И я знаю, что эта фраза - „я хочу сойти с поезда живым“ - имеет смысл, хотя слова, из которых она состоит, смысла не имеют. Я даже не знаю, кто такой я сам. Кто тогда будет выбираться отсюда? И куда?»
Он снова поглядел в окно. Уже почти стемнело. По краям пути иногда возникали белые километровые столбики, отчетливо видные в сумраке и похожие на маленьких каменных часовых.
Андрей развернул свежий «Путь» на центральном развороте, где была рубрика «Рельсы и шпалы», в которой обычно печатали самые интересные статьи. Через всю верхнюю часть листа шла жирная надпись:
ТОТАЛЬНАЯ АНТРОПОЛОГИЯ
Устроившись поудобнее, он перегнул газету вдвое и погрузился в чтение: «Стук колес, сопровождающий каждого из нас с момента рождения до смерти, - это, конечно, самый привычный для нас звук. Ученые подсчитали, что в языках различных народов имеется примерно двадцать тысяч его имитаций, из которых около восемнадцати тысяч относится к мертвым языкам; большинство из этих забытых звукосочетаний даже невозможно воспроизвести по сохранившимся скудным, а часто и нерасшифрованным записям. Это, как сказал бы Поль Саймон, songs, that voices never share. Но и существующие ныне подражания, имеющиеся в каждом языке, конечно, достаточно разнообразны и интересны - некоторые антропологи даже рассматривают их на уровне метаязыка, как своего рода культурные пароли, по которым люди узнают своих соседей по вагону. Самым длинным оказалось выражение, используемое пигмеями с плато Каннабис в Центральной Африке, - оно звучит так:
«У-ку-лэ-лэ-у-ку-ла-ла-о-бэ-о-бэ-о-ба-о-ба».
Самым коротким звукоподражанием является взрывное «п», которым пользуются жители верховьев Амазонки. А вот как стучат колеса в разных странах мира:
В Америке - «джинджерэл-джинджерэл».
В странах Прибалтики - «па-дуба-дам».
В Польше - «пан-пан».
В Бенгалии - «чуг-чунг».
В Тибете - «дзог-чен».
Во Франции - «клико-клико».
В тюркоязычных республиках Средней Азии - «бир-сум», «бир-сом» и «бир-манат».
В Иране - «авдаль-халлаж».
В Ираке - «джалал-идди».
В Монголии - «улан-далай». (Интересно, что во Внутренней Монголии колеса стучат совсем иначе - «ун-гер-хан-хан».)
В Афганистане - «накшбанди-накшбанди».
В Персии - «карнак-зебуб».
На Украине - «трiх-тарарух».
В Германии - «вриль-шрапп».
В Японии - «додеска-дзен».
У аборигенов Австралии - «тулуп».
У горских народов Кавказа и, что характерно, у басков - «дарлан-бичесын».
В Северной Корее - «улду-чу-чхе».
В Южной Корее - «дулду-кван-ум».
В Мексике (особенно у индейцев уичотль) - «тональ-нагваль».
В Якутии - «тыдын-тыгыдын».
В Северном Китае - «цао-цао-тан-тиен».
В Южном Китае - «дэ-и-чань-чань».
В Индии - «бхай-гхош».
В Грузии - «коба-цап».
В Израиле - «таки-бац-бубер-бум».
В Англии - «клик-о-клик» (в Шотландии - «глюк-о-клок».)
В Ирландии - «бла-бла-бла».
В Аргентине…»
Андрей перевел взгляд в самый низ страницы, где длинные столбцы перечислений заканчивались коротким заключительным абзацем:
«Но, конечно, красивее, задушевнее и нежнее всего колеса стучат в России - „там-там“. Так и кажется, что их стук указывает в какую-то светлую зоревую даль - там она, там, ненаглядная…»
В дверь постучали, и Андрей рефлекторно схватился за рукоять замка, чуть не свалившись с унитаза.
- Скоро ты там? - спросил голос в коридоре.
- Сейчас, - сказал Андрей и смял газету в неровный ком.
«Там- там, -стучали колеса под мокрым заплеванным полом, - там-там, там-там, там-там, там-там, там-там, там-там, там-там…»
В соседнем вагоне была пробка - там шли похороны. Мимо пропускали, но толпа двигалась очень медленно, подолгу застывая на месте.
- Бадасов умер, - сказал рядом чей-то голос.
Перед Андреем стояла неспокойная девочка с огромными грязными бантами в волосах. Стуча кулаком в стекло, она глядела в окно, иногда поворачиваясь к стоящей рядом матери, одетой в турецкий спортивный костюм.
- Мама, - спросила вдруг она, - а что там?
- Где там? - спросила мама.
- Там, - сказала девочка и ткнула кулаком в окно.
- Там-там, - с ясной улыбкой сказала мама.
- А кто там живет?
- Там животные, - сказала мама.
- А еще кто там?
- Еще там боги и духи, - сказала мама, - но их там никто не видел.
- А люди там не живут? - спросила девочка.
- Нет, - ответила мама, - люди там не живут. Люди там едут в поезде.
- А где лучше, - спросила девочка, - в поезде или там?
- Не знаю, - сказала мама, - там я не была.
- Я хочу туда, - сказала девочка и постучала пальцем по стеклу окна.
- Подожди, - горько вздохнула мать, - еще попадешь.
Пьяные проводники наконец управились с подстаканником, труп шмякнулся о землю, подпрыгнул и покатился вниз по откосу. Вслед полетели подушка, полотенце, два красных венка и мраморное пресс-папье - покойный, судя по всему, был человек заметный.
- Я хочу туда-а, - пропела девочка на несуществующий мотив, - там-там, там-там…
Мать дернула ее за руку, приложила палец к губам и, сделав страшные глаза, кивнула на толпу скорбящих. Заметив, что Андрей смотрит на девочку, она подняла на него глаза и чуть выгнула брови, как бы приглашая на вершину годов, прожитых неким абстрактным Вахтангом Кикабидзе, чтобы снисходительно улыбнуться оттуда трогательной детской наивности.
- Чего это вы на меня так смотрите, - сказал женщине Андрей, - я, может, тоже туда хочу.
- Это что, - спросила женщина, - в снежные люди, что ли?
Андрей вспомнил цепочку следов на снегу за окном, которую год назад видел из окна ресторана - это явно были отпечатки ботинок, несколько десятков метров тянувшиеся вдоль пути, а затем совершенно неожиданно прервавшиеся, словно тот, кто их оставил, растворился в воздухе.
Над столом горела лампа, и Петр Сергеевич пил свой вечерний чай. Он подносил к губам аккуратно обмотанный вафельным полотенцем стакан, дул в него и громко чмокал губами. Чай он всегда пил с легким отвращением, словно целовался с женщиной, которую уже давно не любит, но не хочет обидеть невниманием.
- Судить их надо, - вдруг сказал он. - Судить надо этих сволочей, вот что я тебе скажу.
- Кого? - спросил Андрей. Он лежал на своем месте, заложив руки за голову, и глядел в потолок, по которому ползла какая-то живая черная точка.
- Всех, - сказал Петр Сергеевич и почему-то перешел на шепот. - Весь штабной вагон начиная с бригадира. Ты посмотри, что делается. Ложек уже нет, привыкли. Ладно. А теперь подстаканники. Где подстаканники, а? Скажи мне, где подстаканники?
- Украли, надо думать, - сказал Андрей.
- А воры кто? - вскричал Петр Сергеевич тоном Чацкого, устраивающего очередное разоблачение в тамбуре вагона Фамусовых. - Да и не просто воры уже. Это раньше воровали. А теперь - знаешь, как это называется? Родиной торгуют, вот что.
- Да бросьте вы, - сказал Андрей. - Вы же не в подстаканнике родились. И не в ложке.
- Не в ложке. Да ты что думаешь, мне ложек твоих жалко? Мне девочек жалко, чистых наших девочек, ласточек этих синеглазых, которые в плацкарте себя всякой мрази продают, понял?
Андрей промолчал.