Было ясно, что здесь воды не найдется. Мы напрасно тратили силы, нервы и время.
Как только я выберусь из этого колодца, то отправлюсь в Онгёрен, к Рыжеволосой Женщине. Что на это скажет Тургай, совершенно неважно. Я все расскажу Тургаю. Он может меня избить, даже может попытаться убить. Интересно, что подумает Рыжеволосая Женщина, когда увидит меня средь бела дня?
Так успокаивая себя, я отправлял ведро наверх, а после меня всякий раз охватывал страх. Махмуд-уста стал все реже показываться у отверстия колодца, из-под земли продолжали раздаваться глухие звуки.
– Уста, уста! – закричал я.
Голубое небо было размером с монету. Где Махмуд-уста? Я принялся кричать изо всех сил.
Наконец мастер показался.
– Уста, подними меня наверх! – крикнул я ему.
Но он не ответил. Подойдя к лебедке, молча поднял ведро. Неужели он меня не слышал? Пока ведро медленно поднималось, я не отрывал от него взгляда.
Когда ведро достигло верха, в отверстии вновь показался Махмуд-уста. Как сейчас он был далек! Я крикнул ему изо всех сил, но мой голос не достиг его. Высыпав из ведра землю, он схватился за ручку лебедки. Пустое ведро опустилось.
Я еще немного покричал, но он меня не слышал.
Прошло много времени. Я думал, что вот сейчас Махмуд-уста везет тачку, сейчас он ее переворачивает, высыпает песок, сейчас возвращается, сейчас вот уже должен наклониться над колодцем, но Махмуд-уста не приходил. Может, он стоял где-то в сторонке и курил?
Когда Махмуд-уста вновь показался наверху, я опять крикнул изо всех сил. Но он делал вид, что ничего не слышит. Я тут же принял решение: наступил ногой в ведро и, держась за веревку, крикнул:
– Тащи!
Махмуд-уста, медленно вращая лебедку, тащил меня наверх. Я дрожал, но был рад.
– Что случилось? – спросил он, когда я, благодаря небесам, достиг деревянной рамы колодца.
– Уста, я больше не полезу вниз.
– Я сам буду решать.
– Конечно сам, уста, – ответил я, тут же устыдившись своего страха.
– Молодец. Если бы ты с первых дней вел себя так, мы бы уже давно нашли воду.
– Уста, я с первых дней веду себя недостойно. Но разве я виноват в том, что нет воды?
Подняв брови, он пытался придать лицу подозрительное выражение. Я увидел, что мои слова ему не понравились.
– Дорогой уста, я не забуду тебя до конца своих дней. Работа рядом с тобой стала для меня школой жизни. Но давай уже оставим этот колодец, пожалуйста. Дай я поцелую тебе руку.
Руки Махмуд-уста мне не протянул.
– Больше никогда не смей говорить так. Ты понял?
– Понял.
– А сейчас опусти-ка вниз своего мастера. До обеда остается больше часа. Сегодня мы сделаем длинный перерыв. Ты ляжешь под орехом, хорошенько выспишься и отдохнешь.
– Награди тебя Аллах, уста.
– Давай крути.
Я крутил лебедку, мастер постепенно скрылся из виду в колодце.
Я старался высыпать ведро побыстрее, прислушивался к едва доносившемуся голосу мастера и прикладывал все силы к тому, чтобы быстрее вращать лебедку. Пот тек с меня градом, я еще успевал время от времени бегать к палатке и пить из бутылки воду. Когда я готов был уже упасть от усталости, перед моими глазами вновь возник образ Рыжеволосой Женщины, цвет ее кожи, ее тело.
Любопытная бабочка с белыми крыльями пролетела радостно и беспечно мимо нашей палатки, мимо лебедки и скрылась из виду.
Глядя вслед бабочке, я подумал, что во время обеденного перерыва быстренько сбегаю в Онгёрен повидать Рыжеволосую Женщину. Мне хотелось расспросить ее о Махмуде-усте. Я запер лебедку распоркой, чтобы та не вертелась. Когда я держал поднятое ведро за ручку и тянул его к краю, я услышал, что Махмуд-уста опять что-то кричит снизу.
Мои уставшие руки уже привычно пристраивали полное ведро на краю колодца – неожиданно ручка выскользнула из потных пальцев, ведро покачнулось и упало вниз.
Я замер в ужасе.
– Устааааа! – в следующее мгновение заорал я.
Послышался крик, а затем воцарилась тишина. Тот крик я не забуду никогда.
Я отпрянул. Из колодца больше не доносилось ни звука, и я не мог заставить себя подойти к его краю. Может быть, это был вовсе не крик, просто Махмуд-уста выругался?
Казалось, мир смолк. У меня дрожали колени. Я не мог решить, что делать.
Огромный шершень сначала покружился вокруг лебедки, затем подлетел к отверстию колодца, заглянул внутрь и тут же исчез.
Я бросился в палатку. Снял с себя мокрые от пота штаны и рубашку. Переоделся. Я почувствовал, что дрожу, немного поплакал, но заставил себя замолчать. Если я буду реветь при Рыжеволосой Женщине, мне будет стыдно. Она обязательно придет на помощь. А может быть, подсобит и Тургай. Может быть, они позовут военных, или кого-то из мэрии, или пожарных.
Я бежал напрямик через поля в Онгёрен. Цикады смолкали в выгоревшей траве, когда я пробегал мимо них. Когда я несся мимо кладбища, то, повинуясь странному внутреннему голосу, повернулся и увидел, что вдалеке над Стамбулом сгущаются черные грозовые тучи.
Если Махмуд-уста ранен, если он теряет кровь, нужно успеть. Но я не знал, к кому обратиться.
Вбежав в городок, я сразу направился к дому, в котором жили Рыжеволосая Женщина с Тургаем. Дверь квартиры на первом этаже открыла тощая дама средних лет – судя по всему, жена маоиста, изготовителя вывесок.
– Они уехали, – сообщила она, хотя я еще не успел даже толком задать вопрос, и дверь дома, в котором я впервые в жизни провел ночь с возлюбленной, закрылась перед моим лицом.
Задыхаясь, я метался по площади. В кофейне «Румелия» никого, зато на почте толпилось много солдат, ожидавших телефонных переговоров.
На месте шатра Театра Назидательных Историй остались лишь обрывки билетов и колышки.
Не соображая, что делаю, я бросился бегом из Онгёрена обратно к проклятому колодцу. Медленно собиралась гроза. С моего лба, шеи ручьями тек пот. На кладбище, деревья которого по ночам раскачивались от прохладного ветра, сейчас стояла адская духота. Среди надгробных камней паслось несколько довольных жизнью баранов.
Возле участка я окончательно выдохся и пошел шагом. Я очень хорошо понимал – то, что я предприму в ближайшие полчаса, определит всю мою будущую жизнь, но я не мог решить, что же мне делать. Я был не в состоянии размышлять, что с Махмудом-устой: потерял ли он сознание, ранен ли он, умер ли он. Может быть, все произошло из-за сильной июльской жары? Солнце светило прямо мне в макушку, обжигая затылок.
Я очень хотел услышать голос Махмуда-усты и его стоны. Но у колодца стояла гробовая тишина. Слышен был только треск цикад. Я заметил двух ящериц, бежавших по лебедке. Сделал шаг по направлению к колодцу. Потом мне стало страшно. Подойти ближе и посмотреть вниз я не смог. Мне казалось, что если бы я посмотрел, то ослеп бы.
«Аллах Всемогущий, смилуйся надо мной!» Что мне следовало делать?
Вернувшись в палатку, я вновь заплакал. Сразу бросились в глаза чайник Махмуда-усты, старая газета, которую он читал сто раз, голубые резиновые шлепанцы мастера, перевязанные скотчем, ремень от штанов, которые надевал мастер, когда ходил в город, его будильник…
Руки сами собой принялись собирать вещи. У меня не заняло и трех минут запихать в старый чемодан все, что я привез с собой, и даже кеды, которые я так ни разу и не надел.
Если останусь здесь, то меня арестуют по меньшей мере за то, что я причинил смерть по неосторожности. Долгие годы будет идти судебное разбирательство, и тогда – какие там курсы, какой университет! Вся моя жизнь пойдет под откос – и, пока я буду сидеть в тюрьме для несовершеннолетних, мать умрет от горя.