Пока машина проезжала мимо, он мельком, но увидел всех троих видимо, все-таки друзей. Впереди сидели двое гладко выбритых, а сзади бородатый, но без бороды, во всяком случае, никого с бородой в машине не было, хотя прежде Фвонк отчетливо видел бороду, то есть или творится что-то странное, или их там внизу больше трех, или он просто побрился, успел подумать Фвонк, пока машина проезжала мимо и скрывалась за поворотом. Чудно как-то, зачем сбривать бороду, когда зима в разгаре, совершенно непонятно. Ошалелый Фвонк зашел в дом, сел, даже не сняв потный лыжный костюм, а потом, внезапно отбросив смущение, вскочил и решительно пошел вниз, в комнаты жильцов, сперва в одну, потом в другую. Он, конечно, понимает, что так делать нельзя, что он нарушает все правила, но все равно делает, он настоял на том, чтобы ему оставили комплект ключей, ведь за дом отвечает лично он, пожар, порядок, безопасность — все на нем, да мало ли что, конечно, ему необходим ключ. И вот он без спросу заходит к жильцам. Комната чистая, красивая, опрятная, сразу видно, что здесь живут порядочные люди, почти ничего личного, похоже на номер в гостинице. Фвонк заглядывает в шкафы, в них пусто, только самая необходимая кухонная утварь да что на стол поставить. И в ящиках ничего, и в тумбочке, а в другой? Он не идет, а бежит во вторую комнату, имени Дилана, открывает тумбочку — бог мой, борода. Фвонк теребит в руках накладную бороду, искусственную, фальшивую, ужас, ужас, с кем он связался, люди ходят с приклеенной бородой, классика падения нравов, ничем хорошим это не пахнет, черт-те что на сто процентов, причем Фвонк с каждой секундой все яснее чувствует, что это знак, и очень скверный, пришьют меня, думает он, скоро буду рыб кормить на дне фьорда, привяжут груз к ногам — и привет, все шито-крыто, никаких свидетелей, мутная, тусклая смерть.
21) Немного погодя, уже в гостиной, включив музыку, Фвонк стоит, глядит в окно и чувствует вдруг, что ему очень надо поговорить с кем-нибудь, разобраться с этой накладной бородой, и вообще, да только с кем поговоришь — полиция не собеседник, госучреждения тоже, Агнес уехала, дочь разговаривает только о собаках или с собаками. Одинокий он, Фвонк. Совсем один.
22) А что, если тут замешаны нелегальные мигранты, размышлял Фвонк, что, если государство снимает квартиру для нелегалов, которые ждут высылки, звучит странно, конечно, но он видел эту идиллию своими собственными глазами — двое полицейских и один выдворяемый провели чудесный день в доме Фвонка: музыка, лыжная прогулка, душ, а потом человека под белы руки — и прости-прощай. Он о такой практике раньше не слышал, но пути государства неисповедимы.
23) Фвонк проснулся в пять утра и рывком сел в постели. Он был странно (хотя почему странно) возбужден, потому возбужден, что знал: он кое-что знает. Засыпая, он решил не отдавать себе в этом знании отчета, но во сне изгнанная мысль явилась, закрепилась и уходить отказалась. Вчера он кое-что заметил, деталь, очень важную, пока автомобиль проезжал мимо него, человек на заднем сиденье, который сперва был с бородой, а в машине уже без, — это известный человек, можно смело сказать, что фактически он один из самых известных в стране людей, конечно, все произошло стремительно, и Фвонк не уверен абсолютно, но, скажем так, уверен более чем. Ой-ой-ой, думает Фвонк, неплохое начало. Подумать страшно, чем кончится.
24) Всю неделю Фвонк слонялся по дому ходил на лыжах и ничего не предпринимал, хотя ему надо было мобилизоваться, наведаться в соцзащиту, поговорить с врачом и со службой занятости и карьерного роста. Давайте посмотрим, за этот месяц ситуация, скорее всего, выправится, сказал ему в последний раз врач, имея в виду внутреннее состояние Фвонка, его негативный настрой, страхи. Доктор надеялся, что все это уйдет, но нет, ничего подобного, даже наоборот, поэтому Фвонк по-прежнему живет на пособие по реабилитации после всей этой истории с падением нравов в обществе, доведшей его до нетрудоспособности, хотя он и сам тоже считает, что ему следует снова выйти на работу, и он принял решение, что как раз эта неделя, тринадцатая неделя года, станет переломной, он возьмет себя в руки, он сходит в Институт физкультуры и попросит взять его почитать курс, однажды он преподавал тут, пока Общество ходьбы не поглотило его с потрохами.
Доктор надеялся, что все это уйдет, но нет, ничего подобного, даже наоборот, поэтому Фвонк по-прежнему живет на пособие по реабилитации после всей этой истории с падением нравов в обществе, доведшей его до нетрудоспособности, хотя он и сам тоже считает, что ему следует снова выйти на работу, и он принял решение, что как раз эта неделя, тринадцатая неделя года, станет переломной, он возьмет себя в руки, он сходит в Институт физкультуры и попросит взять его почитать курс, однажды он преподавал тут, пока Общество ходьбы не поглотило его с потрохами.
25) Его радует мысль, что он, быть может, снова начнет преподавать, это он умеет, а студентам ничего не известно о его грязном прошлом, и здесь он сможет развернуться, блистать и славиться, с его-то обширными знаниями по истории спорта, и особенно, спортивных организаций, и анекдотов, он знает тысячи анекдотов и баек и как никто умеет пересыпать ими лекции. «ЧТО ТАКОЕ СПОРТ?» — писал он на доске на первой лекции, а потом садился к столу, оставляя студентов смотреть на этот вопрос так долго, что они начинали переглядываться, он видел, что они недоумевают, вопрос казался им примитивным, ээх, как же ему их не хватает, студентов, их энергии, чистоты, всестороннего невежества, они обожали его, или это я погорячился с таким словом, одергивает себя Фвонк, да нет, студенты именно обожали меня, думает Фвонк, зачем меня понесло в это Общество спортивной и оздоровительной ходьбы, вот тоска. Не надо было мне уходить из института, дурень я стоеросовый, как они меня обожали, просто не могли мной наесться, вопрос только, есть ли дорога назад, потому как ректорат хорошо знает его, Фвонка, подноготную и представляет себе, частью какой системы он был, а тут ведь как — трудно ответить на вопрос, что такое спорт, но легко сказать, где спорт заканчивается и начинается что-то совсем другое. К примеру, спорт несовместим с падением нравов, и всегда печально наблюдать, как это черт-те что находит лазейки и проникает и сюда тоже, по сути, падение нравов в спорте более прискорбно, чем в других сферах, ведь спорт как раз должен оставаться эталоном иного устройства жизни, думает Фвонк, и это знают все, кто работает в спорте, и ректорат Института физкультуры в первую очередь, так что большой вопрос, возьмут ли его. Да уж, вопрос.
На той неделе Фвонк не дошел ни до врача, ни до консультантов по карьерному росту, он вообще не ходил в присутствие, а тратил дни на борьбу с мыслями о жильце, гнал их прочь. Его продвинутые часы переполнены намотанными за неделю километрами, средними скоростями, координатами и перепадами высот, он подключает часы к компьютеру и получает фантастические карты пройденных маршрутов, он пишет в примечаниях, например: «чудесный солнечный день, на деревьях иней, все сияет, купил вафлю в Уллеволе по дороге домой, осмотрел кубки, их очень много, думал пройти через институт, но прошел мимо, видел одну брюхатую, успел спрятаться в последнюю секунду».
26) Физиономия безбородого бородача на заднем сиденье «БМВ» все время стояла у него перед глазами, но стоило ему включить телевизор, как в новостях два вечера подряд ему опять взялись показывать то же лицо. Это добило Фвонка. Ему надо, чтобы в мире был хоть какой-то порядок и логика, он хочет понимать, а тут понять ничего нельзя, связи нет, он выключил телевизор и до конца недели только слушал музыку.
27) Музыка, вот чем ему надо было в жизни заниматься, в ней точно нет места падению нравов, только звуки, тона, выше и выше, музыка, думает Фвонк, и была моим истинным призванием.
28) В пятницу вечером чистенькое авто вернулось. Гаражные ворота с жужжанием отъехали наверх, повинуясь шоферскому нажатию на специальный брелок, у Фвонка такой тоже есть, достаточно легонько коснуться его, можно сказать нежно погладить, и ворота почти бесшумно, по-индейски, поднимаются, разве что чуть-чуть жужжат.