– Долли Бергер, ну конечно. И как поживает эта сумасшедшая? – улыбнулась Кристина.
– По голосу вроде хорошо, она просила передать, чтобы вы ей написали.
Телефон продолжал звонить. Кристина сказала:
– Ну кто бы мог подумать, а? Как раз когда ко мне пришли. Извини, я быстро.
Дена оглядела комнату. На каминной полке стояли фотографии людей, похожих на иностранцев, но помимо этого комната была холодной, почти аскетической.
Кристина вернулась:
– Соседка моя. У нее отопление сломалось, и я сказала, что она может прийти посмотреть телевизор в подвале, у нее есть ключи, так что она нас не потревожит. – Кристина села. – Ты так и не рассказала о своей маме. С ней все в порядке?
В этом-то и хитрость. Дена хотела сперва понять, что известно Кристине.
– Вообще-то, как раз из-за этого я и приехала. Подумала, вдруг вы сможете рассказать, когда вы последний раз ее видели или слышали.
Кристина задумалась.
– Так, когда же это было? До замужества – это точно. Я вышла замуж в 1953-м. Помню, написала ей на последний адрес, что она оставляла, – вы тогда переехали в Бостон или Филадельфию, – да так и не получила ответа. А что? Что-то случилось? – Кристина вдруг забеспокоилась. – Она не… не умерла?
По ее встревоженному лицу Дена видела, что Кристина ничего не скрывает, если… Если только она не лучшая актриса в мире.
– В том-то и дело. Я не знаю. Не знаю ни где она, ни жива ли.
В эту минуту в прихожую вошла низенькая темнокожая женщина, помахала рукой: «Это я» – и направилась к лестнице, ведущей вниз, Кристина не сводила с Дены глаз в ожидании объяснений. Затем с потрясенным видом выслушала рассказ о печальном Рождестве в Чикаго.
– Не может быть. И ни записки, ничего?
– Нет, ничего. Только подарки. Она просто растворилась в воздухе.
Глаза Кристины наполнились слезами.
– Ох, бедная, бедная девушка, – сказала она, печально качая головой. – Бедная девушка. – Дена протянула Кристине бумажный платок. Кристина промокнула глаза. – Прости. Кошмар какой-то, у меня просто сердце разрывается. Но я не удивлена. Я всегда боялась, что случится что-нибудь в этом роде.
Как можно спокойнее Дена спросила:
– Не удивлены?
– Нет. С самого начала она смертельно боялась, что кто-нибудь узнает, кто она такая. Что тебя начнут дразнить или выкинут из школы. – У Дены заколотилось сердце. Кристина сворачивала и разворачивала платок. – Многие из них тогда просто исчезли, спрятались от людских глаз, не смогли выдержать давление. Вечно оглядывались, никому не доверяли. Но оставить свое дитя… – Она снова заплакала. – Ох, бедная девушка, что ей пришлось пережить.
Лицо Дены стало цвета мела, она почувствовала, что сейчас потеряет сознание. Все должно было быть по-другому, вовсе не так. Странное было ощущение. Худшие страхи, которые люди себе навыдумают, никогда не сбываются, но ее ночной кошмар разворачивался наяву, прямо перед ее глазами. Она удивилась, услышав свой голос:
– Но вам она доверяла.
Кристина высморкалась.
– О да, она знала, что я никому не скажу. Бог ты мой, как она хотела жить, просто занимаясь своим делом, иметь собственный бизнес. Но всегда находятся те, у кого руки чешутся выставить тебя в дурном свете.
Дена молча кивнула, словно понимая, о чем говорит Кристина.
– И после всей этой шумихи в газете насчет Тео она чуть с ума не сошла от страха. Была уверена, что она – следующая. – Кристина отвела глаза. – Думаю, она в конце концов даже меня стала опасаться.
Дена вернулась в реальность.
Была уверена, что она – следующая. – Кристина отвела глаза. – Думаю, она в конце концов даже меня стала опасаться.
Дена вернулась в реальность.
– Тео? Какой Тео?
– Брат ее, Тео, – сказала Кристина так, будто Дена должна это знать.
– Подождите. У моей матери был брат, который тоже был нацистом?
Кристина скривилась:
– Нацистом? Тео не был нацистом, он был скрипачом. С чего это ты взяла?
– А вы разве не это сказали?
– Что?
– Разве вы не сказали, что моя мать была нацистской шпионкой?
Кристина потеряла дар речи.
– Шпионкой? Не понимаю, о чем ты. Твоя мать не была нацистской шпионкой, кто тебе это сказал?
– Разве она не работала на женщину по имени Лили Стайнер, у которой был магазин одежды в Нью-Йорке?
– Я помню, когда твоя мама впервые попала в Нью-Йорк, она работала на какую-то там Лили. Но что с того-то? При чем тут шпионаж?
– Лили Стайнер обвинили в шпионаже и посадили на десять лет.
Кристина сказала с нажимом:
– Мне плевать, в чем обвинили ту женщину, но твоя мать нацисткой не была. Боже правый, да я вашу семью почти всю жизнь знаю. Это, должно быть, чья-то злая шутка, кто-то тебя дурачит. Твоя мать была не больше нацисткой, чем я.
Телефон в кухне снова зазвонил. Кристина встала.
– Нет, она ненавидела нацистов. Твой бедный дедушка был вынужден бежать из Вены, бросить все имущество, чтобы от них спастись. – Телефон буквально надрывался. – Прости, пойду отвечу. Соседка ждет звонка мастера по отоплению. – Кристина поспешила в кухню, по дороге крича: – Мало того, если бы они не бежали из Европы, ты бы, вероятней всего, нынче здесь не сидела.
У Дены голова шла кругом. Было ощущение, что ее втащили на огромные качели и она ухнула вниз. Так вот в чем дело – ее мама была еврейкой! Вот почему она изменила имя, вот почему никакой Марион Чапмэн не существовало. Чего-чего, а уж этого она никак не ожидала… Но что в этом было такого страшного? Почему она так боялась? Нет, все равно что-то здесь не так. Это ничего не объясняет, должно быть что-то другое. Мысли ее беспорядочно метались. Раз мама не немецкая шпионка, от кого она тогда скрывалась? А может, мама имела какое-то отношение к аресту Лили Стайнер? Может, она, наоборот, американская шпионка? Может, нацисты после войны искали ее, чтобы отомстить? Поэтому ей пришлось сменить имя, – может, это была государственная программа охраны свидетеля?
Кристина подошла к лестнице, ведущей в подвал, и спустилась на пару ступенек.
– Люсиль, они говорят, что будут через полчаса.
Люсиль крикнула:
– Спасибо.
– Уверена, что не хочешь чаю или кофе? – спросила Кристина, возвращаясь в комнату.
Дена была в такой растерянности, что даже не ответила.
– Не понимаю. Почему она изменила имя?
– Многие меняли. Я вот поменяла.
– Но почему? Не вижу в этом никакого смысла. Зачем менять имя и всю жизнь из-за такой ерунды?
– Ты должна понять, что тогда все было по-другому. Нам всем это было нелегко. Я знаю.
Теперь Дена посмотрела на Кристину другими глазами. Она в самом деле была чем-то похожа на еврейку.
– Нельзя было работу найти, нельзя было во многих местах появляться. Твоя мать была не единственной такой. Тысячи людей так поступали. Какое-то время и я так себя вела. Уайтнау – моя ненастоящая фамилия. Если кто-то смотрел фотографии моей семьи, я говорила, что мама была испанкой. Во времена Великой депрессии, когда люди отчаянно искали работу, не представляешь, сколько испанцев и кубинцев сюда приезжали на заработки.
– Как думаете, мой отец знал?
– Нет, – ответила Кристина.