Когда Елизавета Форстер, мужественная германка, сестра великого Ницше, прислала приветствие "Первому на земле сверхчеловеку", всем это показалось лишь красивым жестом. Ведь для них все, в конечном счете, слова, слова. И не подозревают, даже мои ближайшие "номера", что Новые Люди уже здесь, присутствуют, действуют, и я их посланец.
Ради кого-то или чего-то другого не стоило, но ради такой идеи можно было вынести все, что вынес я и через что прошел. Все смог, сумел и остановил Глаза Ужаса на Германии. Той самой Германии, где меня унижали, оскорбляли, знать не хотели, обзывали почтмейстером, грозились "выгнать плетью" в Австрию... Где-то же есть он, затаился тот Гржечинский, польский ублюдок, посмевший стать немецким полицейским чином. Он смел плетью грозить будущему фюреру. Он ушел от возмездия. Другие тоже спрятались - сколько их, попрятавшихся! Ускользнули в безвестность, в могилу или за границу. А старый бык - в немецкую историю. Пауль фон Бенекендорф унд Гинденбург!.. Дайте время, я поукорочу ваши имена! Наступает пора новой аристократии. Придет время, и в германских пантеонах станет просторнее. Мощи этого тупицы шутника вышвырну в первую очередь... "Кто он такой, этот Гитлер? Я сделаю его почтмейстером, пусть лижет марки с моим изображением..." Он это сказал, он посмел?!
О, старый мерин, потом и ты узнал, кто я такой. Как вяло пожимал руку новому рейхсканцлеру, которого позвал к власти немецкий народ. Но пожимал! Чувствовал "фон унд", чувствовал, что не для того пришел Адольф Гитлер, чтобы играть в парламентскую болтовню, а чтобы их всех вышвырнуть. Посмотрим, где будет твое "изображение", старая кляча, когда я возьмусь за немецкую историю по-настоящему! Придет Время Песка!..
В чем только меня не подозревали, чем не попрекали - дезертирством из австрийской армии, "еврейской" буквой "д" в фамилии деда... даже автомобилем "за сорок тысяч марок" - эти крикуны из СА, пока их не укротила "ночь длинных ножей". Попрекали машиной, которая потом спасла фюрера, выхватила из-под полицейских пуль - с ключицей сломанной, с этой вот рукой, но спасла. Кто и что вы были бы сейчас, где были бы без фюрера?! О, жадная толпа, которая преданно тянет руки, но, даже покорившись, старается овладеть тобой, господствовать! И ей даже удается это. Как удавалось сладостной Гели, моей пышнотелой и нервной племяннице, а когда не до конца удалось, взяла в руки пистолет и отняла себя у своего господина. "Ну, тогда я уйду!" - ушла, закрылась и выстрелила. С этого и Ева пыталась начинать в первые наши месяцы. И все это ради того, чтобы, подчинившись, господствовать. У толпы, у женщин тут верное чутье, инстинкт, верный путь. И та же жадность. Любя, поклоняясь, отнимут все радости, без которых сами своего существования не представляют. Живи ради них, дыши ими и ничем, никем больше! Еву до сих пор прячу от них - смертельно обидятся, если узнают. Все готовы отнять добрые, преданные немцы у любимого фюрера. Но фюреру ничего и не надо. Ничего! У него есть то, чего вам не постичь. О чем не догадываются даже те, кто знает о Еве, ближайшие "номера". Даже эта африканская свинья Герман. И всезнающий рейхсфюрер не знает. Да, интересно, как там у моего хромоножки Йозефа? Бьет его Магда или он собственным старанием и для своего удовольствия делает ей детишек - сколько их там уже, пять или шесть? Гиммлер намекал на его связь с какой-то подлой славянкой, чешкой. Ну, штрассеровский бесенок, ну, социалист!
Мне известны ваши порочные тайны и тайные пороки, мои законопослушные немцы! Плотоядные, неверные, старательные, оглядчивые. Мы общей тайной перед миром повязаны. Только вы и передо мною простодушничаете. О, это старонемецкое простодушие, эта честность на весь мир! Она-то и есть самая великая немецкая хитрость и самая полезная. Как швабы - лучшие, талантливейшие лжецы в Германии, так мы с вами - в Европе. Благодаря нашему мефистофельскому простодушию.
Мы общей тайной перед миром повязаны. Только вы и передо мною простодушничаете. О, это старонемецкое простодушие, эта честность на весь мир! Она-то и есть самая великая немецкая хитрость и самая полезная. Как швабы - лучшие, талантливейшие лжецы в Германии, так мы с вами - в Европе. Благодаря нашему мефистофельскому простодушию. Если чем и победим другие расы, то именно простодушием, которым всегда питалось истинно немецкое чувство правоты перед всеми и за все. Кто больше меня предан этому гениальному немецкому чувству? Так не надо хотя бы передо мной хитрить. Я во всем с вами и всегда. Да, мы всегда честно требуем только необходимого, ничего лишнего! Требуем по праву немецкой культуры, немецкого трудолюбия - честно! Чувство любого немца, когда он обижен за Германию, самое справедливое. Это народное чувство. Как ни у кого другого. Никто и никогда не хотел считаться с нашими правами, требованиями, которые всегда справедливы. И сегодня мы честно объявляем: отныне мы становимся нацией истребляющей! Англосаксам придется передать нам - вместе с Ближним Востоком, Африкой, Азией - и эту роль, это право.
Ваша, немцы, честность, она и моя тоже. Но я не позволю вам сыграть в слишком знакомую игру: не удастся вам простодушно отречься от своего фюрера. Умыть руки, которыми тянулись к Нему, старались коснуться хотя бы одежды или крыла машины. Я не сам, мы не сами пришли - вы нас позвали. Но не были бы вы немцами: и здесь вы простодушничаете, хитрите! Вы не вышли с нами на мюнхенские улицы, осторожненько выглядывали из-за штор, когда мы шли под пули. Вы не дали мне все голоса, хотя и поманили нас. А этот ублюдок Штрассер едва не расколол партию, и едва все не погибло. Я должен был пистолет поднести к виску и только угрозой, что ухожу, выйду из игры, только этим снова привлек Их Глаза и спас Германию. У вас на все и всегда есть алиби. И все равно мы возникли не сами по себе, мы - из вашей всегдашней правоты, мы - из вашей простодушной немецкой обиды на всех: на банкиров, на красных, на Запад, на Восток, на поражение, на голод, на своих, на чужих. Вы нас позвали!..
Я выбрал борьбу со всеми и до полной победы, что означает - и я этого не скрывал никогда! - полное уничтожение побежденных. Вы на это согласились, пошли за мной, за нами. Потому что я угадал вас, угадал то, чего вы сами стыдились всегда, боялись в себе. Мы повязаны. Не рассчитывайте, что вам простят то, чего не простят мне. Если победим не мы.
Я вас вижу всех и до конца, вы меня - на сколько хватает вашей смелости. И сколько я позволю. Наша с вами общая тайна кончается там, где начинается только моя. И где начинается тайна моего общения с Могуществами. С Ними я разговариваю не по-немецки. Почему-то не задумывался раньше, на каком языке мы разговариваем, когда Глаза Ужаса смотрят мне в лицо. Ева пугается, спрашивает, что со мной, готова голову мою пощупать, если бы не боялась, что рассержусь. И больше всего пугает ее, что разговариваю на незнакомом языке. Только имена звучат для нее знакомо: Дитрих, Петш, Лянц, Кубичек... Но причем здесь Кубичек, этот жалкий музыкантишка?... О чем это я? Да, так и должно быть: особый язык, не всем доступный, язык посвященных! Но если не немецкий, тогда какой же изберем мы, избравшие себя? Все планируем, а об этом наши мудрецы - никто! - даже не задумаются. И мне это не сразу в голову пришло. Столько лишних народов, испорченных рас, а ведь это и языки. Это тоже наши трофеи. Но никем не замечаемые. Предполагалось, что это ненужный хлам, лишнее, подлежащее забвению. А ведь это чудные скальпы для победителя! А что, неожиданный поворот мысли. Шутка истории. Никто не задумывался, как все-таки будут общаться высшие люди и чем отгораживаться будет каста господ от тех, кто внизу. Как будут общаться различные касты, которые мы создадим? Идеально было бы - каждой свой язык. Кроме служебного - пусть себе и немецкого. Без этого не возникнет ощущение избранности. Посвященности и недоступности. Высоты. Тибета. Не придумывать же специальный язык, новый эсперанто.