30 ночи
22 февраля
‑ Гранька, я тебя ебать больше не буду.
‑ А на хуй ты мне сдался сам‑то… Другие поебут…
‑ Ну! Что другие! У меня ведь все‑таки хуй 22 сантиметра… А это все ‑ шваль.
‑ Катись‑ка ты в манду, поросенок! Как будто у тебя у одного двадцать два сантиметра… Другие полюбят!..
‑ Ха‑ха‑ха! Другие! Кому это захочется тебя любить?! У тебя же пизда рюмочкой!
‑ Рю‑ю‑умочкой, поросенок! Такую рюмочку ты еще поищешь! Рюмочкой… Сам ты…
‑ Вот у других ‑ стаканчиком пизда! Вот уж этих хорошо ебать… Продернешь пару раз на лысого ‑ сразу полюбишь… А это ‑ что!.. Грязи, наверно, у тебя полная манда!..
‑ Дурак поросенок! Грязи‑то у тебя на хую, наверное, много… А у меня‑то нет… Можешь не беспокоиться…
2 марта
Мне холодно… я зябну… и все они умерли… умерли…
3 марта
Ровно в восемь я покинул зал ожидания.
На пути следования ничто не привлекло мои взоры, и я прошел почти незамеченным.
Добравшись, наконец, до Грузинского сквера, я был остановлен массой движущихся по всем направлениям скотов. Одни пытались перепилить ножом каменную шею Венеры Милосской, другие выкрикивали антисанитарные лозунги.
Одним словом, никто не обратил на меня внимания, ‑ и только стоящий поодаль и видимо раздосадованный чем‑то шатен ласково протянул мне потную ладонь.
‑ Вы, случайно, не Максим Горький?
‑ Собственно… ннет… но вообще ‑ да.
‑ В таком случае ‑ взгляните на небо.
‑ Ннну… звезды… шпиль гастронома… "Пейте натуральный кофе"… ну… и больше, кажется, ничего существенного.
Шатен внезапно преобразился.
‑ Ну, а… лик… всевидящего?
‑ Гм.
‑ То есть, как это ‑ "гм"? А звезды?! Разве ничего вам не напоминают?..
‑ Что?!! Вы тоже… боитесь… Боже мой… Так вы…
‑ Да, да, да… а теперь ‑ уйдите… я боюсь оставаться с вами наедине… идите, идите с Богом…
И долго махал мне вслед парусиновой шляпой.
11 марта
Чрезвычайно странно.
Три дня назад я спешил к Краснопресненскому метро с совершенно серьезными намерениями. В мои намерения, в частности, входила трагическая гибель на стальных рельсах.
Не знаю, было ли слишком остроумным мое решение; ‑ могу сказать одно ‑ оно было гораздо более серьезным, нежели 30‑ого апреля прошлого года. И настолько же более прозаическим.
По крайней мере, за два истекших дня я, если не сделался оптимистом, то стал человеком здравого рассудка и материально обеспеченным.
Не знаю, надолго ли.
13 марта
Невыносимо тоскливо.
Наверное, оттого, что вчера весь вечер слушал Равеля.
14 марта
‑ Так вы что же, Ерофеев, считаете себя этаким потерянным человеком? чем‑то вроде…
‑ Извините, я, слава богу, никогда не считал себя "потерянным", ‑ хотя бы потому, что это слишком скучно и… не ново.
‑ А вы бросьте рисоваться, Ерофеев… Говорите со мной как с рядовым комсомольцем. Вы не думайте, что я получил какое‑то указание свыше ‑ специально вас перевоспитывать. Меня просто заинтересовали ваши пространные речи в красном уголке. Вы даже пытались там, кажется, защищать фашизм или что‑то в этом роде… Серьезно вам советую, Ерофеев, ‑ бросьте вы все это. Ведь…
‑ Позвольте, позвольте ‑ во‑первых, никакой речи о защите фашизма не было в красном уголке, всего‑навсего ‑ был спор о советской литературе…
‑ Ну?
‑ Ну и… наша уважаемая библиотекарша в ответ на мой запрос достать мне что‑нибудь Марины Цветаевой, Бальмонта или Фета ‑ высказала гениальную мысль: уничтожить всех этих авторов и запрудить полки советских библиотек исключительно советской литературой… При этом она пыталась мне доказать, что "Первая любовь" Константина Симонова выше всего, что было создано всеми тремя поэтами, вместе взятыми…
‑ Вы, конечно, возмутились.
Ведь…
‑ Позвольте, позвольте ‑ во‑первых, никакой речи о защите фашизма не было в красном уголке, всего‑навсего ‑ был спор о советской литературе…
‑ Ну?
‑ Ну и… наша уважаемая библиотекарша в ответ на мой запрос достать мне что‑нибудь Марины Цветаевой, Бальмонта или Фета ‑ высказала гениальную мысль: уничтожить всех этих авторов и запрудить полки советских библиотек исключительно советской литературой… При этом она пыталась мне доказать, что "Первая любовь" Константина Симонова выше всего, что было создано всеми тремя поэтами, вместе взятыми…
‑ Вы, конечно, возмутились.
‑ Я не возмутился. Я просто процитировал ей Маринетти о поджигателях с почерневшими пальцами, которые зажгут полки библиотек… Библиотекарша общенародно обвинила меня в фашистских наклонностях… А я просто‑напросто запел "Не искушай меня без нужды возвратом нежности твоей"…
‑ Послушайте, Ерофеев, вы не можете мне сказать, за что вы питаете такую ненависть к советской литературе? Ведь я не первый раз встречаю подобно настроенных молодых людей… Я думаю ‑ это просто от незнания жизни.
‑ Да, наверное, от этого.
‑ И, вы понимаете, Ерофеев, ‑ вот вы, наверное, еще не служили в армии? ‑ ну что ж, будете служить. И там вы поймете, что значит жизнь. Настоящая жизнь. И, вы представляете, ‑ вы служите во флоте, ваша девушка далеко от вас, вы ‑ в открытом море… И вот вся эта дружная, сплоченная семья матросов запевает песню о девушке, которая ждет возвращения матроса, ‑ ну, одним словом, простую советскую песню ‑ ведь вы с удовольствием подпоете… Уверяю вас ‑ если вы попадете в хороший коллектив, вы сделаетесь гораздо проще… Гораздо проще…
‑ Не думаю… По крайней мере, мой, извините, духовный мир никогда не сузится до размеров того мирка, которым живут эти ваши любящие матросы.
‑ Гм… "любящие"? Узкий мирок? Вы, наверное, никогда не были любящим?
‑ Наверное.
‑ Почему ‑ наверное?
‑ Тттак… Видите ли, ‑ я вообще не собирался касаться интимных вопросов…
‑ Ну, ладно… Хе‑хе‑хе… Вы комсомолец, Ерофеев?
‑ Да… комсомолец.
‑ Авангард молодежи?
‑ Видите ли, я давно поступал в комсомол и… немножко запамятовал, как там написано в уставе ‑ авангард или арьергард…
‑ Вы ммило шутите, Ерофеев…
‑ Да, я с детства шутник.
‑ Очччень жаль… оччень жаль… А вы не знаете, по какому поводу я спросил вас ‑ комсомолец вы или нет?
‑ Откровенно говоря… теряюсь в догадках…
‑ Гм… "Теряетесь в догадках"… А ведь догадаться, Ерофеев, не слишком трудно… Знаете, что я вам скажу, ‑ вы никогда не собьете с правильного пути нашу молодежь ‑ и, пожалуйста, бросьте всю эту вашу… пропаганду…
‑ О боже! Какую пропаганду?!
‑ Ккаккой же вы милый и невинный ребенок все‑таки! Вы даже не знаете, о чем идет речь! "Теряетесь в догадках"! Знаете что, Ерофеев ‑ бросьте кривляться! Поймите ту простую истину, что вы стараетесь переделать на свой лад людей, которые прошли суровую жизненную школу и которые, откровенно вам скажу, смеются и над вами, и над той чепухой, которую вы проповедуете… Смеются и…
‑ Извиняюсь, но если я говорю чепуху, и все смеются над этой чепухой, так почему же вы так… встревожены? Ведь вы, я надеюсь, тоже прошли суровую жизненную школу?
‑ Я не встревожен, Ерофеев. Я тоже смеюсь. Но это не простой смех. Когда я вижу здорового, восемнадцатилетнего парня, который, вместо того чтобы со всей молодежью страны бороться за наше общее, кровное дело, только тем и занимается, что хлещет водку и проповедует какое‑то… человеконенавистничество… ‑ мне становится даже страшно! Да! Страшно! За таких, извиняюсь, скотов, которые даже не стоят этого!
‑ Чего ‑ "этого"?
‑ Да! которые даже не стоят этого! Вы знаете, что мой отец вот таких вот, как вы, в сорок первом году расстреливал сотнями, как собак расстреливал?! Эти…
‑ Вы весь в папу, товарищ секретарь.