Я упрекала мужа, что он тратит слишком много времени на свои литературные упражнения, из-за чего его компаньон Валера, которому до смерти надоело тащить на плечах двойной груз работы, выдвинул ультиматум и собирался расторгнуть партнерство и открыть собственную контору. Диего отвечал, что его это не волнует и он намерен продать свою долю в фирме и посвятить себя тому, что считал своим призванием. Днем мы хватились Исмаэля. Его не было ни в его комнате, ни в саду. Я подумала, что, услышав, как мы ссоримся, он испугался и убежал из дома. Он так уже делал. За несколько месяцев до того мы обнаружили его на лавке на площади Саррии, в слезах. Когда стемнело, мы отправились на поиски. Сын исчез бесследно. Мы ходили к соседям, в больницы… Мы искали его всю ночь, а вернувшись на рассвете домой, нашли его тело на дне бассейна. Он утонул накануне днем, и мы не услышали его призывов о помощи потому, что кричали друг на друга. Ему было семь лет. Диего до конца дней не смог простить ни меня, ни себя самого. Вскоре каждый из нас уже не мог выносить присутствия другого. Всякий раз, когда мы смотрели друг на друга или начинали разговор, перед глазами вставала ужасная картина: тело нашего мертвого сына на дне проклятого бассейна.
Однажды я проснулась утром и узнала, что Диего ушел от меня. Он расстался с адвокатской конторой и поселился в особняке в квартале Рибера, в доме, давно занимавшем его мысли. Он говорил, что пишет и получил очень серьезный заказ от издателя из Парижа, так что мне нечего беспокоиться о деньгах. Я знала, что он с Ирене, хотя Диего в том не сознавался. Он был сломленным человеком. Он пребывал в убеждении, что жить ему осталось недолго. Он считал, что заразился какой-то болезнью, подцепил некую разновидность паразита, пожиравшего его изнутри. И говорил только о смерти. Никого не слушал. Ни меня, ни Валеру… Только Ирене и Роуреса, морочивших ему голову всякими россказнями о духах и тянувших с него деньги, обещая установить связь с Исмаэлем.
Как-то раз я пришла в дом с башней и умоляла открыть мне дверь. Диего не впустил меня. Он сказал, что занят и работает над книгой, которая поможет ему спасти Исмаэля. Тогда я поняла, что он начинает терять рассудок. Муж верил, что если напишет эту проклятую книгу для парижского издателя, то наш сын восстанет из мертвых. Я думаю, что Ирене, Роурес и Хако вступили в сговор, чтобы выманить у него последние деньги, наши последние деньги…
Через несколько месяцев, а к тому моменту он уже ни с кем не встречался и все время проводил взаперти в этом ужасном доме, его нашли мертвым. Полиция заявила, что произошел несчастный случай, но я никогда этому не верила. Хако исчез, и не обнаружилось никаких следов денег. Роурес клялся, что ничего не знает. Он утверждал, что в течение нескольких месяцев не виделся с Диего. Будто бы муж сошел с ума и Роурес боялся его. По его словам, во время последних посещений спиритических сеансов Диего пугал собравшихся историями о проклятых душах, и Роурес запретил ему приходить. Диего рассказывал, что под городом лежит большое озеро крови. Он рассказывал, что сын разговаривает с ним во сне и что Исмаэль находится во власти тени в коже змеи, которая прикидывается другим мальчиком и играет с ним… Никто не удивился, когда его нашли мертвым. Ирене кричала, что Диего расстался с жизнью по моей вине и что холодная расчетливая жена, допустившая гибель сына потому, что не хотела отказаться от жизни в роскоши, довела его до смерти. Еще она говорила, что единственная искренне любила его и никогда не брала у него ни сентима. В этом, как мне кажется, она не солгала. Думаю, Хако использовал ее, чтобы соблазнить и обобрать Диего. Но затем, когда наступил решающий момент, он обманул ее и сбежал, не поделившись с сообщницей ни сентимом. Так считали в полиции, во всяком случае, некоторые полицейские. Мне всегда казалось, что они не хотят возбуждать дело, и потому версия самоубийства их весьма устраивала. Но я не верю, что Диего покончил с собой.
Не верила тогда и не верю сейчас. Я полагаю, что его убили Ирене и Хако. И не только из-за денег. Было что-то еще. Припоминаю, что один из полицейских, кому поручили расследование, очень молодой человек по имени Сальвадор, Рикардо Сальвадор, тоже так думал. Он говорил, что были факты, не укладывавшиеся в официальную версию происшествия, и кто-то скрывает подлинную причину смерти Диего. Сальвадор всеми силами старался выяснить истину, и в результате его отстранили отдела, а спустя какое-то время выгнали из полиции. Но даже тогда он продолжал расследование на свой страх и риск. Иногда он навещал меня. Мы подружились… Я была одинокой, разорившейся, отчаявшейся женщиной. Валера убеждал меня снова выйти замуж. Он тоже винил меня за то, что случилось с моим мужем, стал намекать, что существует немало холостых торговцев, кому вдова с аристократическими манерами и приятной наружностью может согреть постель в золотые годы. Со временем даже Сальвадор перестал приходить ко мне. Я его не осуждаю. В попытке помочь мне он погубил свою жизнь. Порой мне кажется, что это единственное, в чем я преуспела на этом свете – разрушать жизнь других людей… До сих пор я никому не рассказывала эту историю, сеньор Мартин. Если хотите совета, забудьте о том доме, обо мне, о моем муже и о том, что произошло. Уезжайте подальше. Этот город проклят. Проклят.
25
Я покинул «Каса Марласка» с упавшим сердцем и побрел бесцельно по лабиринту пустынных улиц, ведущих к Педральбес. Небо было покрыто паутиной серых облаков, едва пропускавших солнце. Тонкие лучи пробивались сквозь это полотнище и омывали склон горы. Я проследил взглядом за нитями света и смог разглядеть, как они касаются глазурованной крыши виллы «Гелиос». Окна сверкали издалека. Презрев здравый смысл, я направился в ту сторону. Чем ближе я подходил к особняку, тем больше темнело небо, и резкий порыв ветра взметал буруны сухих листьев у меня под ногами. Я остановился в начале улицы Панамы. Вилла «Гелиос» возвышалась напротив. Я не осмелился пересечь улицу и приблизиться к стене, окружавшей сад. Я простоял там бог знает сколько времени, не в силах ни убежать, ни шагнуть к двери и позвонить. А потом я вдруг увидел Кристину: она шла мимо большого окна на втором этаже. У меня похолодели внутренности. Я начал отступать, и вдруг она обернулась и задержала шаг. Кристина приблизилась к стеклу, и мне почудилось, что она смотрит прямо мне в глаза. Она вскинула руку, словно в приветствии, но так и не разжала пальцы. У меня не хватило духу выдержать ее взгляд, я повернулся и пошел прочь вниз по улице. Руки у меня дрожали, и я спрятал их в карманы, чтобы не было видно моего состояния. Прежде чем завернуть за угол, я один раз оглянулся и удостоверился, что она по-прежнему стоит у окна и смотрит мне вслед. Как бы я хотел возненавидеть ее, но не мог.
Я вернулся домой, продрогнув (во всяком случае, я предпочитал так думать) до костей. Нырнув под своды портала, я заметил конверт, торчавший из почтового ящика в подъезде. Сургуч и пергамент. Весточка от патрона. Я вскрыл конверт, поднимаясь вверх по лестнице. Витиеватым почерком меня приглашали на свидание на следующий день. Добравшись до лестничной площадки, я обнаружил, что дверь приоткрыта и Исабелла с улыбкой ждет меня.
– Я была в кабинете и видела, как вы пришли, – сообщила девушка.
Я попытался улыбнуться ей, но, наверное, не преуспел, поскольку выражение лица Исабеллы тотчас сделалось озабоченным, едва она поймала мой взгляд.
– Вы хорошо себя чувствуете?
– Пустяки. По-моему, я немного простыл.
– У меня бульон на плите, простуду как рукой снимет. Проходите.
Исабелла взяла меня под руку и повела в галерею.
– Исабелла, я не инвалид.
Она выпустила мой локоть и потупилась.
– Простите.
У меня не было сил спорить с кем-либо, особенно со своей упрямой помощницей, так что я позволил проводить себя до одного из кресел в галерее и рухнул в него, точно мешок с костями.