Смешно, не правда ли? Еще неделю назад я подвергал сомнению собственную веру. Был слишком занят собой, чтобы заметить симптомы. Слишком слаб, чтобы играть свою роль. И все же в Библии ясно сказано, что мы должны делать. Сорняки и пшеница не живут на одном поле. Это подтвердит любой крестьянин.
На протяжении всей встречи Арманда, щадя чувства внука, мудро воздерживалась от излишне резких комментариев в адрес Каро, но сейчас, в ответ на его мягкую критику, коварно усмехнулась.
– Знаю, как не знать. Вот скажи мне, Люк, у тебя никогда не возникает желания побунтовать… хоть чуть-чуть? – Глаза Арманды искрились смехом. – В твоем возрасте полагается бунтовать – носить длинные волосы, слушать рок-музыку, обольщать девушек и так далее. А то ведь, когда тебе стукнет восемьдесят, будешь горько жалеть о жизни, истраченной впустую.
Люк мотнул головой.
– Слишком рискованно, – коротко ответил он. – Лучше уж п-просто жить.
Арманда довольно рассмеялась.
– Значит, до следующей недели? – На этот раз он чмокнул ее в щеку. – В этот же день?
– Думаю, я выберусь. – Она улыбнулась. – Кстати, завтра вечером я буду обмывать ремонт, – вдруг сказала она. – Хочу поблагодарить всех, кто чинил мне крышу. Ты тоже приходи, если хочешь.
Люк замялся в нерешительности.
– Конечно, если Каро будет против… – насмешливо протянула Арманда, задорно глядя на внука своими блестящими глазами.
– Думаю, я смогу найти предлог, – сказал Люк, приосаниваясь под ее поддразнивающим взглядом. – Почему ж не повеселиться?
– Веселье тебе будет обеспечено, – оживилась Арманда. – Весь город придет. Кроме, разумеется, Рейно и его библиолюбов. – Она глянула на него с лукавой усмешкой. – Что, по моим понятиям, большой плюс.
– Почему ж не повеселиться?
– Веселье тебе будет обеспечено, – оживилась Арманда. – Весь город придет. Кроме, разумеется, Рейно и его библиолюбов. – Она глянула на него с лукавой усмешкой. – Что, по моим понятиям, большой плюс.
Мальчик прыснул от смеха и тут же виновато потупился.
– Б-библиолюбы, – повторил он. – Ты п-просто к-класс.
– Я всегда класс, – с достоинством отвечала Арманда.
– Попробую что-нибудь придумать.
Перед самым закрытием, когда Арманда допивала свой шоколад, собираясь уходить, неожиданно появился Гийом. На этой неделе он почти не заглядывал в шоколадную. Вид у него помятый, бесцветный, под полями фетровой шляпы прячутся грустные глаза. Педантичный всегда и во всем, он поприветствовал нас с присущей ему сдержанной церемонностью, но я видела, что он чем-то озабочен. Плащ на его ссутуленных плечах висит как на вешалке, будто под ним вообще нет плоти. В мелких чертах, как у обезьяны-капуцина, застыли недоумение и мука. Он пришел без Чарли, но я опять заметила на его запястье собачий поводок. Анук с любопытством воззрилась на Гийома из кухни.
– Я знаю, вы уже закрываетесь, – отрывисто, но ясно произносит он, как храбрящаяся невеста солдата в одном из обожаемых им английских фильмов. – Я вас долго не задержу.
Я налила ему чашечку черного шоколада-эспрессо и подала на блюдце с двумя штучками его любимых вафель в шоколаде. Анук, взгромоздившись на табурет, с завистью смотрит на них.
– Я не спешу, – заверила я его.
– И мне некуда спешить, – со свойственной ей прямотой заявила Арманда. – Но, если мешаю, могу уйти.
Гийом покачал головой:
– Нет, что вы. – Свои слова он подкрепил улыбкой. – У меня нет секретов.
Я догадывалась о его несчастье, но ждала объяснений. Гийом взял одну вафельку, машинально надкусил ее над ладонью, чтобы не накрошить.
– Я только что похоронил Чарли, – ломким голосом сообщил он. – Под розовым кустом в моем садике. Он бы не возражал.
Я кивнула:
– Уверена, он был бы только рад. – В нос мне бьет кислый запах почвы и мучнистой росы – запах горя. Под ногти Гийома тоже забилась земля. Анук не сводит с него серьезного взгляда.
– Бедный Чарли, – говорит она. Гийом будто и не слышал ее.
– Мне пришлось усыпить его, – продолжает он. – Он уже не мог ходить и скулил все время, пока я нес его к ветеринару. И всю прошлую ночь скулил не переставая. Я не оставлял его ни на минуту, но уже понимал, что это конец. – Вид у Гийома виноватый, словно он стыдится своего невыразимого горя. – Глупо, конечно. Как говорит кюре, это ведь всего лишь собака. Глупо так убиваться из-за пса.
– Вовсе нет, – неожиданно встряла в разговор Арманда. – Друг есть друг. А Чарли был хорошим другом. И даже не слушайте Рейно. Он ничего в этом не понимает.
Гийом глянул на нее с благодарностью.
– Спасибо за добрые слова. – Он повернулся ко мне. – И вам спасибо, мадам Роше. На прошлой неделе вы пытались предупредить меня, но я не прислушался, не был готов. Полагаю, мне казалось, что, игнорируя все признаки, я сумею еще долго поддерживать в Чарли жизнь.
В черных глазах Арманды, устремленных на Гийома, появилось странное выражение.
– Жалкое существование в мучениях не всегда лучшая альтернатива, – мягко заметила она.
Гийом кивнул.
– Да, мне следовало раньше усыпить его. Оставить ему хоть немного самоуважения. – На его беззащитную улыбку больно смотреть.