Потому что оно все-таки остается отражением и должно подчиняться законам природы, во всяком случае некоторым… Вот что, надо попробовать увлечь его разговором, а потом выкинуть что-нибудь неожиданное, резкое, и посмотреть, что будет. А говорить можно о чем угодно, главное - не задумываться».
Откашлявшись, он сказал:
- А это и хорошо, что вы такой немногословный. Это ведь тоже искусство - слушать. Заставить другого раскрыться, заговорить… А еще вот говорят, что молчуны - самые надежные друзья на свете. Знаете, о чем я сейчас думаю?
Петр Петрович подождал вопроса, но не дождался и продолжил:
- А о том, почему я летнюю ночь так люблю. Ну, понятно - темно, тихо. Красиво. Но главное все же не в этом. Иногда мне кажется, что есть часть души, которая все время спит и только летней ночью на несколько секунд просыпается, чтобы выглянуть наружу и что-то такое вспомнить, как оно было - давно и не здесь… Синева… Звезды… Тайна…
Вскоре идти стало заметно труднее.
Причина была в том, что после очередного поворота за угол они оказались на темной стороне, где луну закрывала крыша дома напротив. Сразу после этого Петром Петровичем овладели тоска и неуверенность. Он продолжал говорить, хоть произносить слова ему стало мучительно и противно. Видимо, что-то похожее происходило и с собеседником, потому что он перестал поддерживать разговор даже короткими ответами - иногда только что-то неразборчиво бормотал.
Их шаги стали мельче и осторожнее. Время от времени шедший впереди собеседник даже останавливался, чтобы наметить, куда двигаться дальше, - решение всегда принимал он, и Петру Петровичу не оставалось ничего, кроме как идти следом.
Впереди на стене появился прямоугольник густого лунного света, падающий из просвета между домами напротив. В очередной раз подняв взгляд от потускневшей серебряной дорожки под ногами, Петр Петрович увидел в этом прямоугольнике толстую кишку электрического кабеля, свисающую вдоль стены. Мгновенно в его голове созрел план, который показался ему чрезвычайно естественным и даже не лишенным остроумия.
«Ага, - подумал он, - можно сделать так. Можно схватиться за эту штуку и как следует оттолкнуться ногами от стены. И если он действительно отражение или тень, то ему придется проявиться. То есть ему придется сделать то же самое, только без этой штуки и в другую сторону… А еще лучше - точно! как я это сразу не догадался! - еще лучше взять и врезаться в него с размаху. И если он - отражение или еще какая-нибудь сволочь, то…»
Петр Петрович не сформулировал, что тогда произойдет, но стало совершенно ясно, что таким способом можно будет или подтвердить, или развеять мучающее его подозрение. «Главное только - неожиданно, - думал он, - врасплох застать!»
- Впрочем, - сказал он, плавно меняя тему ушедшего куда-то далеко разговора, - водные лыжи водными лыжами, но самое удивительное, что даже в городе можно стать ближе к первозданному миру, надо только чуть-чуть отойти от суеты. Мы, конечно, вряд ли это сумеем - слишком уж окостенели. Но дети, уверяю вас, делают это каждый день.
Петр Петрович сделал паузу, чтобы дать собеседнику возможность что-нибудь сказать, но тот опять промолчал, и Петр Петрович продолжил:
- Я говорю об их играх. Конечно, часто они безобразны и жестоки, иногда может даже создаться ощущение, что они возникли из-за той грязной нищеты, в которой нынешним детям приходится расти. Но мне почему-то кажется, что дело тут совершенно не в нищете. Не в том, что они не могут купить себе всяких там мотоциклов или скейтов. Вот, например, есть у них в ходу такая штука - тарзанка. Доводилось слышать?
- Доводилось, - буркнул собеседник.
- Это канат, который привязывают к дереву, к какой-нибудь толстой ветке, чем выше, тем лучше, - продолжал Петр Петрович, вглядываясь в прямоугольник лунного света и прикидывая, что идти до него осталось не больше минуты.
- Это канат, который привязывают к дереву, к какой-нибудь толстой ветке, чем выше, тем лучше, - продолжал Петр Петрович, вглядываясь в прямоугольник лунного света и прикидывая, что идти до него осталось не больше минуты.- Особенно если дерево стоит где-нибудь у обрыва. Главное - чтобы обрыв был крутой. Еще лучше - у воды, тогда нырять можно. А тарзанкой он называется из-за Тарзана, это фильм такой был, где этот Тарзан все время на лианах качался. Пользоваться этой штукой очень просто: берешься за канат, толкаешься ногами и описываешь длинную-длинную кривую, а если хочешь, разжимаешь руки и летишь со всего размаха в воду. Я, честно вам сказать, на тарзанке такой никогда не катался, но очень хорошо представляю себе эту секунду, когда после ошеломляющего удара о поверхность медленно погружаешься в мерцающую тишину, в прохладный покой… Ах, если бы только знать, куда эти мальчишки улетают на своих лианах…
Собеседник вступил в залитое луной пространство. Вслед за ним границу лунного света переступил и Петр Петрович.
- А знаете, почему представляю? - продолжал он, озабоченно измеряя взглядом расстояние до кабеля. - Очень просто. Помнится, как-то в детстве я с вышки в бассейн прыгнул. Ушибся, конечно, животом о воду, но что-то такое важное в этот момент понял - такое, что потом, когда вынырнул, все твердил: «Не забыть, не забыть». А как на берег вылез, так только это «не забыть» и помнил…
В эту секунду Петр Петрович поравнялся с кабелем. Остановившись, он подергал за него рукой и убедился, что тот держится прочно.
- Да и сейчас иногда, - сказал он, изготавливаясь к прыжку, причем его голос стал задушевным и тихим, - хочется взять и оторвать ноги от земли. Глупо, конечно, инфантильно, а все кажется, что опять что-то такое поймешь или вспомнишь… Эх, была не была, с вашего позволения…
С этими словами Петр Петрович сделал несколько быстрых шагов, сильно оттолкнулся ногами и взмыл в теплый ночной воздух.
Его полет (если это можно было назвать полетом) продолжался совсем недолго. Метра на два отдалившись от стены и совершив поворот вокруг своей оси, он по дуге понесся вперед и врезался в стену прямо перед своим спутником. Тот испуганно отшатнулся, а Петр Петрович потерял равновесие и вынужден был схватить его за плечо, после чего, конечно, стало ясно, что перед ним никакое не отражение и не тень. Все это получилось очень неловко, с пыхтением. От неожиданности собеседник повел себя довольно нервно: стряхнув со своего плеча руку Петра Петровича, он отпрыгнул назад, сдернул с головы капюшон и резко выкрикнул:
- Чего это вы тут устраиваете?
- Извините ради Бога, - сказал Петр Петрович, чувствуя, что становится пунцовым, и радуясь, что вокруг так темно, - честное слово, не хотел. Я…
- Вы мне что говорили? - перебил собеседник. - Что все 6удет тихо, что вы не буйный, что вам просто поговорить не с кем. Говорили?
- Да, - пролепетал Петр Петрович и схватился за голову, - говорил. Действительно, как я забыл-то… А мне такие глупые мысли в голову полезли - что вы вроде как и не вы, а просто мое отражение в стеклах или тень. Смешно, да?
- По-моему, не смешно, - сказал собеседник. - Теперь-то вы хоть вспомнили, кто я?
- Да, - сказал Петр Петрович и сделал какое-то странное движение головой - не то поклонился, не то втянул ее в плечи.
- Слава Богу. И что же вы, решили на меня прыгнуть, чтобы проверить, отражение я или нет? А про тарзанку болтали, чтобы голову мне заморочить?
- Что вы, нет! - воскликнул Петр Петрович, оторвав одну руку от электрического шланга и приложив ее к груди. - То есть сначала я, может, действительно хотел вас отвлечь, но только сначала. А как заговорил, так сразу стал о том, что меня всю жизнь мучило. Как на духу…
- Странные какие-то вещи вы говорите, - сказал собеседник.