Миссис Браун
Торт получился совсем не таким впечатляющим, как она мечтала. Она старается не особенно расстраиваться по этому поводу. В конце концов, это всего лишь торт, говорит она себе. Всего лишь торт. Они с Ричи покрыли его глазурью, и теперь - с легким чувством вины пристроив сына к другому занятию (с этим он все равно бы не справился, только грязь развел) - она украшает торт по периметру желтыми розочками из специального тюбика и выводит белой сахарной глазурью "С днем рождения, Дэн". И все-таки торт, который она себе представляла, был другим, совсем не похожим на то, что получилось. В общем-то, ничего страшного, просто ей рисовалось что-то гораздо более грандиозное, намного более значительное. Она надеялась - нельзя этого не признать, - что торт окажется роскошнее и праздничнее, чудеснее. А он вышел каким-то слишком скромным, и не только в смысле размеров, но вообще, во всех отношениях. Он выглядит как-то по-дилетантски. Он хороший, говорит она себе. Он хороший и всем понравится. Само его несовершенство (крошки, застрявшие в глазури; некрасивое "н" в слове "Дэн", чересчур тесно прижавшемся к розочке) только добавляет ему обаяния. Она моет посуду. Она думает о других делах.
Она застелет кровати, пропылесосит ковры. Она завернет в подарочную бумагу то, что купила мужу: галстук и новую рубашку - дороже и элегантнее тех, что он сам себе покупает; зубную щетку с волосками из свиной щетины, кожаный треугольный несессер с маленькими ножничками, чтобы он брал его с собой в командировки. Он будет в восторге или сделает вид, что в восторге, присвистнет и скажет: "Ну, это уж слишком!", когда увидит дорогую рубашку и галстук. Он горячо расцелует ее - за каждый подарок отдельно, - приговаривая, что ей не нужно было так тратиться, что он не заслужил таких замечательных вещей. Почему, недоумевает она, кажется, будто ему можно подарить что угодно, вообще все что угодно, а реакция всякий раз будет примерно одинаковой? Почему ему искренне не хочется ничего сверх того, что у него уже есть? Почему он так постоянен в своих стремлениях и восторгах, в своей привязанности к работе и дому? Это добродетель, напоминает она себе. Часть его трогательности (она никогда не произносит этого слова в его присутствии, но про себя определяет Дэна именно как милого и трогательного мужчину, тем более что видела его в самых интимных ситуациях: поскуливающим во сне, сидящим в ванной с душераздирающе невинным, съежившимся до какого-то рудиментарного отросточка пенисом). Замечательно, замечательно и трогательно, напоминает она себе, что счастье ее мужа абсолютно не зависит от чего-то преходящего, а связано исключительно с ней, с ее присутствием в этом доме, с ее мыслями о нем.
Ей не удался торт, но муж все равно ее любит, говорит она себе. Более или менее по тем же причинам, что и подарки: потому что их подарили с добрыми намерениями, потому что они уже есть и потому что они являются частью того мира, в котором ты никогда не требуешь больше, чем имеешь.
Так чего же ей нужно? Чтобы над ее подарками и тортом глумились? Разумеется, нет. Ей нужно, чтобы ее любили. Она хочет быть матерью, спокойно читающей своему ребенку; она хочет быть женой, умеющей идеально накрыть на стол. У нее нет ни малейшего желания быть несчастной, чудаковатой, закомплексованной, вечно обиженной, одинокой и угрюмой особой, которую кое-как терпят, но не любят.
Вирджиния Вулф положила камень в карман пальто, вошла в реку и утопилась.
Лора не позволит себе превратиться в психопатку. Она застелет кровати, пропылесосит комнаты и приготовит праздничный ужин. И не будет расстраиваться по пустякам.
Кто-то стучится в дверь. Лора домывает последнюю тарелку, Сквозь белую пленку дверной занавески она различает смутный силуэт Китти: размытый абрис ее светло-каштановых волос, розоватое пятно ее лица. Лора сглатывает, охваченная внезапным страхом, почти паникой. К ней пришла Китти. А она непричесанная и в халате. Слишком уж она похожа сейчас на несчастную домохозяйку. С одной стороны, ей хочется броситься к двери, с другой - затаиться у раковины и, не шевелясь, стоять там до тех пор, пока Китти не сдастся и не уйдет. Не исключено, что так бы она и поступила - замерла, задержав дыхание (интересно, снаружи ее видно или нет?), - если бы не Ричи, вечный соглядатай, вбежавший на кухню с красным пластмассовым грузовичком и радостно-тревожным криком, что кто-то стучит.
Лора вытирает руки кухонным полотенцем, расшитым красными петухами, и идет открывать. Это всего лишь Китти, говорит она себе, ее подруга, живущая через два дома от них. Ничего особенного не происходит, люди время от времени заглядывают друг к другу в гости. И вовсе не важно, насколько тщательно ты причесана, какой на тебе халат и как выглядит испеченный тобой торт.
- Привет, Китти, - говорит она.
- Я не вовремя? - спрашивает Китти.
- Конечно, вовремя. Заходи.
Китти входит, излучая ауру чистоты и домашней мудрости, вооруженная особым набором нервных и страстных жестов. Китти привлекательная, крепкая, не худенькая, большеголовая женщина на несколько лет моложе Лоры (с некоторых пор все почему-то хоть чуть-чуть да моложе). Небольшие близко посаженные глаза и аккуратный носик образуют оптический центр ее круглого лица. В школе она принадлежала к разряду тех честолюбивых, напористых, не слишком красивых, но зато прекрасно обеспеченных и физически сильных девочек, которые просто за счет своей железобетонной самоуверенности заставляли видоизменить местные представления о привлекательности таким образом, чтобы они тоже могли им соответствовать. Именно Китти и другие девочки ее типа - непрошибаемо-спокойные, с волевыми чертами лица, активные, способные на величайшую преданность и чудовищную жестокость - были королевами всевозможных фестивалей, лидерами групп поддержки, звездами школьных спектаклей.
- У меня к тебе просьба, - говорит Китти.
- Ради бога, - говорит Лора. - Присядешь на минутку?
- Мм-мм. - Китти садится за кухонный стол, поприветствовав Ричи дружелюбным, слегка выпроваживающим кивком. Ричи, заняв относительно безопасную позицию около плиты, смотрит на нее подозрительно, даже сердито (зачем пришла?). Китти, у которой нет своих детей (уже начались всякие разговоры), не пытается очаровывать чужих. Она открыта, пожалуйста, но сама не сделает и шага навстречу.
- Кофе еще не остыл, - говорит Лора. - Хочешь чашечку?
- Спасибо.
Лора наливает кофе себе и Китти. Она с досадой косится на торт - надо было убрать его с глаз долой. В глазури крошки; буква "н" в "Дэн" сплющилась, наехав на розочку.
- Ух ты, - говорит Китти, перехватив Лорин взгляд, - ты торт испекла.
- У Дэна сегодня день рождения.
Китти встает и подходит к Лоре. На Китти белая блузка с короткими рукавами, зеленые клетчатые брюки и соломенные шлепанцы, слегка поскрипывающие при ходьбе.
- Ты смотри-ка, - говорит она.
- У меня не слишком богатый опыт по этой части, - говорит Лора. - Не думай, кстати, что так уж легко писать по глазури.
Она надеется, что сумела придать голосу весело-беспечный, обаятельно-наплевательский тон. Как ее угораздило начать с розочек, когда даже идиоту ясно, что начинать надо было с надписи? Она вынимает из пачки сигарету. Она из тех женщин, что курят и пьют кофе по утрам, растят детей, дружат с такими, как Китти, и не особо печалятся по поводу несовершенства своих тортов. Она закуривает.
- Симпатичный, - говорит Китти, разрушая ее хрупкий образ женщины с сигаретой.
Торт симпатичный, как детский рисунок, чья милость и трогательность - следствие точно такого же душемутительного, щемящего несоответствия между замыслом и наличными способностями. Существуют лишь две возможности, понимает Лора: либо быть талантливой, либо, что называется, не брать в голову. Либо ты делаешь сногсшибательный торт, либо закуриваешь, объявляешь, что подобные подвиги не для тебя, наливаешь себе еще одну чашечку кофе и заказываешь торт в булочной. Лора чувствует себя как публично провалившийся подмастерье. Результатом ее стараний явилось нечто "симпатичное", тогда как должно было получиться (неловко в этом сознаваться, но она надеялась именно на это) прекрасное.
- А когда у Рэя день рождения? - спрашивает она, просто чтобы не молчать.
- В сентябре.
Китти возвращается к кухонному столу. Тема торта исчерпана. Лора следует за ней с чашками. Китти нужны подруги (детская непосредственность и постоянная легкая обескураженность ее мужа не особенно котируются в большом мире, не говоря уже о проблеме затянувшейся бездетности), и поэтому она то и дело заглядывает к Лоре, просит ее о мелких одолжениях. При этом обе прекрасно понимают, с какой безжалостностью издевалась бы Китти над Лорой, будь они ровесницами и учись в одном классе. В другой жизни, между прочим, не столь уж не похожей на эту, они были бы врагами, но в этой, полной сюрпризов и хронологических сбоев, Лора вышла замуж за героя войны, легендарного парня из Киттиного выпускного класса, и нежданно-негаданно попала в аристократки, подобно невзрачной и уже не юной немецкой принцессе, оказавшейся на троне рядом с английским королем.
В действительности Лору удивляет другое: то, насколько она дорожит дружбой с Китти. Китти великолепна в той же степени, в какой Лорин муж мил. Великолепие Китти сродни совершенству кинозвезды: ее окружает та же золотистая тишина, сопровождает то же чувство расширенного мгновения. Подобно кинозвезде она обладает не вполне правильной красотой и кажется почти заурядной и в то же время фантастически яркой, как Оливия де Хэвиленд или Барбара Стэнвик. Она пользуется невероятным успехом.
- Как Рэй? - спрашивает Лора, ставя перед Китти чашку кофе. - Я что-то его не вижу.
Киттин муж - Лорин шанс сократить разрыв в счете, повод предложить Китти свое сочувствие. Не то чтобы брак Китти с Рэем был полным мезальянсом, нет, но Рэй как бы Киттина версия Лориного торта в увеличенном виде. Он был Киттиным парнем в старших классах. Играл в школьной сборной по баскетболу и продолжал играть неплохо, но не слишком зрелищно в университете Южной Каролины. Провел семь месяцев в плену на Филиппинах. Теперь он какой-то загадочный функционер в департаменте водоснабжения и электроэнергии и в свои тридцать лет наглядно демонстрирует, как бравые парни мало-помалу и без видимых внешних причин превращаются в потасканных, дряблых дядек. Рэй коротко стрижен, надежен, близорук; полон всевозможных жидкостей. Он легко и обильно потеет. Когда говорит, в уголках рта всегда пузырится слюна. Лора представляет (невозможно не представлять), что, занимаясь сексом, он, наверное, извергает целые реки, в отличие от скромных выбросов её собственного мужа. Почему же тогда нет детей?
- С ним все в порядке, - отвечает Китти. - Рэй есть Рэй. Он не меняется.
- Как и Дэн, - говорит Лора с аффектированной нежностью в голосе. - Фантастические ребята, правда?
Она вспоминает о купленных ею подарках, подарках, которые он оценит, даже очень оценит, но которые ему, в сущности, не нужны. Почему она вышла за него замуж? По любви; из чувства вины; от страха одиночества; из патриотизма. Просто он был слишком трогателен, слишком добр, слишком простодушен, слишком приятно пах. И потом, он столько всего перенес. И он хотел ее.
Она кладет руку на живот.
- Это точно, - отзывается Китти.
- А ты когда-нибудь думала, откуда в них столько энергии? Я хочу сказать, Дэн как бульдозер. Его, кажется, ничем не свернешь.
Китти пожимает плечами, театрально закатывая глаза. Они с Лорой похожи сейчас на закадычных подружек-старшеклассниц, обсуждающих мальчиков, которым уже подыскивается замена. Лоре хочется задать Китти один вопрос, но она никак не может его должным образом сформулировать. Это имеет отношение к ощущению своей роли в жизни и - что еще труднее выразить - к яркости и одаренности. Ей хотелось бы спросить, ощущает ли Китти себя необычной, могущественной и неуравновешенной, как, наверное, ощущают себя художники. Полной видений и гнева, призванной прежде всего к созиданию. Чего? Вот всего этого: кухни, праздничного торта, этого разговора. Этого спасенного мира.
- Нам бы правда нужно собраться, - говорит Лора. - Мы уж сто лет не виделись.
- Чудный кофе, - замечает Китти, сделав глоток - Ты какой покупаешь?
- Не знаю. Подожди, что я говорю, знаю, конечно. "Фолджерс". А ты?
- "Максвелл Хаус". Он тоже хороший.
- Мм-м.
- Но мне хочется перейти на что-нибудь новенькое. Сама не знаю почему.
- Ну… Вот "Фолджерс".
- Да, он хороший.
Китти с глуповатой наигранной сосредоточенностью разглядывает содержимое чашки. Сейчас она похожа на обычную женщину, сидящую за кухонным столом. Вся ее чудесность куда-то улетучилась; можно легко представить себе, какой она будет в пятьдесят: с кожей как тисненая юфть, толстой, мужеподобной, с кривоватой ухмылкой рассуждающей о своем браке, одной из тех женщин, о которых обычно говорят: Знаете, в молодости она была довольно хорошенькой. Мир уже незаметно начал оттеснять ее в сторону. Лора тушит сигарету в пепельнице, хочет было зажечь новую, но передумывает. Она способна между делом сварить приличный кофе, умело ухаживает за сыном и мужем; в их доме никто ни в чем не нуждается, никто не чувствует себя ничьим должником, никто не страдает. Она беременна вторым ребенком. Ну и что с того, если она не слишком хороша и не является образцовой хозяйкой?
- Итак, - обращается она к Китти, сама удивляясь жесткости своего тона. Не голос, а сталь.
- Н-да… - говорит Китти.
- Что-то случилось? В чем дело?
Какое-то время Китти сидит неподвижно, глядя на Лору невидящим взором. Она ушла в себя. Так сидят среди случайных попутчиков в поезде.
- Я ложусь в больницу на пару дней, - говорит она наконец.
- Что с тобой?
- Пока неясно. Какое-то новообразование.
- О господи.
- У меня внутри, понимаешь?
- Не совсем.
- В матке. Они хотят проверить, что это.
- Когда?
- Сегодня днем. Доктор Рич сказал, что откладывать не стоит. Я хочу попросить тебя покормить собаку.
- Конечно. А все-таки что именно говорят врачи?
- Только то, что я сказала. Что там какое-то новообразование и нужно посмотреть. Может быть, из-за этого все проблемы с беременностью.
- Понятно, - говорит Лора, - ну, если это опухоль, они, наверное, ее просто удалят, и все.
- Врач сказал, что нужно посмотреть. По его словам, для серьезного беспокойства оснований нет, но проверить нужно.
Лора смотрит на Китти. Та сидит не плача, молча и неподвижно.
- Все будет в порядке, - говорит Лора.
- Да. Возможно. Я стараюсь не дергаться. Какой смысл дергаться?
Лора испытывает острую жалость и нежность. Китти - победительница, Китти - королева Весны сидит перед ней больная и напуганная. Вот ее симпатичные золотые часики, вот ее продолжающаяся жизнь. Лора, как и большинство, полагала, что дело в Рэе с его загадочной работой в мэрии; с его пузырящимися капельками слюны; с его галстуком-бабочкой и бурбоном. Китти до сегодняшнего дня казалась яркой и трагической фигурой - опорой мужа.
Мужчины слишком часто меняются к худшему (мало кто любит это обсуждать). И женщины безропотно сносят колкости и хмурое молчание, приступы депрессии, пьянство. Китти казалась настоящей героиней.
Выяснилось, однако, что проблема в Китти. Лора знает или думает, что знает, что на самом деле причин для беспокойства более чем достаточно. Она видит, что Китти и Рэя вместе с их аккуратным маленьким домиком захлестывают волны несчастья; они уже почти накрыли их с головой. Может быть, Китти и не доведется стать той бодрой, бархатистой пятидесятилетней дамой.
- Подойди сюда, - говорит Лора так, как могла бы сказать своему сыну, и - словно Китти и вправду ее ребенок, - не дожидаясь, пока та послушается, подходит первой. Она берет Китти за плечи и, преодолев мгновенное чувство неловкости, склоняется к ней, почти складываясь при этом пополам, сознавая, насколько она выше Китти, и обнимает ее. Китти колеблется, потом позволяет себя обнять. Она сдается. Она не плачет. Лора чувствует, как она отказывается от сопротивления и отдается ей. Вот так, думает она, наверное, чувствует себя мужчина, обнимающий женщину.
Китти обхватывает Лору за талию. Лора переполнена эмоциями. Вот Киттин страх и Киттино мужество, Киттина болезнь. Вот ее груди. Вот ее большое, практичное сердце, вот ее внутренний свет - глубокий розовый свет, рдяно-золотистый, пульсирующий, непостоянный, то густеющий, то снова рассеивающийся; вот глубинная сущность Китти, центр ее центра, непостижимая суть, о которой мечтает всякий мужчина (и прежде всего Рэй), то, к чему он стремится, чего так мучительно ищет ночами. И все это здесь, при свете дня, в Лориных объятиях. Импульсивно, неожиданно для самой себя Лора наклоняется и целует Китти в макушку, долго-долго. Она вдыхает аромат Киттиных духов и хрустяще-свежий запах ее светло-каштановых волос.
- Все нормально, - шепчет Китти, - правда.
- Я знаю, - отзывается Лора.
- Если уж на то пошло, меня гораздо больше волнует Рэй. Я не представляю, как он справится.
- Забудь о Рэе на минуточку, - говорит Лора. - Слышишь меня? Просто забудь!
Китти кивает, прижимаясь к Лориной груди. Кажется, что на безмолвный вопрос дан безмолвный ответ. И на Лоре и на Китти лежит бремя беды и свет благословения, обеих связывают общие тайны и борьба, которую им приходится вести ежеминутно. И та и другая вынуждены играть чужую роль в жизни. Обе живут в постоянной осаде. Обе взяли на себя тяжкий труд решения огромных задач.
Китти поднимает голову, и их губы соприкасаются. Обе сознают, что происходит. Они просто прижимаются друг к другу губами не целуясь.
Китти отстраняется первой.
- Ты очень хорошая, - говорит она.
Лора разжимает объятья и делает шаг назад. Она зашла слишком далеко, они обе зашли слишком далеко, но первой отстранилась не она, а Китти. Киттино поведение объясняется страхом. Настоящая темноглазая хищница - Лора. Непредсказуемая, ненадежная иностранка. Лора и Китти молча соглашаются, что дело обстоит именно так.
Лора переводит взгляд на Ричи, который по-прежнему стоит на кухне с красным грузовичком в руках. Он не отрываясь наблюдает за ними.
- Пожалуйста, не волнуйся, - говорит Лора. - Все будет нормально. Китти держится спокойно и грациозно.
- Ты ведь знаешь, что делать, да? Просто дай ему вечером полбанки консервов и время от времени поглядывай, есть ли у него вода. Утром его покормит Рэй.
- В больницу тебя Рэй отвезет?
- Мм-м.
- Не волнуйся. Я здесь за всем прослежу.
- Спасибо.
Китти быстро оглядывает комнату с выражением унылого одобрения на лице, как будто решила все-таки купить этот дом, а уж потом как-нибудь привести его в порядок.
- Я пошла, - говорит она.
- Я позвоню тебе завтра в больницу.
- Хорошо.
Китти изображает что-то вроде улыбки, поворачивается и уходит.