Закончив свой рассказ, он подозвал официантку и заказал еще пива. Я тоже заказал пиво. В ожидании заказа мы молча смотрели на гладь бассейна. На дне отражались разделительные дорожки и тени пловцов.
Мы были знакомы всего два месяца. Ходили в один спортклуб – можно сказать, были при-ятелями по бассейну. Он поправил движение моей правой руки при плавании кролем. Несколько раз после бассейна мы сидели в этом кафе, попивая холодное пиво и болтая ни о чем. Как-то раз мы заговорили о работе, и, узнав, что я писатель, он, немного помолчав, спросил, не соглашусь ли я выслушать небольшую историю.
– Эта история обо мне, – пояснил он, – самая обычная история, возможно, она покажется тебе полной ерундой. Но мне давно хотелось выговориться. Я не успокоюсь, пока буду держать это в себе.
Я ответил, что проблем нет, я готов его выслушать. Тем более что он не производил впе-чатления человека, который станет мучить собеседника дурацкими рассказами. Определенно его стоило внимательно выслушать, тем более если он сам этого хочет.
И тогда он поведал мне свою историю.
Я выслушал его.
– Как писатель, что ты об этом думаешь? Интересно? Или скучно? Ответь честно.
– Думаю, тут есть определенный интерес, – честно ответил я.
Он с усмешкой склонил голову набок:
– Возможно. Только я никак не возьму в толк, в чем он заключается. Не могу ухватить ту изюминку, на которой держится вся история. Мне кажется, что, ухвати я ее, и смог бы лучше разобраться в окружающей действительности.
– Наверное, так и есть, – сказал я.
– А ты знаешь, в чем ее изюминка? – спросил он, пытливо глядя мне в глаза.
– Не знаю, – ответил я, – но думаю, в твоем рассказе есть кое-что весьма интересное. Гла-зами писателя, так сказать. И все же, пока не изложу ее на бумаге, я не смогу понять, в чем ее интерес. Вот такая штука. Я часто не могу разглядеть форму того или иного явления, пока не попробую выразить его в тексте.
– Понимаю, о чем ты недоговариваешь, – ответил он.
Мы немного помолчали, выпили пива. Он сидел, подперев щеку, одетый в бежевую ру-башку и светло-зеленый кашемировый пуловер. На безымянном пальце поблескивало серебря-ное обручальное кольцо. На мгновение я представил, как он ласкает этими пальцами миловид-ную жену и молодую любовницу.
– Я бы записал эту историю, – сказал я, – но ведь ее могут опубликовать.
– Ну и пусть, – ответил он, – даже лучше, если опубликуют.
– Не боишься, что все узнают про любовницу? – спросил я. – Могу сказать из личного опыта, что, если героем рассказа становится реальный человек, окружающие почти всегда безошибочно его узнают.
– Как раз это меня не смущает, – ответил он как ни в чем не бывало.
– То есть тебе все равно, если все откроется? – переспросил я.
Он кивнул.
– Вообще-то я терпеть не могу вранья, – произнес он на прощание, – даже если моя ложь никого не ранит, все равно не желаю лгать. Не хочу прожить остаток жизни, обманывая или ис-пользуя кого-то.
Я хотел бы что-нибудь ответить, но не смог подобрать нужных слов. Потому что его слова были правильнее.
Мы и сейчас время от времени видимся в бассейне. Серьезных разговоров больше не ве-дем. Сидя у бассейна, болтаем о погоде и последних концертах. Не могу представить, что он по-чувствует, когда прочтет этот рассказ.
Почившей принцессе
Как любая красивая девочка, выращенная в заботе и любви, а в результате безнадежно ис-порченная, она виртуозно и талантливо умела ранить чувства других людей.
В силу моей молодости (мне тогда было двадцать один или двадцать два года), эта черта ее характера приводила меня в бешенство. Сейчас я думаю, что, привычно раня окружающих, она наверняка причиняла боль и себе.
Кроме того, она, вероятно, не знала способа себя контролиро-вать. Найдись в тот момент кто-то гораздо сильнее ее, кто ловко вспорол бы ее плоть, выпустив эго наружу, он наверняка принес бы ей облегчение. Она отчетливо просила о помощи.
Но вокруг не находилось никого сильнее, а я в те молодые годы вообще не задумывался о таких вещах. Просто злился, и все.
Если по какой-то причине (а чаще без причины) она хотела кого-нибудь ранить, перед ней оказывалась бессильной даже королевская рать. Искусно выбирая в толпе несчастную жертву, она заманивала ее в тупик, припирала к стенке и, словно разминая толкушкой вареный карто-фель, красиво растаптывала. На поле боя оставался труп не толще папиросной бумаги. Пожалуй, она и вправду обладала нешуточным талантом.
Она не была особенно логична или красноречива, просто умела мгновенно нащупать эмо-ционально слабое место собеседника. Затем, затаившись, словно дикий зверь, выжидала удоб-ный момент и, вонзившись в мягкое горло жертвы, разрывала его. Зачатую ее аргументы были напрочь лишены логики, и она просто ловко обводила нас вокруг пальца. Позднее, по неспеш-ном размышлении, и сам обманутый, и те, кто наблюдал сцену со стороны, никак не могли взять в толк, как какая-то мелочь могла предопределить исход битвы, но в минуту сражения она так ловко вцеплялась в слабое место противника, что тот не мог даже дернуться. В боксе это называется «сделать» – дальше остается только распластаться на ринге. Она ни разу не поставила в такое положение меня, но мне иногда приходилось наблюдать зрелище со стороны. Это была не дискуссия, не спор и даже не ссора. Перед нами разворачивалась самая настоящая кровавая психологическая бойня.
Именно эта ее черта, так ненавидимая мной, вызывала восторг у большинства окружающих мужчин. Оттого что ее считали талантливой, это качество ее характера только набирало обороты. Порочный круг. Замкнутый круг. Как в «Сказке о маленьком черном Самбо», где три тигра гоняются друг за другом вокруг пальмы, пока не превращаются в масло.
Мне, к сожалению, неизвестно, как оценивали ее другие девочки в тусовке, что они о ней думали. Я немного дистанцировался от их компании, общался, так сказать, на правах визитера, и девочки со мной не откровенничали.
Объединенная любовью к лыжам, эта странная компания сложилась из студентов трех университетов. Во время зимних каникул они все вместе выезжали на лыжные базы, а в осталь-ное время года совместно тренировались, выпивали или купались в море на побережье Сёнан. Их было человек двенадцать или тринадцать – аккуратненькие, милые, внимательные. Между тем я не помню лица ни одного из них. Все двенадцать или тринадцать лиц расплавились в моей голове, словно растаявший шоколад, слипшись в целостный образ. Не стоит и пытаться разделить его. Только она, конечно же, стоит особняком.
Я совершенно не интересовался лыжами и оказался в тусовке благодаря бывшему одно-класснику – так вышло, что целый месяц я жил у него дома. Меня приняли в компанию и стали считать своим. Думаю, не последнюю роль сыграло мое умение подсчитывать очки при игре в маджонг, но, надо признать, все они были со мной чрезвычайно милы и даже пригласили пойти с ними в лыжный поход. Я ответил, что мне нет дела ни до чего, кроме качалки, и отказался от их предложения – теперь мне кажется, что так говорить не стоило. С их стороны это было вполне искреннее участие. Не следовало говорить, что жимы интересуют меня гораздо больше лыж, даже если так оно и было на самом деле.
Помнится, приятель, у которого я жил, всегда был от нее без ума. Не мудрено – от таких, как она, большинство мужчин теряют голову. Думаю, встреть я ее при других обстоятельствах, и сам бы влюбился с первого взгляда. Описать ее красоту словами сравнительно просто. Чтобы представить ее характер, достаточно выделить три момента: (а) выглядит мудрой, (б) полна жиз-ни, (в) кокетлива.
Невысокая и худенькая, удивительно пропорциональная, она казалась до краев наполнен-ной энергией.