Что ему не придется ждать напрасно, Константин не сомневался. Володя, разумеется, понял, что означало маленькое ударение на слове с тобой поговорить, - ведь можно было поговорить и с отцом, и с матерью, стоило только войти в подъезд и подняться не выше четвертого этажа.
В маленьком сквере, как на каждом клочке земли в каждом городе, опять ребята, няни, бабушки. Коляски обтекаемые, типа "Победа" - такая была у Димки, - коляски старинного фасона, вроде "эмок", легкие прогулочные коляски, с медвежатами на бортах и без медвежат. Около одной такой прогулочной коляски возится малыш с лопаткой. Споткнулся, упал на четвереньки, заревел. Мать вынула платок, отряхивает грязные ладошки.
Малыши, малыши! Как уберечь вас от другой грязи, которую не стряхнешь с рук, не отчистишь платком!
Володя появился, когда на улице зажглись фонари и маленьких ребят в колясках развезли по домам. Теперь на скамейках сквера остались только почтенные старички и старушки, дышали кислородом, негромко беседовали. Для молодых парочек - недостаточно уединенное место. Школьникам - не удержаться на таком небольшом пространстве.
Володя присел на кончик скамьи и настороженно молчал.
Все-таки здесь было слишком людно. Константин сказал:
- Давай походим.
Они пересекли улицу, прошли под темной аркой ворот. Небольшой двор, освещенный только окнами дома. Двор пустой. Пробежал вприпрыжку темноглазый румяный мальчуган, приостановился, изумленно посмотрел на Володю, идущего рядом с майором, и скрылся в одном из подъездов.
Еще ворота. Они выходят в темноту, к каким-то нежилым помещениям на высоком берегу реки. Здесь кончается город. И отсюда он будет расти дальше. Потому что справа над обрывом застыла в небе черная стрела подъемного крана. Яркой звездочкой фонарь на самом верху. Все эти приземистые допотопные сараи обречены. Пройдет всего несколько лет, и на их месте построят что-то большое. Но сегодня они еще стоят.
Кто-то прошел неторопливо от Володиного дома в сторону реки. И опять стало тихо.
- Вот что, Володя, - начал Константин, - Светлана Александровна получила то, что ты ей послал. Спасибо тебе. Но ей хотелось знать, зачем тебе потребовалась эта вещь? Тебе нужны были деньги? Как у тебя дома… все благополучно? Отец и мама здоровы? Отец работает?
- Да.
- Так деньги были нужны тебе лично?
- Да.
- Ты не можешь сказать, зачем?
- Нет.
Константин говорил совсем тихо, но не шепотом, потому что когда люди шепчутся, это скорее привлечет внимание, чем обыкновенный спокойный разговор. Ответы Володи почти не были слышны. Константину казалось, что каждый ответ приходится вытягивать клещами.
Они прошли мимо сараев или складов с глухими стенами и остановились над обрывом. Было все-таки не совсем темно: за рекой из-за леса вставала луна. Желтая, круглая, немножко урезанная слева, она сначала была похожа на фонарь, подвешенный к высокой елке для освещения этих пустынных мест. Потом, медленно взлетая и отделяясь от темных веток, она стала как воздушный шар, относимый ветром направо. И наконец, когда она повисла в небе совершенно самостоятельно, стало ясно, что это человеческое лицо. Казалось, кто-то подглядывает из-за леса, на другом берегу реки, и подслушивает разговор.
- Видишь ли, Володя, я не просто из любопытства спрашиваю. Мне хочется тебе помочь. Светлана Александровна принимает в тебе большое участие. Так вот скажи… Может быть, тебе что-нибудь купить очень нужно было? Потому что, если нужно…
- Нет.
- Или… отдать кому-нибудь?
- Да.
- Кому же?
- Одному человеку.
- Он что, очень нуждается?
- Нет.
- Значит, тебе надо было ему вернуть долг?
- Да.
- Как же ты ему задолжал? Может, в лото играли или в карты?
- Нет.
- Давно это было?
- Под Новый год.
- Какая-нибудь вечеринка была у вас, и он за тебя заплатил?
- Да.
- И много денег?
- Пятьдесят рублей.
- Вполне достаточно, чтобы выпить и закусить. Вы что же, и водку пили?
- Да.
- Понравилось?
- Нет.
- Этот… человек - твой одноклассник или постарше?
Володя не ответил.
- Он что же, тебя торопил?
- Да.
- Может быть, грозил, если не заплатишь, рассказать отцу?
Молчание.
- И много у него таких должников?
Молчание.
- Уж не он ли тебе посоветовал, как расплатиться с долгами?
Опять ответа не последовало. Только короткий взгляд исподлобья.
Ужасно это, когда у мальчика в четырнадцать лет такие испуганные, страдающие глаза.
Так смотрит тяжелораненый, который остался совсем один и не знает, кто первый к нему подойдет - друг или враг.
…Вот такой же был вечер, только темнее… и осенью. Освободили деревню - несколько раз переходила из рук в руки. Вошел в избу… Темно и пусто… И вдруг шевельнулось в дальнем углу. Прислушался - дышит кто-то. И тоже не знаешь - свой или враг? А тут, на счастье, луна выглянула, будто прожектором посветила через разбитое окно. И увидел - лежит человек. Только и успел глаза разглядеть, испуганные, страдающие. И еще - гранату в руке.
- Свои, не бросай!
Первое, что пришлось, - гранату у него из рук вырвать, потому что он плохо еще понимал. В ногу был ранен… совсем молодой парень. Весь день пролежал без сознания…
Вот такие же у него были глаза, как у этого мальчика…
XXIX
Константин пошел вдоль берега реки, до забора стройки, где высился подъемный кран. Володя, как привязанный, шагал рядом. Здесь тропинка кончилась. Константин повернул назад.
Узкие проулки между сараями. Кирпичная стена, толстая, как стена крепости. Маленькое, с железной решеткой окошечко под крышей - как амбразура. А всего-то лавка была или… кажется, это называлось "лабаз"? Дверь широкая, как ворота, - на небольшом грузовике въехать можно. Въезжали-то, конечно, на подводах. К двери покатой горкой идет настил из толстых бревен… С каким ненужным запасом прочности построено все это!
И вот - стоит. Сохранились даже остатки надписи на кирпичной стене, несколько полустертых букв… даже с ятем и твердым знаком на конце. Если бы у пузатого лавочника, торговавшего здесь, украл что-нибудь мальчишка - голодный, оборванный, бездомный, - было бы понятно и оправданно.
Но почему у нас случается такое?
Константин присел на край деревянного настила.
- Ты, Володя, в каком классе учишься?
- В седьмом.
- В сорок третьем, в сорок четвертом году мальчишек чуть постарше тебя на фронт посылали. Редко кому удавалось окончить десятый, а то и девятый класс. И сколько же погибло хороших ребят, чтобы вам теперь жить было хорошо! Ведь нам тогда казалось: кончится война - и с ней кончится все плохое…
Володя стоял потупившись, внимательно разглядывая бревна под ногами. Ну и молчаливый же парень, слова из него не выжмешь!
- Знаешь, Володя, куда мы вчера ездили со Светланой Александровной? Мы хотели бабушку твою повидать. И узнали, что она умерла. Светлана Александровна очень была расстроена, она бабушку твою очень уважала.
Молчит!
- Ты бы к нам зашел на этих днях, Володя, после школы - завтра или послезавтра. Светлана Александровна хотела тебя повидать. Она к тебе сама собиралась, только ей трудно сейчас, ведь она опять в положении. А сегодня она даже и не знает, что я к тебе пошел.
После короткой паузы Константин вдруг спросил:
- Володя, твой так называемый "человек" - это тот парень, который тебя на бульваре поджидал, около школы? Он думал, что ты ему сегодня деньги вернешь, да?
Наконец-то Володя поднял голову. И вздрогнул. Именно так: сначала поднял голову, потом вздрогнул. Ужас был в его глазах, и смотрел он куда-то поверх плеча Константина. Есть у некоторых людей шестое чувство - чувство опасности. На фронте оно выручало не раз.
Константин вскочил и обернулся. Первое, что он увидел, - руку, отведенную для удара, и даже еще раньше - нож в этой руке. Он перехватил руку и вывернул ее с такой силой, что нападавший вскрикнул. В то же мгновение почувствовал резкую боль повыше кисти, финка упала на деревянный настил. Правой рукой Константин скручивал жгутом пестрый шарф, затягивая вокруг шеи.
Парень, прижатый к стене, хрипел:
- Володька! Подними нож! Ударь его в спину!
- Нет! - уверенно сказал Константин. - Володя ножом в спину не ударит, не всем бандюгами быть!
Уверенности, что Володя не ударит, не было. Где он там, черт возьми, этот молчальник, и что он сделает? Какое счастье, что Светлана не пошла сама!
Финка лежала в двух шагах. Лезвие поблескивало, отражая лунный свет.
Константин вдруг почувствовал, как стекает теплая влага в левый рукав и оттягивает его вниз.
Парень рычал:
- Володька! Подними нож!
Он тоже увидел черные пятна на бревнах. Злорадная гримаса… Да ведь он вырвется сейчас!
А за углом - берег реки с крутым обрывом… Что за нелепость пройти три года войны и погибнуть вот здесь, на пустыре, от руки растленного мальчишки! Возьмут воинский билет, партбилет, китель с майорскими погонами… им это пригодится для их темных дел…
Фу, что за наваждение! Рано помирать собрался.
- Володя! Дай твой ремень, помоги его связать.
Худая рука подростка потянулась к ножу, заслоняя лезвие от лунного света. Парень испуганно дернулся.
- Брось нож, - сказал Константин, - снимай ремень, да поскорее. Давай его сюда!
Совсем близко он увидел зеленовато-белое Володино лицо. Узкий ремень затянулся.
А шарфом - ноги связать… Вот так!
Константин выпрямился, закатал рукав и обмотал платком руку.
- Спасибо, Володя. Беги приведи милиционера.
Когда милицейская машина отъехала, постовой милиционер спросил:
- Чем могу вам помочь, товарищ майор? Может быть, "скорую помощь" вызвать?
- Нет, что вы! Больница недалеко, я этот район знаю.
- Я вас провожу, - сказал Володя.
- Давай лучше так сделаем: я тебя сейчас провожу.
- Вы хотите?
- Да, вот именно.
Они пошли к Володиному дому. Темно и тихо во дворе. Уютный свет в окнах - золотой, оранжевый, зеленоватый…
Милицейская машина объезжала вдоль берега, задворками, ни свистков не было, ни тревоги, ни любопытных.
Под темной аркой ворот Володя вдруг приостановился.
- Вот вы тогда про мою бабушку вспомнили… Она мне так была нужна!.. Вот если бы мне сказали: "Иди, руками, ногтями разрой землю - и она встанет", - пошел бы и стал рыть… Даже один, ночью, на кладбище не побоялся бы!
Дверь открыл Володин отец. Что он подумал, увидев Володю рядом с офицером? Может быть, форму не разглядел? На лестнице лампочка не горела. Смотрел исподлобья, ссутулившись, мрачно спросил:
- Достукался?
Стоял, как бы загораживая собой вход в квартиру.
Константин решительно шагнул в переднюю.
- Разрешите к вам зайти. Я муж Володиной учительницы.
Шибаев провел в комнату, пригласил сесть.
- Светлана Александровна? Да как же, помню.
Он сам тоже присел на стул, недоумевающий, настороженный. Вошла Володина мать и стала у двери, прямая, молчаливая, тоже неприветливая. Хорошо Светланка сказала про нее: "Понимаешь, Костя, она вся, вся как деревянная!"
Константин заметил, что они оба с каким-то подобием удивления смотрят на его руку, обвязанную платком.
- У вас кровь на рукаве, - сказал Володин отец.
- Да. На меня сейчас кинулся с ножом парень один… у вас тут недалеко живет… Новиков? Если бы не ваш сын - он мне помог, - неизвестно еще, чем бы дело кончилось. Володя, выйди на минутку! Мне нужно с твоим папой поговорить.
Володя пошел к двери.
- Ты только, Володя, из дома сейчас никуда не выходи. Вообще вы поберегите мальчика - кто их знает, видимо, тут целая компания орудует. Новиков, конечно, молчать не будет, к вам могут прийти из милиции или из прокуратуры, так я хочу вам сам все рассказать, чтобы вы знали, как было дело.
Шибаев слушал, чуть подавшись вперед, положив на оба колена тяжелые руки. Жена его все так же прямо стояла у двери.
Вдруг она вставила:
- Да, они Новый год вместе встречали. Только не у Новикова, а у Виктора Толмачева, в первый раз он туда пошел.
- Толмачев - поменьше ростом, хочется ему быть на Новикова похожим, да? - спросил Константин.
Он говорил, ничего не смягчая, может быть, и резче вышло, чем ему самому хотелось, - все время в ушах стояли Володины слова: "Она мне так была нужна!.." Шибаев молчал. Шибаева опять вставила, так же неожиданно, как в первый раз:
- Он меня просил ему на завтрак в школу давать не бутерброд, а деньгами.
- И вы давали?
- Нет. Отец ему денег на руки не дает, да и я считаю - баловство это.
- Это как раз тогда Новиков его шантажировал, а вам рассказать, что задолжал, Володя боялся. - Константин встал. - У меня тоже сын растет - скоро будет три года. На днях спросил: "Папа, что такое товарищ?" Я объяснил ему. Он сначала задумался, потом обрадовался: "Папа, значит, мы с тобой товарищи?"
Ничего не сказали на прощание ни отец Володин, ни мать - прямо какое-то семейство молчальников!
Шибаев прошел следом в переднюю, надел кепку. Из другой комнаты выглянул Володя. Глаза впали, будто еще похудел за эти четверть часа. Схватился рукой за притолоку и, как привязанный взглядом, смотрел на отца. Отец тоже к нему повернулся и тоже руку положил на притолоку двери - входной. У них руки очень похожие.
- Я пойду товарища майора до больницы провожу, - сказал Шибаев. - А ты ложись пораньше спать, сынок, а то вон какой ты у нас стал!..
Володя не то вздохнул, не то всхлипнул. Обернулся к матери.
Есть такое выражение: "скупая слеза". Как будто слезы сами решают, какими им быть - щедрыми или экономными. Должно быть, Володе странно было увидеть такую вот скупую слезу на щеке у своей деревянной мамы.
Одеяло купили розовое. Димкину кровать переставили к другой стене, деликатно передвигали, с разными веселыми комментариями.
Нет, пока не ревнует. Правда, заметил как-то - скорее с удивлением, чем с горечью:
- Сестренка занимает слишком много места. Где же мне пускать автомобили?
Обеспечили жизненное пространство для Димкиных автомобилей.
Из Москвы идут письма от болельщиков: беспокоятся за Костю, радуются по поводу розового одеяла.
Алла пишет:
"Светланка, это называется: "красные детки" (то есть сын и дочка). Боюсь только, что красные детки окончательно маму заполонят и не выкарабкаться ей теперь".
Не беспокойся, Аллочка, выкарабкаюсь. Первого сентября в школу иду, это уже точно.
Нюра Попова сообщает, что у нее тоже есть свой пискун, востроносенький, как и предсказывала Оля. "Остальные пророчества не сбылись, то есть насчет самообслуживания и самогосебяискусственновскармливания… Светланка, не знаю, как ты будешь управляться с двумя, у меня сейчас единственная мысль, и больше никаких: как бы поспать".
Ничего, Нюрочка, придет к тебе опыт, возникнут и другие разные мысли.
XXX
Когда с солнечной улицы входишь в помещение, где не очень ярко горит электричество, в первые минуты как-то слепнешь и теряешься. Коридор, поворот налево, еще коридор… На двери табличка - сюда, должно быть…
- Вы свидетельница? Вам нельзя, дело уже началось, посидите в коридоре. Вас вызовут.
Ах да! Ведь свидетелей не пускают, пока они не дадут показаний.
Светлана огляделась. Глаза уже стали привыкать к полумраку. В коридоре вдоль стен широкие диванчики. Можно присесть.
Накурено. Душно. Народу что-то очень много - по всему коридору сидят и ходят. Неужели все по одному делу?
Кто газету читает, кто просто так сидит, думает о своем, кто взад и вперед шагает - нервничает.
Рядом девушка в красном берете, кокетливо сдвинутом на одно ушко, оживленным шепотом рассказывает соседке:
- Говорят, у него восемь дамских часов нашли. Только мои бедные часики как в воду канули!
Ее собеседница, скромная и незаметная, как мышка, спрашивает с любопытством:
- А как же это было, с вашими часами?
- Да очень просто! Спешила на работу - я за городом живу, - утром, знаете, как всегда, автобусы переполнены, на подножку-то я взобралась, а дальше - не двинуться. Автобус тронулся, я держусь как можно крепче, кондукторша кричит: "Войдите, гражданка, дайте закрыть дверь!" А куда там войти, лишь бы не сорваться, даже страшновато мне уже становится. И вдруг чувствую твердую такую надежную поддержку сзади. Прицепился парень, на ходу. Высокий такой, интересный… руки сильные, плечо крепкое… Висим и улыбаемся оба. И вдруг, представляете себе, на повороте одной рукой продолжает меня обнимать, а другой к моим часам тянется. И не то чтобы срезать или сорвать - спокойно расстегнул ремешок… Я только и успела крикнуть: "Жулик, жулик, что ты делаешь!" - он спрыгнул и был таков!
Другая сказала:
- Главный, кажется, у них был этот Жигулев, рецидивист, его амнистировали в пятьдесят третьем году…
Девушка в красном берете жестко и энергично мотнула головой:
- Не нужно было амнистировать! Я бы ни воров, ни спекулянтов миловать не стала!
- Нет, вы несправедливы. Вы, конечно, этого помнить не можете, но время было военное, тяжелое, и многих, конечно, слишком сурово…
Они отошли.
- Деточка, а вы почему здесь?
Светлана обернулась. Пожилая… нет, старая, совсем старая женщина стояла перед ней. В заплаканных глазах - ужас, растерянность, боль. Когда-то была красивой… Где-то мы встречались… Если вот так, совсем в другом месте встречаешь человека малознакомого, не сразу сообразишь. Ни имени ее не помню, ни фамилии.
- Деточка, что же это? Какое ужасное недоразумение! Мальчика моего, такого чистого, такого талантливого, так оклеветали!
Вспомнила. Поняла, кто перед ней. Мимолетное знакомство… Как ее зовут, ни разу не спросила. И все-таки непонятно, почему она здесь.
На руке у нее маленькие изящные часики. Ну да, она рассказывала - сын подарил. Она увидела у него в столе… он рассердился… хотел сделать сюрприз… Да ведь он даже похож чем-то на мать!
- Ваша фамилия Новикова?
- Да. Вы подумайте, ведь он ребенок еще! Ведь ему только девятнадцать лет! Конечно, это все выяснится. Отец дал денег, мы взяли хорошего адвоката…
Светлана отошла от нее, не могла больше слушать. "Умный, талантливый, добрый, товарищи всегда его так уважали…" Что еще? О нет, такой слепой любовью сына я любить не буду!
Только сейчас увидела: Шибаевы, мать и отец, сидят в темном углу, - хотела подойти к ним.
- Светлана! Светлана! Кто-то тянет за рукав, обнимает. Маша! Вот с кем давно не виделись.
- Маша! А ты почему здесь? У Маши слезы текут по щекам.
- Так ведь это же мой Севка увидел, что твой муж с Володей Шибаевым к реке пошел, и Новикову рассказал! Светлана, ведь у него все соседские ребята на побегушках были! Светлана, как это страшно, когда таких вот несмышленышей…
- Свидетельница Лебедева, что вы можете сказать по делу Новикова?
Светлана не ожидала, что будет так. Она думала, что будут задавать какие-то конкретные вопросы.