Явыгляделкакидеальное
пособие для анатомических занятий.
Интересно, что комуняне менясовершенно не узнают. Еще недавно они все
подряд сомнойздоровались и кидались ко мне за автографами.А теперь они
меня просто не видят, не замечают, словно я уже и вовсе стал нематериален. А
когдая обращаюськкому-то из нихи спрашиваю,как куда-топройти или
который час, они проходят мимо, словно не слышат.
Толькоиногдамнеудаетсявступитьвконтактсохранителями
каких-нибудь входов.Так сначала,когда я ещенадеялся разыскать Искруи
пыталсяпроникнуть в гостиницу"Коммунистическая",стражник не тольконе
пустил меня, нодажетолкнул очень грубо. Ямогбыподумать, что онне
знает, кто я такой,но еще совсем недавно этот же самый человек заискивающе
мне улыбался,кланялся и широко распахивалпередо мною дубовые двери.Мои
попыткинайтиСмерчева илиДзержинатоже кончилисьничем.Я ездили в
Безбумлит, ивБумлит.Но итам, и тамчасовыескрещивалипередо мной
автоматы,аодиндажезамахнулсяприкладом. Только с однимиз нихмне
удалосьхотябыпоговорить. Я его спросил, какмне пройтив Бумлит.Он
сказал:нуженпропуск.А гдевзятьпропуск?В бюро пропусков,которое
находитсятамвнутри. Апройти внутрьможно толькопопропуску. Короче
говоря, старая, оченьзнакомая мне еще с социалистических времен сказка про
белого бычка.
Извсехизвестных мне должностных лиц я только однажды встретил возле
Безбумлита отца Звездония.
- Батюшка! - кинулся я к нему.
Он, увидев меня, весь изменился в лице, забормотал: "Свят! Свят! Свят!"
- отзвездился от меня, как от черта, и скрылся в дверях Безбумлита.
Остальные же комунянеивовсе меня игнорировали. Иногда это настолько
выводиломеня из себя, что я готов был, чтобы меня арестовали, расстреляли,
но чтобы как- то обратиливнимание, что я всееще есть. Однажды я дошел до
такогоотчаяния,чтозапузырил кусок кирпичавокно внубеза. Ичтовы
думаете? Внубезовцы высыпали на улицу, но,увидев меня, сразу отвернулись и
стали собирать стекла,не обращая на меняникакого внимания.Другой раз я
подошел к одному комсору на остановкепаробусаи спросил, сколько времени.
Онсмотрел мимо меня, никак не реагируя,словно звук совершенно не колебал
его барабанные перепонки.
- Милостивый государь, - повториля настойчиво, - я к вам обращаюсь. Я
вас лично спрашиваю, не будете ли выстоль любезны и не скажете ли, сколько
времени, мать вашу так и так?
И что вы думаете? Опять никакой реакции.
И тут я вдруг озверел, кинулся на него, повалил его навзничь(здоровый
такой бугай,он просто рухнул, каксноп, подмоим натиском), придавил его
коленом, схватил за глотку.
- Говори, сука, сколько времени, а то задушу!
И задушил бы (он уже хрипел), но тут толпа как-то сгруппировалась, меня
моментальноотнегооторвали, и все дружно отхлынули,словно ничего и не
было.
Увидев служанку, он не преминул повести себя по отношению к ней так вульгарно и грубо, как только мог. Служанка подняла крик. Ментус пнул ее в живот и вошел в комнату с бутылкой водки под мышкой.
– А, ты тут! – рявкнул он. – Привет, Юзек, приятель! Я наношу визит. Притащил водяры и сарделек! Хо-хо-хо, ну и рожа у тебя! Ничего, ничего, моя не лучше!
Пусть рожа рожу бьет по роже!
Вот наша судьба! Вот наша судьба!
Метель прохожих своей рожей
Иль на дубу повесься сам!
– Это что, Сифон тебе так удружил? Этот саженец у стены? Мое почтение!
– Явлюбился, Ментус, влюбился…
Ментус ответил с мудростью пьяницы:
– Так вот отчего у тебя рожа? Кореш, Юзя! Ну, и влепила же тебе возлюбленная рожу. Ты бы видел, на кого похож. Это ничего, ничего, моя тоже недурна. Кореш! Пошли, пошли, нечего тебе тут нюни распускать, проводи-ка меня в свои апартаменты, принеси хлеба к сарделькам – у меня тут бутылка на все печали! Кончай грустить! Юзя, приятель, выпьем, языки почешем, пощеримся на все, что попадется, облегчение себе доставим! Уже третью сегодня лакаю. Облегчение себе доставим. Почтение уважаемой… bonjour… au revoir… мое почтение! Allons, allons.
Яеще раз повернулся к современной. Хотел что-то ей сказать, объяснить – сказать одно-единственное какое-нибудь слово, которое спасло бы меня, но слова этого не было, а Ментус схватил меня под руку, и, шатаясь, мы двинулись в мою комнату, пьяные не алкоголем, но рожами нашими. Я разревелся и все ему рассказал о гимназистке, ничего не опуская. Он выслушал меня добродушно, по-отечески и запел:
Эй, рожа,
На дубу всхожа,
На зяблика похожа!
– Пей, выпей, чего не пьешь? Хвати чуток! Дай мордашку бутылище, дай рожу бутылище! – Лицо у него оставалось страшным, омерзительно хамским и пошлым, и он пожирал лежавшие в промасленной бумаге сардельки, впихивая их в пасть свою.
– Ментус, я хочу освободиться! Освободиться от нее! – воскликнул я.
– Освободиться от рожи? – спросил он. – Сволота.
– Освободиться от гимназистки. Ментус, мне же тридцать лет, как одна копеечка! Тридцать лет!
Он удивленно взглянул на меня, в словах моих, видно, прозвучала искренняя боль. Но тут же расхохотался:
– Эй, не финти! Тридцать лет! Сбрендил, пижон, с луны свалился, фраер (и он употребил еще другие выражения, которых я не стану повторять). Тридцать лет! Эй, знаешь чего. – Он потянул из бутылки и сплюнул. – Я эту твою даму откуда-то знаю. В лицо знаю. За ней Копырда ходит.
– Кто за ней ходит?
– Копырда. Этот, из нашего класса. Понравилась она ему, он ведь тоже такой – современный. Ба, если она вправду современная, тут ничего не поделаешь, черт! Современная только с современным водится, только с такими, как она сама. Ба, ба, если современная влепила тебе рожу, то ты так просто не выкарабкаешься. Это хуже, чем Сифон. Ну, браток, ничего, у каждого к его особе прицеплен какой-нибудь идеал, как щепка к одежде в первый день Великого поста. Пей, пей, выпивай! Думаешь, я освободился? Я сделал из рожи тряпку, а парень этот постоянно меня донимает.
– Ты же изнасиловал Сифона!
– Что с того? Изнасиловал, а рожа осталась. Смотри-ка, – удивился он. – Ну и разболтались. Я про парня, а ты про гимназистку. Дуй водку! Эх, парень, – размечтался он вдруг, – эх, парень! Юзя, вот бы удрать к парню. На луга, на поля, убежать, удрать, – бормотал он. – К парню… к парню…
Но мне плевать было на его парня. Только современная! Ревность во мне поднялась к Копырде – ах, значит, Копырда ходил за ней! Если, однако, «за ней», а не «с ней», они, значит, незнакомы… Я боялся спросить.