– От нас просто разит феромонами или как их там. Надо этим пользоваться. Заведи парня или, по крайней мере, сексом займись.
– Отстань от меня, мне сейчас никто не нужен. – И почему они все так на этом зациклились? Она на самом деле уже куда лучше, чем сразу после смерти Шона, но мужчины ее совершенно не интересуют. Не то чтобы они ей не нравились, просто теперь она в курсе, знает, какие они хрупкие.
– И этого не хочешь? – теперь была очередь Кэролайн. Она зашла к Хэдли со спящей Хилари на руках.
– Нет, – солгала Хэдли.
Вот уже год, как они по очереди сидят с детьми. Как-то вечерком Кейт зашла к Хэдли, и они устроились на кухне. Хэдли готовила чай, любовалась поднимающимся над чашками паром, разглядывала, как горячая вода вытягивает из пакетиков коричневые облачка заварки, наливала молоко в молочник.
– Мне надо с тобой поговорить, – неожиданно начала Кейт.
Хэдли кивнула, не спуская глаз с молока. Белая жидкость касалась белых стенок молочника, вроде одинаковый цвет, но, если приглядеться, оттенки совсем разные. Она знала, что Кейт сейчас скажет, она уже давно заметила перемены в лице подруги: потемневшие глаза, погруженность в себя. Прямо как беременность – все на лице написано. Только от беременности светятся, а тут наоборот.
– Считают, что схватились рано. Говорят, я буду в полном порядке.
Хэдли слушала молча. Когда люди узнавали о смерти Шона, они никак не могли остановиться, все говорили и говорили, словно пытались словами заткнуть образовавшуюся вокруг нее дыру. А ей-то как раз хотелось тишины. Теперь, с Кейт, она снова будто слышала скрежет тормозов, воочию видела удар судьбы, обрушившийся на подругу, жизнь, полетевшую вверх тормашками. Неудивительно, что всем хочется говорить, не закрывая рта.
– Я знаю, тебе будет особенно трудно, вот и хотела сама сказать, – объяснила Кейт.
Она отвернулась от Хэдли и разглядывала сад. В кухне царила тишина.
– Все такое зеленое, – сказала Кейт – не Хэдли, а самой себе.
– Теперь надо помогать Кейт, – объявила Мэрион. – Близнецам уже годик, Сара сама справится.
Хэдли аж перекосило.
– Слишком рано, – голос дрожит, как у ребенка, а сказать нечего.
Весь этот год Хэдли честно ждала – книги, мама по телефону, медсестра в больнице в ту ночь, все они обещали, что будет легче, с каждым днем все легче и легче. И действительно, становилось чуть легче. Каждый день добавлял еще одну дощечку к мосту через огромное ущелье – смерть Шона. Еще сюда можно ногу поставить, и вот сюда. А тут – одно мгновение, новость о чьей-то, в общем, чужой жизни – и ты снова у обрыва, и в животе страшная пустота.
– Я не готова.
Мэрион кивнула.
– И когда же ты будешь готова? – так спокойно и совсем без осуждения.
Хэдли понятия не имела, что ответить.
– Знаешь, – задумчиво начала Мэрион, – давным-давно, еще в молодости, я познакомилась с одной женщиной. Я знала, что у нее была невероятно тяжелая жизнь, но она казалась такой сильной, полной сочувствия к другим. Я ее спросила, как у нее так получается. Знаешь, что она ответила?
Хэдли покачала головой.
– Она сказала: «Можно разбить голову, а можно пробить стену. Сама выбирай».
Поговорив с Мэрион, Хэдли отправилась в хозяйственный магазин и купила садовые ножницы с длиннющими ручками. Дома она обрезала плющ вокруг голубого кресла – вот и немножко порядка в сплошном хаосе. Хоть немножко, но порядка. Когда Кейт это увидела, она улыбнулась.
– В бурю любой порт сгодится, Хэдли.
Кейт частенько приходила к Хэдли после очередной дозы облучения.
– В бурю любой порт сгодится, Хэдли.
Кейт частенько приходила к Хэдли после очередной дозы облучения. Она засыпала в голубом кресле в саду, а Хэдли сидела рядом и смотрела, как плющ норовит обвиться вокруг нее. Кейт уходила, и Хэдли снова обрезала ветви плюща.
Полтора года подруги почти ни на минуту не оставляли Кейт, словно их присутствие само по себе было оградой, которая не позволит ей ускользнуть в никуда.
И Кейт не умерла, осталась внутри круга. Результаты последнего теста были прекрасные, просто удивительные. И вот в сентябре они все пришли к Кейт праздновать победу. Когда Кейт задала Хэдли задачку – привести в порядок сад, ни одна из подруг не удивилась.
Теперь был март, почти конец марта. Хэдли стояла у двери и глядела на зеленое море перед ней. Плющ плотно вился там, где когда-то, по-видимому, были кусты, окутывал ствол и ветки старой сливы, заползал на стены дома, подбирался к окнам. Буйная растительность была, конечно, прекрасна, целеустремленность восхищала – плющ и зимой оставался зеленым и не терял листву, как другие растения, с приближением холодов только корни глубже закапывались в землю.
Хэдли пообещала Кейт, что приведет сад в порядок, но никак не могла приняться за дело. Она уныло обдумывала задание, смотрела, как плющ подбирается все ближе и ближе, заползает на дорожку и даже на крыльцо. Она только что заметила, что один из побегов как бы невзначай обвился вокруг дверной ручки.
Хэдли решительно отправилась в кухню, нашла садовые перчатки, которые ей дала Мэрион. Снова вышла, прислушалась к тому, как сетчатая дверь задумчиво захлопывается за ней.
– Пора за дело, – и натянула перчатки.
Она начала с извивающейся плети, которая уже забралась на перила крыльца и тянулась к стене дома. Мягкие зеленые усики легко отцепились, но чуть подальше ростки уже одеревенели, и под глянцевыми листьями пряталась путаница новых отростков, цепко держащихся за деревянные перила. Она отодрала и их, они отрывались вместе со старой краской, оставляя проплешины.
Ну и что, все равно придется красить.
Она тянула и тащила, бросала бесконечно длинные пряди в кучу, которая росла на глазах. Теперь надо избавиться от кучи. Хэдли вытащила из гаража старый черный пластиковый ящик для мусора и стала охапками бросать туда оборванный плющ. Когда контейнер заполнился, она, держась за перила, забралась внутрь и утоптала его так, чтобы еще что-нибудь вошло. Все, больше не влезает, теперь надо оттащить ящик к дороге.
Прошел час. Хэдли выпрямилась и поглядела на крыльцо. Начисто лишенное покрывавшей его растительности, оно гляделось страшновато: белая краска вперемешку с лысыми пятнами и обрывками плюща, а вокруг уже чисто. Четкие линии ступенек теперь были видны во всей своей красе. Это вам крыльцо, а не незнамо что. Надежное, крепкое, ведет снаружи вовнутрь, как и полагается крыльцу. Интересно, кто был самый первый архитектор, который догадался: людям нужно такое место, такая минута, когда можно помедлить перед входом, чтобы свершилась эта таинственная перемена – вот таким ты был снаружи, а теперь войдешь в дверь и будешь совсем другим.
Хэдли не сводила глаз с крыльца. Когда Шон умер, у нее такого мгновения не было. Вот момент до телефонного звонка, и вот момент после. Ни болезни, ни старости. Шон был, а теперь его нет. Никакого крыльца, чтобы постоять, готовясь войти внутрь.
«Мне нужно крыльцо».
Она оглядывала сад, грязная и потная, несмотря на весеннюю прохладу. Над приливной волной зелени возвышалась старая слива – только самые верхние ветки торчат.
– Мой сад, – угрожающе сказала она плющу. – Мой, а не твой.
Она сняла свитер, подцепила торчащую из путаницы отростков на земле лозу и дернула что было сил. Та с резким треском подалась, выбросив тучу грязи и пыли. В руках у Хэдли остался кусок метра в два длиной.