— В таком случае, — Иошида Хаято внешне спокоен, — указ должно отменить.
Заявление провоцирует полные страха возражения, но некоторые нервно соглашаются.
Переводчик Арашияма смотрит на Узаемона: «Кто-то же должен спасти его от самого себя?»
«Он смертельно болен, — думает молодой переводчик. — Он сделал выбор».
— Иошида — сама, — говорит аптекарь Хага, — отрицает мнение третьего сегуна…
— …а он не партнер по дебатам, — соглашается химик, — а божество!
— Иошида — сама, — вступает Омари, художник, пишущий в стиле голландцев, — патриот — провидец, и его должны услышать!
Хага встает:
— Наше ученое общество обсуждает мир природы, философию…
— …а не государственную политику, — соглашается металлург из Эдо, — поэтому…
— Философия включает все, — заявляет Омори, только страх говорит обратное.
— Значит, кто не согласен с вами, — спрашивает Хага, — становится трусом?
— Третий сегун закрыл страну, чтобы предотвратить христианские бунты, — вступает в спор историк Аодо, — но в результате Японию засолили в стеклянной банке!
Шум со всех сторон, и директор Оцуки громко бьет два раза палочками, утихомиривая спорящих.
Когда устанавливается относительное спокойствие, Иошида получает разрешение ответить своим оппонентам.
— Указ о «закрытии» страны был необходимой мерой в дни Третьего сегуна. Но новые машины начинают менять мир. И мы узнаем из голландских сообщений и китайских источников, что это представляет смертельную опасность. Страны, у которых нет таких машин, в лучшем случае, будут подчинены, как индийцы. А в худшем случае — уничтожены, как жители Земли Ван- Димена.
— Лояльность Иошиды-сана, — признает Хага, — не подвергается сомнению. В чем я сомневаюсь, так это в появлении армады европейских военных кораблей у Эдо или Нагасаки. Вы обсуждаете необходимость революционных изменений государства, но для чего? Чтобы сражаться с фантомами? Чтобы просто рассуждать о гипотетических «что, если»?
— Настоящее — это поле битвы, — Иошида выпрямляет спину, как только может, — где разные «что, если» соперничают друг с другом, чтобы стать «что есть» будущего. Каким образом одно «что, если» победит своих соперников? Ответ… — больной прокашливается, — ответ: «Военной и политической силой, естественно!» представляет собой лишь отсрочку. Что на самом деле управляет сознанием великих мира сего? Ответ — «вера». Вера может быть низменная и возвышенная, демократичная или конфуцианская, западная или восточная, скромная или смелая, ясная или туманная. Сила, укрепляемая верой — тот самый путь, и никакой другой, по которому нужно следовать. В каком чреве, когда зарождается вера? Как и в каком котле варится идеология? Академики Ширандо, я говорю вам, что мы и есть тот самый котел. Мы и есть то самое чрево.
Во время первого перерыва зажжены все лампы, горят все жаровни, согревающие от холода, разговоры тихо бурлят и пузырятся. Переводчики Узаемон, Арашияма и Гото Шинпачи сидят с пятью — шестью учеными. Математик Авацу извиняется за неприятную тему для Узаемона, но «…я надеялся услышать новости об улучшении здоровья вашего отца».
— Он все еще прикован к постели, — отвечает Узаемон, — но находит возможность доносить до всех свою волю.
Те, кто знаком со старшим Огава, переводчиком первого ранга, улыбаются, глядя в пол.
Те, кто знаком со старшим Огава, переводчиком первого ранга, улыбаются, глядя в пол.
— Что беспокоит уважаемого господина? — спрашивает Янаока, раскрасневшийся от саке доктор из Кумамото.
— Доктор Маено полагает, что у отца рак…
— Тяжелый диагноз! Позвольте нам завтра провести консультационный осмотр.
— Доктор Янаока добр к нам, но отец очень избирателен по отношению…
— Да перестаньте, я знаком с вашим благородным отцом двадцать лет.
«Да, — думает Узаемон, — но он презирает вас сорок».
— «У семи нянек дитя без глаза», — цитирует Авацу, — доктор Маено, несомненно, прекрасный врач. Я буду молиться за скорейшее выздоровление господина Огавы.
Остальные обещают то же самое, а Узаемон выражает им за это благодарность.
— Еще одно отсутствующее лицо, — упоминает Яна- ока, — это обожженная дочь доктора Аибагавы.
— Так, выходит, вы не слышали, — говорит переводчик Арашияма, — о счастливом для нее исходе? Финансы доктора оказались в крайне плачевном состоянии, даже начались разговоры о том, что вдова потеряет дом. Когда Владыка-настоятель Эномото узнал о нищете семьи, он не только заплатил долги до самого последнего сена, но даже нашел место для дочери в монастыре на горе Ширануи.
— Почему же это «счастливый исход»? — Узаемон уже сожалеет, что открыл рот.
— Полная чашка риса каждый день, — говорит Озоно, коренастый химик, — за разучивание нескольких сутр? Для женщины с изъяном, который ставит крест на замужестве, это, конечно же, счастье! О-о, я знаю, отец поддерживал ее игры в ученого, но надо посочувствовать и вдове. Разве должно дочери самурая возиться с роженицами и общаться с потными голландцами?
Узаемон приказывает себе молчать.
— В Исхая, — говорит Банда, инженер земляных работ из болотистой местности Сендай, — я слышал странные слухи о храме настоятеля Эномото.
— Если вы не хотите, — Авацу дружески предупреждает Банду, — оказаться в неудобном положении, обвиняя в чем‑либо близкого друга Мацудаиры Саданобу и старшего академика Ширандо, тогда вам лучше не обращать внимания на слухи о храме владыки Эномото. Монахи живут там, как и положено монахам, а монахини — монахиням.
Узаемон и хочет, чтобы Банда поделился этими слухами, и не хочет.
— Где настоятель Эномото сегодня, кто знает? — спрашивает Янаока.
— В Мияко, — отвечает Авацу, — разбирается с каком‑то сложным клерикальным вопросом.
— На суде в Кашиме, — говорит Арашияма. — Я слышал, участвует в каком‑то процессе.
— Мне говорили, что он поехал на остров Изу, — выдвигает свою версию Озоно, — чтобы встретиться с корейскими торговцами.
Дверь сдвигается в сторону: приветственный шум прокатывается по залу.
Доктор Маринус и Сугита Генпаку, один из самых известных специалистов по голландским наукам, стоят в дверях. Хромой Маринус опирается на трость; пожилой Сугита опирается на слугу. Пара весело толкается, уступая очередь другой стороне. Они затевают игру камень- ножницы — бумага. Маринус выигрывает, но использует свою победу, чтобы Сугита вошел первым.
— Вы посмотрите, — подает голос Янаока, вытягивая шею, — на волосы этого иностранца!
Огава Узаемон видит, как Якоб де Зут стукается головой о низкую притолоку дверного проема.
— Всего тридцать лет тому назад, — рассказывает Сугита Генпаку, сидя на низкой скамеечке лектора, — голландские науки во всей Японии изучали только трое, и состояли эти науки из одной книги.