– Спасибо за советы. Они всегда к месту.
– Хорошо, если получится.
– Буду стараться,- сказал крепыш и поднялся, но, подумав, протянул ей руку.- Вам тоже всего хорошего.
Сати пожала ему руку.
– Знаешь, хорошо, что вас в Ханалее не съели акулы.
– А что, там бывают акулы? Правда?
– Правда,- сказала Сати.- Бывают.
Каждый вечер Сати садится перед восьмьюдесятью восемью клавишами слоновьей кости и черного дерева и ее пальцы почти машинально бегают по ним. Все это время она не думает ни о чем другом. Сквозь ее сознание проходят только отголоски звуков. Входят сюда, выходят отту-да. А когда она не играет на пианино, то размышляет о трех неделях в Ханалее в конце осени. Думает о шуме прибоя, о шелесте листвы железных деревьев. Об уносимых тропическим ветром облаках, о парящих в небе альбатросах. А также о том, что должно ее там ждать.
Больше ей теперь думать не о чем.
Бухта Ханалей.
Где бы оно ни нашлось
– Мужниного отца три года назад задавило насмерть трамваем,- сказала та женщина. И сделала небольшую паузу.
Я ничего ей на это не сказал. Лишь пару раз кивнул слегка, глядя собеседнице прямо в гла-за. А пока она молчала, проверил остроту дюжины карандашей на подставке. Как игрок в гольф подбирает клюшку, я осторожно выбрал один. Чтобы не был чересчур острым и в то же время – слишком тупым.
– Стыдно признаться,- продолжила она.
И на это я ничего не сказал. Только придвинул блокнот для заметок и, приноравливаясь к карандашу, записал на самом верху сегодняшнее число и ее имя.
– В Токио почти не осталось трамваев – теперь там одни автобусы. Но кое-где трамваи еще сохранились. Как историческое наследие. Именно такой и задавил свекра,- сказала она и без-звучно вздохнула.- Первого октября три года тому назад. Ночью лил сильный дождь.
Эту информацию я записал карандашом в блокноте. «Отец, три года назад, трамвай, ли-вень, 1 октября, ночь». Я могу писать иероглифы только очень аккуратно, поэтому на любую запись требуется время.
– Свекор в тот день был очень пьян. Иначе вряд ли уснул бы прямо на трамвайных рельсах в такой ливень. Само собой.
После этих слов она опять умолкла. Сжав рот, пристально посмотрела на меня. Видимо, искала сочувствия.
– Конечно,- сказал я,- скорее всего, был выпивши.
– Похоже, набрался до потери сознания.
– И часто с ним такое бывало?
– Вы имеете в виду, часто ли он напивался до потери сознания?
Я кивнул.
– Действительно, иногда бывал весьма пьян,- признала она.- Но не часто и не до такой сте-пени, чтобы спать на рельсах.
Я попытался, но так и не смог определить, до какой степени нужно захмелеть, чтобы умуд-риться уснуть на трамвайных рельсах. Это вообще вопрос меры, качества или направленности?
– Выходит, прецеденты были, но… не до такой степени, верно?
– Да, не в стельку,- ответила она.
– Разрешите осведомиться о возрасте?
– Вы хотите спросить, сколько мне лет?
– Да,- ответил я.- Разумеется, если вы не желаете отвечать на этот вопрос, считайте, что я вам его и не задавал.
Она потерла указательным пальцем переносицу. Изящный и красивый нос – похоже, она недавно сделала пластическую операцию. У меня раньше была подружка с такой же привычкой. Тоже сделала пластическую операцию носа и, задумавшись, постоянно терла пальцем переноси-цу. Будто бы проверяла, на месте ли новый нос. Поэтому теперь меня охватило легкое дежавю. Оральный секс тоже вспомнился.
– В принципе, скрывать тут нечего,- сказала она.- Скоро исполнится тридцать пять.
– А сколько было свекру, когда он умер?
– Шестьдесят восемь.
– Скажите, а чем он занимался? В смысле работы.
– Был священником.
– Был священником.
– Священником, это… в смысле, буддийским монахом?
– Да, буддийским монахом. Секты Дзёдосю*. Служил настоятелем храма в районе Тоси-ма**.
– Должно быть, это для вас сильный шок?
– То, что пьяного свекра задавило трамваем?
– Да.
* Дзёдосю – секта необуддизма, основанная в конце эпохи Хэйан (1170-е гг.).
** Тосима – один из 23 районов Большого Токио.
– Несомненно, шок. Особенно для мужа,- сказала она.
Я записал в блокноте: «68 лет, монах, Дзёдосю».
Она сидела на краю дивана. Я расположился в офисном кресле за столом. Нас разделяло около двух метров. На ней был стильный костюм полынного цвета. Красивые ноги обтянуты колготками в тон изящным черным туфлям на шпильках, что смертоносно заострялись.
– Итак,- начал я,- ваша просьба имеет какое-то отношение к покойному отцу вашего супру-га?
– Нет, совсем не так,- сказала она и слегка, но уверенно покачала головой, подтверждая от-рицание.- К моему мужу.
– Ваш муж тоже монах?
– Нет, он работает в компании «Меррилл Линч».
– Которая ворочает ценными бумагами?
– Да,- ответила она. В ее голосе улавливалось легкое раздражение: дескать, разве есть в мире какая-то другая «Меррилл Линч»? – Он так называемый трейдер.
Я проверил, не затупился ли карандаш, и молча ждал продолжения.
– Муж был единственным ребенком в семье, но интересовался ценными бумагами куда сильней, чем буддизмом, поэтому не пошел по стопам отца.
Она посмотрела на меня таким взглядом, словно искала понимания: «Ведь это естествен-но?» Однако я не проявлял интереса ни к ценным бумагам, ни к буддизму и впечатление оставил при себе. Только сделал лицо понейтральнее: мол, я вас внимательно слушаю.
– После его смерти свекровь переехала в наш дом на Синагаве. В тот же дом, но в другую квартиру. Наша с мужем на двадцать шестом этаже, а она поселилась на двадцать четвертом. Раньше она жила вместе со свекром при храме, но из главного храма секты прислали нового на-стоятеля, поэтому свекровь перебралась сюда. Живет одна. Ей сейчас шестьдесят три. К слову сказать, моему мужу сорок. И если ничего не произойдет, в следующем месяце исполнится сорок один.
«Свекровь, 24-й этаж, 63 года, мужу 40, “Меррилл Линч”, 26-й этаж, район Синагава» – за-писал я в блокноте. Она терпеливо ждала, когда я закончу.
– Свекровь после смерти свекра начала страдать неврозом тревоги. Особенно симптомы обостряются в дождь. Пожалуй, из-за того, что свекор погиб в дождливую ночь. Такое с ней слу-чается нередко.
Я слегка кивнул.
– Симптомы обостряются, и у нее словно ослабевает болт в голове. Тогда она звонит нам. И либо муж, либо я спускаемся к ней на два этажа, чтобы побыть рядом. Можно сказать, успо-каиваем или отвлекаем разговорами… Когда муж дома, идет он. Когда его нет – я.
Она сделала паузу, ожидая моей реакции. Но я молчал.
– Свекровь – человек неплохой. Я ни в коем случае не имею ничего против ее характера. Просто она немного нервная и за долгие годы привыкла полагаться на других. Надеюсь, вам в целом понятна ситуация.
– Думаю, что да,- ответил я.
Она быстро положила ногу на ногу и ждала, пока я что-нибудь запишу в блокнот. Но я на этот раз ничего записывать не стал.
– Телефон зазвонил в десять утра. В воскресенье. В тот день тоже шел сильный дождь. По-запрошлое воскресенье. Сегодня среда. Выходит, десять дней тому назад.
Я бросил взгляд в настольный календарь.
– Воскресенье было третьего сентября.
– Да. Действительно, третье сентября. В десять утра раздался звонок от свекрови,- сказала она. И закрыла глаза, будто что-то вспоминая.
В фильме Альфреда Хичкока в такой момент экран бы дрогнул и началась сцена воспоми-наний.