— Он больше не говорит про то, как ест пизду?
— Нет, теперь он говорит, что ему нехорошо.
…чертова дюжина, суженный суженый,
впусти стрептомицин
и, благосклонный, пожри мою
хоругвь.
Мне грезится карнавальная плазма
поверх неистовой кожи…
— А теперь он про что? — спросила Вики.
— Теперь он про то, что опять собирается есть пизду.
— Опять?
Виктор читал дальше, а я дальше пил. Потом он объявил десятиминутный перерыв, публика встала и собралась вокруг помоста. Вики тоже подошла. Было жарко, и я вышел на улицу остыть. Через полквартала заметил бар. Я взял там пива. Не очень людно. По телевизору показывали баскетбол. Я посмотрел. Мне, конечно, все равно, кто выигрывает. Думал я только одно: боже мой, вот они все бегают туда-сюда, туда-сюда. Наверняка у них все бандажи вымокли, а из жоп ужасно воняет. Я выпил еще пива и двинул обратно в поэтическую дыру. Валофф опять вышел на сцену. Слышно его было на улице:
Подавись, Колумбия, и дохлые кони моей души
встретьте меня у ворот
встретьте меня спящего, Историки
смотрите — нежнейшее Прошлое
преодолено прыжком
снов гейши, пробуравлено намертво
надоедливостью!
Я нашел свое место возле Вики.
— А сейчас он про что? — спросила она.
— Да особо ни про что. По сути, что ночами ему не спится. Нашел бы себе работу, что ли.
— Он говорит, что надо найти работу?
— Нет, это я говорю.
…лемминги и падучая звезда -
братья, состязание озера -
Эльдорадо моего
сердца. Забери мою голову, забери мои
глаза, отшворь меня шпорником…
— А теперь про что?
— Про то, что ему нужна здоровенная толстуха, которая вышибет из него всю срань.
— Не остри. Он правда это говорит?
— Мы оба это говорим.
…Я мог бы есть пустоту,
мог бы стрелять патронами любви во тьму
мог бы умолять Индию дать мне твоей рецессивной
мульчи…
В общем, Виктор все читал, читал и читал. Кто-то здравый встал и вышел. Остальные остались.
…Я говорю: протащите мертвых богов сквозь
африканское просо!
Я говорю: пальма прибыльна
Говорю: смотрите, смотрите, смотрите
вокруг -
вся любовь наша
вся жизнь наша
солнце — наш пес на поводке
нас ничто не победит!
на хуй лосося!
лишь руку протяни,
лишь вытащи себя из
очевидных могил,
из земли, из грязи,
из клетчатой надежды на грядущие привои к самим
нашим чувствам. Нам нечего брать и нечего
давать, нам нужно только
начинать, начинать, начинать!..
— Большое спасибо, — сказал Виктор Валофф, — за то, что пришли.
Хлопали ему очень громко. Они всегда хлопают. Виктор наслаждался славой. Поднял тост все той же бутылкой пива. Ему даже удалось залиться румянцем. Потом он ухмыльнулся — очень как-то по-человечески. Дамы такое просто обожали. Я в последний раз приложился к мерзавчику виски.
Вокруг Виктора столпились. Он раздавал автографы и отвечал на вопросы. Дальше — его выставка. Мне удалось увести Вики, и мы пошли по улице к машине.
— Мощно читает, — сказала Вики.
— Да, у него хороший голос.
— Что ты думаешь про его стихи?
— Думаю, они от души.
— По-моему, ты завидуешь.
— Зайдем выпить? — сказал я. — Там баскетбол показывают.
— Там баскетбол показывают.
— Ладно, — ответила она.
Нам повезло. Игра еще не кончилась. Мы сели.
— Ох-х, — произнесла Вики, — ты только погляди, какие у этих парней ноги длинные!
— Дело говоришь наконец-то, — сказал я. — Что будешь?
— Скотч с содовой.
Я заказал два скотча с содовой, и мы стали смотреть игру. Парни бегали туда-сюда, туда-сюда. Чудесно. Кажется, их что-то очень заводило. А народу в баре почти совсем не было. Похоже, вечер как-то сложится.
— Прошу вас, мисс Симмз, только без шуточек. Положение у меня критическое, уверяю вас. Скорей!
— Можете зайти, как только доктор освободится.
Я встал у перегородки, отделявшей регистраторшу от всех нас, и начал ждать. Как только больной вышел, я вбежал в кабинет.
— Чинаски, в чем дело?
— Крайний случай, доктор.
Я снял ботинки с носками, штаны с трусами, бросился спиной на смотровой стол.
— Что это у нас тут такое? Ну и наверчено.
Я не ответил. Глаза у меня были закрыты, я чувствовал, как врач распутывает турникет.
— Знаете, — сказал я, — в одном городишке у меня была знакомая девушка. Ей еще двадцати не было, и она забавлялась с бутылкой от кока-колы.
И бутылка там у нее застряла, она ее никак вытащить не могла. Пришлось обращаться к врачу. А вы знаете эти городишки. Пошла слава. Вся жизнь у девушки насмарку. Ее чурались. Все ее сторонились. Самая красивая девушка в городке. В конце концов вышла замуж за карлика, прикованного к инвалидному креслу, — его разбил какой-то паралич.
— Старье, — сказал врач, сдирая последние витки моей перевязки. — Как это с вами произошло?
— Ну, звали ее Бернадетта, двадцать два года, замужем. Длинные светлые волосы, они ей налицо все время падали, приходилось смахивать…
— Двадцать два?
— Да, и в джинсах…
— У вас тут довольно глубокие порезы.
— Постучалась в дверь. Спросила, можно ли зайти. «Конечно», — говорю. «Больше не могу», — сказала она, забежала ко мне в ванную, дверь толком не закрыла, спустила эти джинсы вместе с трусиками, села и начала писать.