у меня оборвалось. Я застыла на месте. Опять фотографироваться? Так вот для чего нужен Подходящий День?
— И д-да, и нет. Позвольте мне сделать еще один ваш снимок. Но на сей раз все будет иначе. Хотели бы вы походить по траве босиком?
— Без туфель? — Я посмотрела на него снизу вверх, не веря своим ушам. Ходить — а может, даже бегать — по траве, ощущая ее кожей ног! И никакой досадной, сковывающей оболочки или тесных туфель между мной и землей? Это было одним из моих самых сокровенных желаний, о котором я никогда даже словом не обмолвилась мистеру Доджсону. Но он каким-то неведомым образом все равно узнал о нем. Об этом говорили его голубые глаза, один чуть выше другого, внимательно смотревшие на меня, словно он видел во мне ответ на вопрос, который не мог себя заставить задать. Он всегда так много знал обо мне.
— Без туфель, как бродячая цыганка.