Будто смотришь на мир через фильтр – что-то сияет ярче, чем в действительности, а что-то тонет в сером, утратившем жизненную энергию свете.
Спать не хотелось. Словно и не было сна, мое сознание стало звонким, как остывшая кера-мика. Я бесцельно обошел коттедж. Вокруг стояла полная тишина, никаких звуков, только шум волн. Да и их толком не слышно, если не вслушиваться. Я остановился, достал из кармана виски и отхлебнул.
Обогнув коттедж, пересек газон, в лунном свете напоминавший круглый заледенелый пруд. Прошел вдоль кустов, доходящих мне до пояса, поднялся по ступеням и вышел к открыто-му бару в тропическом стиле. Обычно по вечерам я выпивал здесь по две водки с тоником, но сейчас он, конечно, уже закрыт. На стилизованной под беседку стойке спущена ставня, только в саду в беспорядке стоит дюжина круглых столов. Аккуратно свернутые зонты над столами на-поминают сложивших крылья гигантских ночных птиц.
Парень на инвалидной коляске одиноко смотрел на море, облокотившись на один из сто-лов. Металлические детали коляски, напитавшись лунным светом, сверкали ледяной белизной. Издали коляска казалась совершенным металлическим механизмом, призванным служить какой-то особой ночной цели. Спицы колес, словно зубы животного с высших ступеней эволюции, зловеще поблескивали в темноте.
Я впервые видел его в одиночестве. Для меня они с матерью представляли единое целое, и видеть его одного было непривычно. Уже то, что я стал этому свидетелем, показалось мне неуч-тивым. На нем были его обычная оранжевая гавайка и хлопковые брюки. Он неподвижно смот-рел на море.
Я заколебался, не зная, как следует поступить. Наконец решился и, как мог медленно, на-правился в его сторону, стараясь держаться в поле его видимости, чтобы ненароком не напугать. Когда нас разделяло два или три метра, он повернулся ко мне и кивнул, как обычно.
– Добрый вечер, – произнес я тихо, приноравливаясь к ночной тишине.
– Добрый вечер, – так же тихо ответил он.
Я придвинул кресло и сел за соседний столик. Проследил его взгляд. Повсюду вдоль берега торчали низкие зубья скал, похожих на разломленный кекс, о них бились невысокие волны. Словно нежные рюши жабо, они наскакивали белым и тут же отступали. Форма рюш причудливо менялась, но их размер оставался неизменным, словно отмеренным по линейке. Волны были монотонны и тоскливы, как маятник часов.
– Вас не было сегодня на берегу, – через стол обратился я к нему.
Он скрестил руки на груди, повернулся ко мне.
– Да, – ответил он.
Некоторое время он молчал. Дыхание тихое, как во сне.
– Сегодня я целый день отдыхал в номере, – произнес он, – мама себя неважно чувствова-ла. Я имею в виду не физическое самочувствие, а психологическое. Она перенервничала.
С этими словами он несколько раз потер щеку подушечкой среднего пальца правой руки. Несмотря на позднее время, на его щеках совсем не было щетины, их кожа была гладкой как фарфор.
– Но теперь все в порядке. Мама крепко спит. Ей, чтобы встать на ноги, достаточно просто вздремнуть, не то что мне. Конечно, полностью она не поправится, но в принципе придет в нор-му. Утром проснется здоровой.
Секунд двадцать, или тридцать, или даже минуту он сидел молча. Я уже поставил на землю задранные было под столом ноги и только выжидал удобного момента, чтобы уйти. Что-то слишком часто я выжидаю удобные моменты для ухода. Наверное, всему виной мой характер. Но прежде чем я успел раскрыть рот, он снова заговорил.
– Вам это, наверно, не интересно? – спросил он. – Говорить о болезни со здоровым челове-ком – настоящая дерзость.
Я ответил, что это не так, что в мире не существует полностью здоровых, без единой чер-воточинки, людей. В ответ он еле заметно кивнул.
– Нервные заболевания у всех проявляются по-разному. Причина одна, результатов множе-ство. Как при землетрясении – одна и та же энергия, достигая поверхности земли, принимает самые разные формы в зависимости от места выхода.
Как при землетрясении – одна и та же энергия, достигая поверхности земли, принимает самые разные формы в зависимости от места выхода. В результате может возникнуть новый ост-ров или исчезнуть старый.
Он зевнул и извинился.
Казалось, он вот-вот заснет, и я, видя его усталое лицо, посоветовал ему поскорее вернуть-ся в комнату и лечь спать.
– Не обращайте внимания, пожалуйста, – ответил он, – может, я и выгляжу сонным, но спать совсем не хочу. Мне достаточно четырех часов сна в сутки, к тому же засыпаю я только под утро. В эти часы я обычно сижу здесь. Не обращайте внимания.
С этими словами он взял со стола пепельницу «Чинзано» и взглянул на нее, как на нечто крайне важное.
– В случае с мамой, у нее… как бы это сказать… перестают нормально двигаться губы или глаза. Довольно странный синдром. Но не стоит относиться к этому серьезнее, чем следует. Это в принципе не опасно. Просто симптом. Поспит, и все пройдет.
Я кивнул.
– И, прошу вас, не говорите маме о том, что я вам рассказал. Она не любит, когда обсуж-дают ее здоровье.
– Конечно, – ответил я, – к тому же утром мы уедем. Не думаю, что нам представится слу-чай для беседы.
Достав из кармана платок и высморкавшись, он вернул платок на место и прикрыл глаза, словно обдумывая какую-то мысль. Некоторое время стояла тишина, как если бы он куда-то вы-шел и через некоторое время вернулся. Я представил, как его настроение движется вверх, потом вниз.
– Нам вас будет не хватать, – произнес он.
– К сожалению, пора на работу, – ответил я.
– Хорошо, когда есть, куда уезжать.
– Зависит от того, куда уезжаешь, – усмехнулся я. – А вы здесь давно?
– Две недели примерно. Точно не скажу, но где-то так.
Я спросил, как долго они еще собираются тут быть.
– Ну… – протянул он, едва заметно покачав головой, – может, месяц, может, два месяца, как получится. Я не знаю, в том смысле, что это не я решаю. Муж моей сестры – крупный ак-ционер в этом отеле, и номер нам обходится совсем дешево. У отца компания по производству плитки, а муж сестры фактически унаследовал ее. Честно говоря, я его не очень люблю, но ведь родственников не выбирают. К тому же в силу своей антипатии я не могу оценить, действитель-но ли он настолько неприятен. Зачастую нездоровые люди бывают весьма ограниченными.
Он снова прикрыл глаза.
– Во всяком случае, плитки он производит много. Это дорогая плитка, ее кладут в холлах жилых домов. Еще у него куча акций разных компаний. Одним словом, делец. Мой отец тоже такой. Так что, мы – я имею в виду нашу семью – четко подразделяемся на здоровых людей и нездоровых, эффективных и неэффективных. Остальные стандарты постепенно отмирают. Здо-ровые люди производят плитку, умело управляют капиталом, уклоняются от налогов, кормят нездоровых людей. Довольно грамотная система с точки зрения функциональности. – Он со смехом вернул на стол пепельницу. – Они все решают. Живи месяц там, живи два месяца тут. А я, словно дождик, иду туда, иду сюда. Вернее, я и мама.
Он снова зевнул и взглянул на берег. Волны по-прежнему механически накатывали на скалы. Высоко над морем плавала белая луна. Желая узнать, который час, я кинул взгляд на запястье, но наручных часов там не оказалось. Я забыл их на ночном столике в номере.
– Семья – удивительная штука. Неважно, хорошо в ней идут дела или нет, – промолвил он, сузив глаза и глядя на море. – У вас ведь есть семья?
Я ответил, что вроде да, а вроде и нет. Не знаю, можно ли назвать семьей бездетных супру-гов. В том смысле, что это всего лишь договор на определенных условиях. Я так ему и сказал.
– Да, – согласился он, – семья в принципе невозможна без определенных условий.