Солидно. Мой дед был Эд, и сейчас он Эд. Господь улыбнулся ему несколько раз в жизни, а он не использовал свое счастье до конца. Оставил в наследство моему отцу, и тот тоже не стал его транжирить, сберег. Вот что, по-моему, значит быть Эдом. Ну а Эдди, он легкомысленный, с причудами — двадцать третий, как сейчас говорят. Так что зовите меня Эдди. Или Кастенбаум. Если я вас когда-нибудь выведу из себя, а это наверняка, такое случается и с лучшими из нас, можете на меня прикрикнуть — сердито: Кастенбаум! Так будет в самый раз. А я вас буду звать мистер Уокер. Или Великий Генри. Хотя хотелось бы придумать что-то более яркое. Или звучное, смотря по обстановке. Есть какие-нибудь идеи?
Генри, не останавливаясь, поглядел на коротышку Эдди:
— Идеи? Насчет чего?
— Я так полагаю, по дороге домой у вас было предостаточно времени, чтобы поразмыслить над будущим. Кстати, добро пожаловать домой.
Генри остановился и взглянул на этого человека, и тот остановился с видом огромного облегчения.
— Домой? — вопросил Генри. — Да я просто не знаю, что значит это слово.
Даже залитый солнцем, город выглядел серым, чудовищным, уродливым. Он не мог представить, как станет его частью. Но с другой стороны, он не мог представить себя частью вообще чего бы то ни было.
— Не желаете сигаретку? — Кастенбаум протянул ему пачку. — Сам не курю, но держу для тех, кто курит.
— Послушайте, я вас не знаю, — сказал Генри. — И не знаю, о чем вы толкуете. Или вы окончательно ненормальный, или спутали меня с кем-то другим. А теперь извините, мне нужно идти и искать работу.
— Зачем?
— Затем, что мне нужно что-то есть и где-то спать.
Кастенбаум поднял свой портфель:
— Но у меня уже есть для вас работа. Даже сотня работ.
— Сотня? Зачем мне сотня?
— Ангажементы! — воскликнул Эдди. — На выступления. Сеансы магии. Весь август расписан.
— Что вы имеете в виду?
— Вы знамениты, мистер Уокер. И вам это, конечно, известно.
Кастенбаум опустился на колено, прямо на тротуаре, и аккуратно расстегнул золотистые застежки портфеля. Достал пачку газетных вырезок и протянул Генри, который принялся их пролистывать.
— Тут двадцать одна статья, — сказал Кастенбаум. — Уверен, что их было намного больше.
— Тут все… обо мне.
— Верно.
— Ho…
Генри подумал о Муки и его болтливом языке, о Чарли и всех тех людях, с которыми бок о бок жил и сражался последние четыре года. Он понял, как это произошло.
— Кто вы? — спросил Генри, ожидая услышать какой-нибудь простой, реальный ответ, от которого уляжется его смятение.
Но этого не случилось. Кастенбаум выпрямился во весь своей росточек и гордо выпятил грудь:
— Я ваш импресарио, мистер Уокер.
Теперь Кастенбаум семенил впереди, а Генри шел за ним, влекомый, как магнитом, этим таинственным человеком, а еще — обыкновенным неистребимым любопытством.
— Куда мы идем? — спросил Генри.
Кастенбаум посмотрел вперед, в будущее, и улыбнулся:
— В ваш офис, разумеется.
По дороге Кастенбаум все рассказал ему: как слух о его магических подвигах передавался от батальона к батальону, от дивизии к дивизии и на кораблях, самолетах и подводных лодках достиг берегов Америки. Он сенсация. Горячая. С пылу с жару.
— А в шоу-бизнесе существует только одно правило, — продолжал Кастенбаум. — И это правило гласит: куй железо, пока горячо. Я сообразил, что вы можете крупно заработать на своем заокеанском успехе. Связаться с вами я, конечно, не мог, поэтому подумал, что лучше будет взяться за дело самому.
— То есть это вы можете крупно заработать, — заметил Генри.
— Не злитесь, — ответил Кастенбаум. — Обоюдовыгодные взаимоотношения — самые лучшие из взаимоотношений.
— Мне не нужен импресарио, мистер Кастенбаум.
— Слишком поздно, мистер Уокер, он у вас уже есть.
— Ну, тогда вы уволены.
— Строго говоря, меня невозможно уволить, поскольку вы меня не нанимали. Контракт мы не подписывали. А в шоу-бизнесе такой закон: без контракта вы ничто. — Он помолчал, чтобы до Генри окончательно дошло, что ему некуда деваться. — Мне также кажется, что опрометчиво что-то отвергать, не зная, что отвергаешь. Секундочку. Мы пришли.
Они остановились перед четырехэтажным зданием из кирпича и стекла на Бридж-стрит. Мрачным и скорее гнетущим, нежели внушительным. Темные, натертые мылом окна. На месте дверной ручки зияет дыра. Слева, в проулке, разлагается дохлая птица.
— Это лучшее, что я мог найти на те средства, которыми располагаю в настоящий момент. Считайте, что оно у нас временное. А пока можно привести его в порядок.
Генри вздохнул.
— Заходите, — пригласил Кастенбаум.
Генри шагнул на ступеньку подъезда и взглянул на номер дома, намалеванный черной краской над дверью.
— Семьсот второй, — сказал он.
— Точно, Бридж-стрит, семьсот два. Запомните адрес. Что-то не так?
Генри застыл, глядя на номер.
— Нет, все в порядке, — еле слышным шепотом ответил он. — Все в порядке.
Три пролета деревянной неосвещенной лестницы — восхождение во тьму. Они миновали темные двери «Муди. Поставка резиновых изделий», «Новинки от Суинберна». Наконец они остановились перед непримечательной дверью с матовым стеклом, ярко освещенным изнутри. Стекло сияло так, словно за ним горело само солнце. Будто там обитал Бог.
— После вас, босс, — сказал Кастенбаум, открывая дверь.
Генри подождал, пока дверь не распахнулась во всю ширь и свет залил его. Он застыл, словно пораженный видением. Или видениями. Офис в самом деле был залит ярким светом, но весь свет шел не оттуда: плечо к плечу вдоль стены приемной Великого Генри стояли полтора десятка самых ослепительных красавиц, каких он только видел в жизни. Блондинки, брюнетки, рыжие, с ногами, казалось, нескончаемыми, и бальбоа — о, бальбоа! Он знал, Том Хейли сейчас скребется в гробу, пытаясь выбраться наружу, чтобы вместе со своим бывшим коллегой насладиться зрелищем этих фигуристок.
Он взглянул на Кастенбаума, который уже научился упреждать очередной вопрос.
— Они пришли на пробы, босс.
«На пробы?» — подумал Генри. Но уточнять не стал, зная, что объяснение последует само, и немедленно.
— Вам, конечно, нужна ассистентка, — сказал Кастенбаум.
— Конечно.
Генри улыбнулся. Кастенбаум тоже. Это было невероятно, но тем не менее: десять минут, как он сошел на берег, а они уже чуть ли не лучшие друзья. Боб Хоуп и Бинг Кросби.<sup></sup> Неразлучная парочка. Иногда такая дружба возникает мгновенно. Как было с этими двумя.
— Контракт у вас под рукой? — спросил Генри.
— Тут, в моем верном портфеле.
— Покажите, чтобы я смог подписать.
И они прошли мимо строя красавиц в приемной в другую комнату, поменьше, — кабинет Генри — и закрыли за собой дверь.
Не знаю, почему мне доставляет такое удовольствие представлять себе тех женщин, выстроившихся в ряд у стены в его офисе, как книги на полке. Они ведь моя противоположность: если они книги, то я полка. Мне бы ненавидеть их за то, какие они, или себя за то, какая я.