До чего ж приятно услышать от сына такие слова! Но Димка продолжает, пройдя еще несколько шагов:
- А вот если какие-нибудь драчуны упадут, мы им не поможем встать!
- Какие же драчуны?
Молчание. Знает уже, что ябедничать нельзя, но ясно, что речь идет о злодее Батурине.
- Если упадут драчуны - пусть лежат!
- Ну, уж если очень больно ушибутся - может, все-таки поднимем их, Димок?
- Нет.
Между прочим, злодея Батурина так и не видела еще: за ним приходят раньше. Он старше других ребят, ему бы в среднюю группу, но там пока места нет.
Сегодня у Димки опять свежая царапина, не на руке, а на лице. Это уже серьезно. Придется поговорить с воспитательницей.
Костя решает все по-военному просто:
- Ударят тебя - сдачи давай!
Светлана покашливает:
- Гм-гм!.. Давай, дорогой, придерживаться единого метода в воспитании.
- Что давать? - переспрашивает Димка в недоумении.
И отец и мать советуют давать что-то Батурину, но, по-видимому, разное советуют.
- Каждый мужчина, Светланка, должен уметь давать отпор неспровоцированной агрессии.
Наморщив лобик, Димка опять переспрашивает:
- Папа, что давать? Что?
Костя ставит сына перед собой.
- Отпор неспровоцированной агрессии!
Димка любит трудные слова, и память у него прекрасная. Отец повторяет всю фразу под аккомпанемент материнского покашливания. Теперь Димка запомнил накрепко.
Вечер. Узенькая передняя в детском саду. Присев на широкую низкую скамеечку, Димка не спеша натягивает рейтузы. В другом углу передней светловолосый мальчуган с такой же мучительной неторопливостью сует в валенок ногу, обутую в серый чулок.
Самообслуживание.
Отец мальчика терпеливо ждет. Очень много терпения нужно, чтобы выдержать эти замедленные темпы, не обидеть, придя на помощь.
Димка громко шепчет, показывая на мальчика с валенками:
- Это Петя Моряхин, очень хороший мальчик. Я с ним дружу. Другие все нехорошие.
- Как так - все нехорошие? Не может этого быть!
Димка подтверждает энергичным кивком:
- Все. Девочка еще хорошая, Лида. И Валя.
- Ну, вот видишь, есть у вас и хорошие люди.
- Плохие тоже есть.
Петин отец улыбается.
- Их тут, малышей, парень один обижает.
В переднюю вошли две незнакомые мамы и очень приятная на вид чья-то бабушка.
Бабушка вежливо кивнула, приоткрыла дверь в комнату для игры, позвала:
- Витюша, я за тобой!
Выбежал мальчик, быстроглазый, постарше Димки, лет пяти, вприскочку направился к вешалкам. Они - рядами, за перегородкой. У каждого свой шкафчик, на каждом шкафчике - картинка.
Как ни быстро пробежал Витя, успела заметить, что он тоже приятный на вид. И еще - какая-то расхлябанность движений… И еще… Димок тоже шел к вешалкам, спрятать тапочки в шкаф, и вдруг приостановился на секунду.
Каким-то шестым материнским чувством Светлана определила:
"Вот он, злодей Батурин!"
Теперь их обоих не видно было за перегородкой. Приятная бабушка безмятежно поджидала своего.
Хороший мальчик Петя Моряхин самооделся наконец, отец повязывал ему шарф. Молчание за вешалкой, потом негромкое сопение, возня.
И вдруг - довольно явственный шлепок по мягкому. И вдруг - негодующий и громкий Димкин голосок:
- А вот я тебе дам!
Петин отец уже шел к двери, приостановился.
Из-за вешалок - насмешливый голос Батурина (теперь-то уж наверное знала - Батурин это, никто другой!):
- Что ты мне дашь?
Незнакомые мамы в передней прислушивались с явным интересом.
Страшно коверкая слова, но так, что можно было понять эту сложную фразу, Димка выговорил:
- А вот я тебе дам!.. Отпор неспровоцированной агрессии!
Опять шлепок по мягкому… На этот раз Светлана не сомневалась, что не Димку ударили, а ударил Димка.
Обидчик слабых всегда трус. Злодей Батурин взвыл, отступая из-за вешалок под защиту своей приятной бабушки.
Димка - на голову ниже его - со сжатыми кулаками преследовал врага.
Светлана бросилась к нему:
- Стой, стой, Димок! Надевай шубку. Ну, дал отпор неспровоцированной агрессии, и хватит.
Хотелось пояснить тем, кто не понял Димкину сложную фразу, что, собственно, здесь произошло. Но все поняли и без пояснений прекрасно - все, кроме батуринской бабушки.
Отец Пети Моряхина ушел, одобрительно улыбаясь. Оставшиеся мамы со сдержанным удовольствием посматривали на ревущего злодея. Видимо, он многим уже успел насолить.
А Димка совсем разошелся. Пока Светлана застегивала тугую верхнюю пуговицу под воротником, Димка злорадно скандировал:
Рева-корова, дай молока!
Сколько стоит? Три пятака!
- Не надо, Димок, дразнить, нехорошо!
Батуринская бабушка смотрела на Димку с ужасом.
- Маленький такой, а задира!
Для нее злодеем был именно маленький Димка.
На улице постояли немного.
- Мама, почему мы не идем?
- Сейчас пойдем.
Димок, Димок! Как тебе объяснить? Увлекло оскорбленное материнское чувство. Некрасивая все-таки получилась картина: четверо взрослых упиваются злорадно слезами пятилетнего малыша!
Ага! Вот они выходят наконец: Батурин с покрасневшим от слез лицом и его расстроенная бабушка. Сворачивают на бульвар. Очень удачно. Попутчики. Быстрыми шагами Светлана догнала их.
- Простите, ваша фамилия Батурина?
- Да.
У бабушки страх в глазах, как при встрече с разбойником в глухом переулке. Вела своего правой рукой, теперь перехватила в левую, чтобы подальше от страшного Димки.
А Светлана ее под локоть:
- Осторожнее, скользко очень. Мальчики, вы бы шли вперед. Возьмитесь тоже за руки.
Димка вышел вперед - он привык слушаться. Почему-то послушался и Батурин - может быть, потому что побили его? Но за руки не взялись.
Бульвар недлинный, неизвестно, куда потом они свернут. За какие-нибудь три-четыре минуты нужно объяснить этой бабушке все. Главное - чтоб не обиделась. В конце концов, на карту поставлена Димкина вера в человека, его прирожденный оптимизм. И еще…
- …Вы меня правильно поймите, я не жаловаться вам хочу на вашего внука… Для чего я вам это все рассказываю? Я очень люблю детей - не только своих, всяких. Меня всегда очень волнует, когда что-нибудь не ладится в жизни у них… А начинаются эти нелады, поверьте, иногда очень рано. И право же, я не знаю, кому было бы вреднее и кого тут больше жалеть: того, кто привыкает к шлепкам и царапинам в три года, или того, кто привыкает царапать в пять лет. То есть я хочу сказать: царапать безнаказанно, царапать тех, кто слабее его!
Бульвар кончился. Бабушка не успела сказать ни одного слова. Ребята шли теперь уже не впереди, а по боковой дорожке, любовались автобусами и грузовиками.
Димкин голосок:
- А ты "Волгу" видел?
Батурин - снисходительно:
- Конечно, видел.
- А милиционеры ночью спят?
- Конечно, нет.
Ого! Прогресс! Теперь - закрепить достигнутое, не снижать взятых темпов!
- Вам теперь куда?.. Простите, как ваше имя и отчество?.. Ольга Васильевна, если бы вы знали, как мне хочется, чтобы наши мальчики подружились! Вы в выходной где гуляете? Скажите, а можно, мы с Димкой как-нибудь за вами зайдем?
Бабушка не выдержала наконец - улыбнулась приятно.
XXXII
Школа, в которой начинала работать Светлана четыре года назад, была одна на весь район - учились там и мальчики и девочки. А на новом месте, совсем недалеко друг от друга, - две школы: одна прежде была мужская, другая женская. Совместное обучение ввели опять только год назад. Ребят и девочек перетасовали, как карты в колоде, и почти все были этому рады. Почти, но не все.
Летом еще, когда стала устраиваться на работу, Светлана зашла сначала в школу - бывшую "мальчиковую".
Но там можно было взять только четвертый класс, а хотелось начать с первого, чтобы не расставаться весной, так и вести своих малышей с самого первого школьного дня.
Директор вроде понял, кивал головой. Голова черная, с проседью, крупные морщины около губ, рот большой, твердый, властный. И руки большие, властные.
Уходила с сожалением - директор понравился. И он ее отпустил, видимо, тоже с сожалением, после трехминутного разговора.
Уходя, спросила:
- А вы довольны, что опять вместе мальчики и девочки учатся?
Чуть усмехнулся уголком твердого рта:
- Не жалуемся.
В бывшей женской школе можно было начать с первоклассников.
Нина Александровна, директор, любезно привстала навстречу, приветливая, спокойная, величественная даже.
- Почему вы не работали эти годы?
- Ребята у меня.
Удивленно переспросила:
- Ребята? Сколько же их у вас?
И - уже почти с материнской нежностью:
- Молоденькая такая!
Нина Александровна тоже понравилась… Завуча не видела еще, был болен, но, говорят, приятный старик и хорошо с ним работать. Итак, до первого сентября!
Первое сентября - день совсем особенный. Начало работы - и в то же время праздник. Жалко, что кончились каникулы, - и весело войти в класс. Даже самые шалуны невозможные утром первого сентября как-то еще сдерживаются и кажутся хорошими, как все.
А уж первоклассники - такие трогательные, такие милые! Даже на переменках не решаются бегать и шуметь, как настоящие школьники!
Первый урок в первом классе - это наслаждение! Вот они собрались, еще не знающие друг друга, такие неопытные, такие домашние! Во все глаза, во все сорок пар глаз, ясных детских глаз, голубых, серых, темно-коричневых, смотрят на тебя - и ждут. Они готовы полюбить тебя с первого дня. А ты их уже с первого взгляда полюбила.
Приятно знакомое чувство собранности, уверенности в себе. Три года не входила в класс, и было, конечно, волнение: как войду, как на меня посмотрят, возьму ли сразу правильный тон, не растеряла ли чего-нибудь за эти годы?
Нет, не растеряла, а может быть, даже кое-что и приобрела.
Как звучит голос - нравится самой. Движения точны. И так увлекательно во время этой первой беседы с классом каким-то боковым чувством и боковыми мыслями давать ребятам первые характеристики на лету. Потом будет интересно проверять себя: угадала или ошиблась?
Вертится худенький мальчуган у окна - трудно с ним будет: чем заинтересовать такого? Главная беда - туповат, видимо, бедняга, если ему уже сегодня интереснее смотреть назад, чем вперед!
Слишком спокойно и быстро поднял руку черноволосый мальчик, переутюженный мамой, выделяющийся своей аккуратностью даже в этот первый день, когда отглажены все. Слишком четко и без смущения ответил на вопрос. Учиться будет хорошо, но… не мешало бы ему немножко застенчивости.
Бело-розовая девчушка с прямым носиком и светлой пальмочкой волос, стянутых бантом над головой. Зашепталась с соседкой. Пришлось сделать замечание. Покраснела ужасно, стоит, лапочки дрожат на крышке парты… Со стороны смотреть - и то жалко, а ей-то каково: она-то видит себя в самом центре!
Теперь не упустить момент, заметить, когда она поднимет руку, дать ей ответить хорошо, похвалить.
Ведешь урок дальше, а ее не упускаешь из виду. Так и есть. Самолюбива и старательна. Вот уже тянется вверх ручонка… Эх, опустила, засомневалась в себе. Теперь нужно посмотреть прямо ей в лицо, подбодрить:
- Ну-ка, Люба, ответь…
Расцвела. Ответила.
- Молодец! Садись.
Села Люба. Румянец еще жарче. Но это уже счастливый румянец.
После первого урока пропали два ученика - заблудились на перемене.
Зато постучался в дверь чужой мальчик, совсем несчастный:
- Это первый "В"?
- Нет, это первый "Б". Да ты не плачь. Вторая дверь по коридору направо.
Наивны до предела. В конце второго урока, по обычаю, показывала своим новичкам школу.
- Вот здесь - буфет, будете тут завтракать. Это - наш физкультурный зал. А внизу - раздевалка. Тихо, тихо, все вместе будете спускаться по лестнице и брать пальто.
Показала и более интимные уголки: мальчикам - отдельно, девочкам - отдельно. И вдруг на пороге комнаты для девочек горько, навзрыд расплакалась самая крошечная ученица.
- Тетя, а если мне не хочется!
Думала, бедняжка, что и сюда заставят приходить всем коллективом!
Даже не засмеялись другие: в семь лет чувство юмора не очень развито.
Хорошо, что взяла первый класс. И жалко, что слишком быстро вертится Земля: в сутках двадцать четыре часа - маловато! Впрочем, сутки - понятие растяжимое.
За одни сутки можно двадцать раз сменить пеленки своему малышу, пять-шесть раз его покормить, два раза погулять, в промежутках состряпать завтрак, обед и ужин, а после ужина лечь без сил.
А можно полдня провести в школе, где сорок чужих малышей, и в каждого вкладывать себя всю. Потом домой вернуться к своим двум, прихватив с собой восемьдесят тетрадей… Такой день кажется гораздо длинней и содержательней.
Но все это возможно потому, что сидит с твоей дочкой и заведует ее пеленками другая женщина, а твой сын под бдительным оком воспитательницы поет в детском саду: "Каравай, каравай, кого хочешь выбирай!"
Но ведь сын Варвары Андреевны учится в школе, и только дело случая, что он не в первом классе.
А в детском садике Димкином вдруг заметила, что у доктора знакомое лицо. Оказалось, что встречались на родительском собрании - это мать Любы, девчушки, которая получила замечание в первый день и дрожали у нее лапочки на крышке парты.
XXXIII
И вот еще что в голову пришло один раз.
Вечером задержалась на педсовете, стояла на школьном дворе с огромной стопкой тетрадей. Вторая смена кончилась, выходили из школы пятые и шестые классы.
А что, если довести своих до четвертого класса, а тем временем заочный институт будет уже окончен и можно будет преподавать в средней школе?.. Что, если стать классной руководительницей у тех же ребят, когда они перейдут в пятый? Загорелось узнать, возможно ли это.
У кого спросить? Завуч опять болеет, давно уже его не видно. У директора?
Вернулась в школу. Раздевалка уже опустела. Спросила нянечку:
- Тетя Дуся, Нина Александровна у себя в кабинете?
У тети Дуси какая-то растерянность и даже страх в глазах. В тревоге сбежала с лестницы старшая вожатая Тамара.
- Воронцова ловят, - зловещим шепотом пояснила тетя Дуся, - и Нина Александровна тоже. Он с финкой по школе бегает!
- С финкой?
Нина Александровна заглянула с площадки второго этажа.
- Его видели в буфете! - крикнула ей Тамара. И обе исчезли.
Воронцов. Фамилия как будто знакомая. На педсовете как раз говорили. Кажется, он в пятом…
- Вот он идет! - испуганно сказала вдруг тетя Дуся. По коридору шагал размашисто невысокий, крепко сложенный мальчик в серой курточке с "молнией". Глаза круглые, бешеные, подбородок кверху, губы добела сжаты, ступает гулко - не полагается школьнику в школе ходить так. Пропечатал каблуками через всю раздевалку, рванул с вешалки пальто, а к двери подошел, поднял ногу в уровень с подбородком и ногой распахнул. Стукнулась в тамбуре дверь - на пружине она - и захлопнулась с грохотом.
Вожатая спросила откуда-то сверху:
- Ушел?
Нина Александровна быстро вышла, почти выбежала из коридора.
- Ушел?
Где ее величественное спокойствие, педагогическая уверенность в себе? Она похожа на растерявшуюся бабушку, у которой на улице закапризничал внук, она не сумела его унять и совестно ей перед прохожими.
Не только заговорить - даже подойти к ней сейчас было бы бестактностью. Светлана быстро вышла из школы.
Ее поразил этот мальчик. Хотелось увидеть, что же он будет делать на улице.
Прошагал до ворот, приостановился… кажется, по бульвару пойдет. Это бы хорошо… Но ужасно мешали тетради… да еще книг набрала в школьной библиотеке, все это не помещалось в портфеле… А что, если… Но тогда маловато вещей в руках.
Яблоки продают в ларьке на углу, желтоватые, приплюснутые сверху, - бумажный ренет. Вот оно!
В порыве какого-то веселого вдохновения Светлана подошла к ларьку:
- Мне яблок, пожалуйста, три кило. Только побыстрее, пожалуйста, - и вытянула из кармана авоську.
Портфель и сверток с тетрадями под мышкой, бумажный ренет в авоське болтается сбоку… Светлана быстро пересекла улицу, ей удалось догнать мальчика в самом начале бульвара.
- Воронцов!
Он обернулся, весь какой-то еще раскаленный. Знает он, что я учительница? Видел меня в школе? Да, знает, насторожился, приготовился к бою.
- Слушай, Воронцов, тебе, кажется, по бульвару идти?.. (Кроме как по бульвару ему было идти некуда!) Ты не поможешь мне донести яблоки? Я не справлюсь, не рассчитала, много вещей набрала. Пожалуйста. - И уже совала ему в руки зеленую авоську.
Он так растерялся и так был удивлен, что даже не успел отдернуть руку. Взял три килограмма яблок в авоське и понес - просто от удивления.
Шли рядом неторопливо, и оба молчали. Воронцов остывал понемногу под тяжестью яблок. Да и мороз все-таки, хоть и небольшой.
- Это ты сейчас в школе с финкой бегал? Она с тобой? Слушай, покажи мне финку, я никогда не видела, какие они.
Светлана постаралась придать своему голосу как можно больше простодушной любознательности.
Воронцов покосился настороженно, увидел черные ожидающие, почти восхищенные его разбойничьим мужеством глаза, фыркнул презрительно, переложил под мышку портфель и сунул руку в карман.
- Вот… "финка"!
На крепкой мальчишеской ладони с чернильным пятнышком у сгиба указательного пальца лежал обыкновенный ученический перочинный ножик, не новый уже, поцарапанный и потертый, маленькое лезвие сломано у основания.
- А-а! - разочарованно протянула Светлана. - Что же они говорили: "С финкой бегает"?
Воронцов еще раз фыркнул с чувством презрительного превосходства.
- Так ты просто нарочно, напугать хотел?
- А чего они пристают?
- Кто - они?
- Девчонки.
Димкин садик уже был через два дома, полминуты разговора, не больше.
- Я знаешь отчего про финку спросила? Моего мужа этой весной бандит финкой ранил.
- Бандит? Этой весной?
Воронцов помолчал немного, ужасно заинтересованный.
- Ваш муж военный?
- Да. Майор.
- Так это он бандита задержал? Вот что суд был недавно.
- Да, он. Слушай, ты не очень торопишься, подожди меня здесь, я за мальчиком зайду, очень быстро.
Светлана исчезла за широкой дверью с веселой надписью "Детский сад".
Воронцов остолбенело застыл у крыльца, в одной руке портфель, в другой - яблоки. Светлана была уверена: уйти не сможет, об истории с Новиковым знали в городе все - и взрослые и дети.
И снова шли по бульвару, на этот раз в обратную сторону. Шли втроем: по левую руку Воронцов, прикованный любопытством, по правую - Димка. Димок чирикал без умолку, рекламировал отца, видимо стараясь придать себе вес в глазах большого мальчика.