- Да что вы говорите?- удивился старый пан Попел -Неужелиумер? От
чего же?
-Склероз,-лаконичноответилдоктор; хотел былоупомянутьио
возрасте, да глянул искоса на старого Попела - и не сказал ничего.
Пан Попел призадумался; да нет, у него, слава богу, пока все в порядке,
не чувствует он ничего такого, что указывало бы на всякое там...
- Стало быть, умер, - рассеянно повторил он.- А ведьему, пожалуй, и
семидесяти небыло, правда? Немногомоложеменя был. Я его знавал... Мы с
ним детьми в школувместе ходили. Потом долгие годы не виделись - только уж
когда он в Прагу попал, в министерство, встречал его время от времени... раз
или два в год. Был такой приличный человек...
- Хороший человек, - согласился доктор, подвязывая розук палке. - Я с
нимипознакомился в саду.Как-то, слышу,обращается ко мне кто-то через
забор. "Простите,это какая же из семейства Malus [яблоня(лат.)] цветет у
вас вонтам?"- "Malus Halliana" -отвечаю и приглашаю егов сад. - Сами
знаете,как могут сойтись два садовода. Ипосле он иногда заходилко мне,
если видел, что я ничем не занят,- и все оцветах. Я даже толком и не знал,
кто он, пока меня к нему не позвали. Тогда уже очень скверныбыли его дела.
А садик отличный.
- Это на него похоже, - заметил панПопел. - Сколько я егопомню, был
он такой порядочный, добросовестный человек. Прекрасный службист и прочее...
А вообще-то ведь страшно мало знаешь о таких вот приличных людях, не так ли?
- А он это описал, - вдруг молвил доктор.
- Что описал?
-Свою жизнь. В прошлом году нашелв моихкнижках биографию какой-то
знаменитости,да иговорит:а надобы, чтоб когда-нибудьописалижизнь
обыкновенного человека. Икак заболел, принялся записывать свою собственную
жизнь. Икогда...когда емухудо стало, отдал мне. Видно,некомубольше
было.-Докторпоколебался. - Хотите,дампочитать,раз вы егостарый
товарищ.
Старый Попел был даже тронут.
-О, оченьмилосвашей стороны. Конечно,я охотно это сделаюдля
него...- Видимо,чтениеэтопредставлялось Попелувроденекойуслуги
покойному, - Значит, он, бедняга, написал собственную биографию...
-Я сейчас принесу,- сказал доктор, осторожноотламываяпасынок на
стебле розы.- Ишь как он хочетстать шиповником, этотцветок! Всевремя
надо подавлять в нем другое, дикое начало... - Доктор выпрямился. - Ах да, я
ведь обещалвам рукопись,- рассеянно проговорил он и, прежде чемуйти, -
что он сделал с видимой неохотой, - окинул взглядом свой садик.
"Умер, значит, - уныло думал меж тем старый человек. - Видно, самое это
обыкновенное дело - умереть,раз сумел с этим справиться даже человек такой
правильнойжизни.Новсе-таки, верно, неочень-то емухотелось,- может,
потому иописал он свою жизнь, чтосильно кнейбыл привязан.
Скажите на
милость: такой правильный человек, и вдруг - бац! - умирает..."
- Вот, возьмите, - сказал доктор, протягивая довольно толстую рукопись,
аккуратносложеннуюитщательноперевязанную ленточкой -будто это была
стопка завершенных дел.
Пан Попел растроганно принял рукопись и открыл первую страницу.
-И как чисто писано,- чуть не с благоговениемвыдохнул он. - Сразу
видно чиновника старой школы! Веговремена,сударь, не было ещепишущих
машинок, все писали от руки; тогда очень ценили красивый, четкий почерк.
- Дальше пойдет уже не так чисто, - проворчалдоктор.- Там он многое
перечеркивал, спешил. Да и рука уже не так бегла и тверда.
"Как странно, - думал пан Попел. - Читать рукопись умершего - ведьэто
всеравночтокасатьсямертвойруки.Дажевпочеркеестьчто-то
мертвенное...Ненадобы брать мнеэтодомой. Не надо быобещать,что
прочитаю".
- А стоит читать все? - спросил он нерешительно. Доктор пожал плечами.
I
Третьегодняопустилсяяна колени красцветшейкамнеломке,чтоб
очистить ее от сорной травы, иу меняслегка закружиласьголова,ноэто
случалось со мной нередко. Быть может, именно головокружение и было причиной
тому,чтоместо это мне вдруг показалосьпрекраснее, чем когда бытони
было: огнисто-алые колоски камнеломки и белые, прохладные султаны таволжника
заними - это было так прекрасно и чуть ли нетаинственно,что голова моя
пошлакругом. В двух шагах от менясиделна камне зяблик, головку склонил
набоки поглядывал наменя одним глазком: а ты, мол, кто таков?Ядышать
боялся, чтобнеспугнуть его,и чувствовал,какстучит у меня сердце. И
вдруг пришло это. Незнаюдаже,как иописать, но былоэтоудивительно
сильное и верное ощущение смерти.
В самом деле, не умею выразить иначе; кажется, страшно стеснило дыхание
или ещечто-то,-ноединственное, что я сознавал, была безмерная тоска.
Когда меняотпустило,я всееще стоял на коленях,только вруках сжимал
множествосорванных листьев. Этоощущениеопаловомне,какволна,и
оставило печаль, которая небыламненеприятна.Я чувствовал, как смешно
дрожат моиноги; осторожно пошел к скамейке сесть и, закрывглаза, твердил
про себя: "Ну вот и оно, вотоно". Однакоужаса никакогонебыло, только
удивление, и еще мысль,что надокак-то с этим справиться. Позже я решился
открыть глазаи шевельнуть головой. Господи, каким прекрасным показался мне
мой сад- как никогда, никогда; даведьничегомне иного не надо, только
сидеть воттак, смотреть насвети тени,наотцветающийтаволжник,на
дрозда, который выклевываетчервя. Давно когда-то - вчера - я говорил себе,
чтовыкопаювеснойдва дельфиниума, зараженных плесенью,ипосажу на их
местодругие.Теперь,видно, неуспею, ина будущийгодвырастут они,
обезображенныесловно проказой.