– Конечно, а Бак был маленьким Полковником Конфедерации. Знаешь, мы любим маскарад. К тому же Крылатая Виктория заставляла нас. Мама попросила свою портниху сшить девочкам три миниатюрных наряда Девушек Свиты и шляпы, но даже не вздумай проронить об этом словечко, а то они пристанут, захотят для тебя нарядиться. Они хотели надеть их, когда ты приедешь, но я не разрешила.
– Почему?
– Чтобы ты не подумала, что мы еще более сумасшедшие, чем на самом деле.
Они сели под навес возле бассейна. День был удивительно ясный, солнечный. Дена сказала:
– Все такое зеленое.
Сьюки удивилась:
– Правда?
– Да. И здесь так тихо.
– Особенно после маминого ухода.
– Полно, Сьюки, перестань. Тебе повезло иметь мать, повезло жить на одном месте всю жизнь. Могу поспорить, что ты знаешь всех в округе, верно?
– Если брать в расчет всех Симмонсов, Кракенбери и Пулов, то мы, кажется, со всем городом в родственных отношениях.
– А как ты жила в детстве?
Сьюки отхлебнула чая.
– Как в цирке с тремя аренами под одним куполом, с Ленорой в качестве дрессировщика. В доме постоянно толпы людей, то бридж-клуб, то клуб садоводов проводит какие-то встречи, дружки Бака туда-сюда болтаются. Бедный папа, я по нему скучаю. Он был милейшим существом, говорил, что может жить с Ленорой только благодаря тому, что глух на одно ухо. Однажды Бак сказал: «Пап, почему ты этим ухом не слышишь?» А папа ответил: «Это я принимаю желаемое за действительное, сынок, только и всего». Он был прелесть.
– Ты не меняла школы, ни начальную, ни среднюю?
– Не пришлось.
– Везет тебе. А в институте ты была в команде болельщиц или в военной женской команде?
Сьюки поглядела на Дену с ужасом:
– Дена, ты же в самом деле не думаешь, что я могла быть в военной команде? Команда болельщиц – да, но военных! Ни одна Каппа не напялит на себя военную форму, Дена.
– Ну а в чем разница-то?
– Если сама не знаешь, я не собираюсь тебе объяснять. Если честно, Дена, я поражаюсь, где ты всю жизнь витала.
Тонси принесла еще чая.
– У девочек прыгательный бунт, они хотят выйти, миссис Пул.
Они подняли глаза к окнам второго этажа. Три мордахи с умоляющим выражением прижались к стеклу.
– Ты погляди на них, обезьянки, чистой воды.
Обезьянки махали руками и, как и сказала Тонси, прыгали как заведенные.
– Ой, Сьюки, позволь им спуститься.
– Ты выдержишь их после мамочки?
– Да. Только не запирай их в доме.
– Ну ладно, как скажешь. – Сьюки протянула указательный палец в направлении пленниц и скомандовала Тонси: – Освободить заключенных. Свободу язычникам.
Через минуту три девочки, одетые в одинаковые розовые в белый горох яркие купальники, вопя, выбежали из двери и кинулись прямиком к Дене.
Весь день Дена провела у бассейна со Сьюки и девочками, и они не успокоились, пока она не поднялась в их комнату, где была представлена семи хомячкам, каждому в отдельности, пересмотрела каждую куклу, каждую игрушку, каждое платье и каждую пару обуви Ди-Ди, Си-Си и Ле-Ле. Все трое уснули в одной кровати, уставшие от целого дня счастья.
Только после девяти Сьюки с Деной спустились вниз и смогли расслабиться. Сьюки налила Дене бокал вина.
– Ты хоть понимаешь, что навсегда испортила мне детей? Теперь они станут меня игнорировать и думать, что я старая, занудная домохозяйка.
– Да ну тебя. Надеюсь, я правильно себя с ними вела. Я не умею обращаться с детьми.
– Да ты шутишь? Они в тебя просто влюбились. Они вырастут и удерут в Нью-Йорк, чтобы жить с тобой твоей восхитительной жизнью, а я закончу свои дни, как бедная Стела Даллас, [26]старой и сломленной, и, прячась в саду на свадьбе своих детей, буду тайком подглядывать, как они выходят замуж за богатых и известных людей.
– Да о чем ты! Ты же сама богатая!
– Ну что ты, нет, дорогуша. Отец Эрла был простым деревенским врачом, а моя мать практически раздала все наше наследство беднякам.
– Правда?
– Ну, не совсем, не все. Она основала трастовый фонд для девочек. Она не сбежала из дома и не присоединилась к Корпусу мира,
Дена чувствовала полнейший покой внутри, и это было приятное ощущение.
– Сьюки, расскажи, как ты здесь живешь.
– Живу? Да как все, так и я живу. Это ты со звездами накоротке. А мы все просто скучные-прескучные-перескучные зануды.
– Нет, правда, расскажи, чем ты занимаешься.
– Обыкновенными бытовыми делами, изо дня в день, глядь – и год просвистел. Обед в клубе раз в неделю, по воскресеньям утром церковь, днем обед с мамой… Вот и вся моя жизнь, одно и то же из года в год – с того дня, как я родилась.
На Дену вдруг накатила грусть. Сьюки не понимала своего счастья.
Девочка в холле
США
1948
От детства у Дены остались в памяти одни неясные образы. Она почти ничего не помнила. Когда ей было четыре, мать внезапно сорвалась с места и уехала из Элмвуд-Спрингс, после чего они без конца меняли один холодный городок на другой, одну гостиничку с тоскливыми номерами на следующую. Иногда гостиницы были из красного кирпича, иногда из серого, но всегда с самой дешевой мебелью. И хотя у отелей были звучные названия типа «Ла Салл», «Роялтон Армс», «Хайлэнд Тауэрс» и «Парк-Лейн», все они знавали лучшие времена. Кресла и ковры в холле всегда были протертые, а коридоры голые. Даже соседние улицы казались скучными, полутемными и если не совсем злачными, то на грани. Эти печальные отели населяли одинокие, разочаровавшиеся в любви люди, потерявшие или так и не сумевшие найти любимых. Старики сидели поодиночке в своих номерах, изредка выходя только для того, чтобы выгулять одряхлевшего пса или купить консервную банку с супом, которую легко разогреть под горячей водой.