Имнебыло жальэтого,жальбылоеще
многого; как-то был я размягчен и растроган тем, что предстоит мне уйти.
Меня мучила мысль, что, пожалуй, следует сказать об этом моей экономке.
Она славная женщина, только всполошится,как квочка; ужаснется, замечется с
распухшим от слез лицом, и все у нее будет валитьсяиз рук.Ах, к чему все
этинеприятности,этот переполох;чемглажепройдет,темлучше.Надо
привестивпорядок дела,сказал я себе соблегчением; стало быть,есть,
славабогу, занятие на несколько дней.Много литруда привести впорядок
дела, если ты - вдовец ипенсионер?Нет, видно, яуженеуспею заменить
дельфиниум иомолодить закутанное назиму деревцебарбариса, нов ящиках
моегописьменногостолабудетпорядок,иничтовнихненапомнит
незавершенных дел.
Я для того записываю подробности этого мгновения, чтобы ясно стало, как
и почему во мне родиласьпотребностьнавести порядокв делах. У меня было
такое ощущение, словно я ужепережил нечтоподобное, и неоднажды. Всякий
раз, какменя переводили послужбе вдругоеместо,я наводил порядокв
письменномстоле,скоторымрасставался,нежелая оставлять после себя
ничего недоделанногоили перепутанного; в последний разэтобыло, когда я
уходилнапенсию;я десятьразпросмотрелкаждыйлистокбумаги,все
аккуратно сложил - и все медлил, все мне хотелось еще раз перебрать дела, не
завалилась ли какая бумажка, которой не место здесь или по которой следовало
что-тосделать. Яуходил на отдых послестольких лет службы, а насердце
было тяжело, и долго еще возвращалась комне забота - а вдруг дазаложил я
куда-нибудь что-то неоконченное,неподписанное последним"vidi"?[Видел
(лат.)]
Итак, я уже не раз переживал подобное, и мне стало легче теперь оттого,
что вот могу заняться знакомым делом. Страх прошел,а удивление,вызванное
вомнепредощущениемсмерти,растаялов чувстве облегчения оттого,что
предстоит нечто очень хорошознакомое.Думаю,длятого люди и сравнивают
смерть со сном или с отдыхом, чтобы придать ей видимость уже известного; для
того и хранят они надеждусвидеться натом свете с дорогими усопшими, чтоб
неужасаться этомушагув неведомое; может,ипоследние-то распоряжения
делаютсядлятого,чтобыпридатьсмертиподобиесерьезногоделапо
хозяйству. Вот инечего бояться: предстоящее обрело формы, хорошо нам лично
известные. Простонаведу порядок всвоихделах, неболее; мне это, слава
богу, вовсе не трудно.
Двадняперебиралясвои бумаги;теперьонисложеныаккуратно и
перевязаныленточками. Там-все мои школьныетабели,начиная с первого
классаначальной школы; господи, сколько там пятерок,которыеястаким
торжествомприносилдомой и за которые отецгладил меня по голове толстой
своей рукой, приговаривая: "Не сдавай, мальчуган!" Свидетельства о крещении,
орождении,обракосочетании,приказыоразличныхназначениях-все
аккуратно сложено,всеналицо;я едване перенумеровал ихи неснабдил
индексами.
Затем все письма покойницы жены: их немного,ибо мы расставались
редко иненадолго. Немногочисленныеписьма друзей- вот ивсе. Несколько
перевязанныхстопочеквящикестола. Большеделатьнечего,развечто
написатьещенабелоходатайство:"Имярек,государственныйслужащийна
пенсии, ходатайствует о переводе на тот свет. См. документы от А до Я".
Тобылитихиеипочтиприятные два дня, когдая занималсясвоими
бумагами;если несчитатьболей в областисердца,мнеполегчало,- быть
может, причиной тому были покой,тенистая прохладная комната, щебет птиц за
окном истарые,немноготрогательные документына столе: каллиграфически
выписанныешкольные табели,девичий почеркжены, плотная бумага служебных
документов,- я рад был быпрочитатьиувязать больше бумаг, да жизньмоя
была обыкновенна;я всегда любил аккуратность и никогда не хранил ненужное.
О господи, нечего даже приводить в порядок, - такой несложной и обыкновенной
была моя жизнь.
Нечего больше укладывать, а во мне все еще сидит - как бы этоназвать?
- мания порядка. И я без нужды завожу часы, которые завел недавно, без нужды
выдвигаюящики-нет ли в нихеще чего, незамеченного мною.Вспоминаю
учреждения, в которых работал,- не осталось ли там чего-нибудь, чего бы я не
завершил, но перевязал ленточкой? И уже не думаю я о зяблике, который глянул
наменя одним глазком, словноспрашивая: а тыкто таков? Да, всеготово,
словно мнепредстоит уезжать, и вот я жду, когдаподадут машину; вдруг так
пустостановится,незнаешь,что быеще взятьвруки, иозираешься в
сомнении,- не забыл ли чего. Ну да, вотв чем дело: беспокойство.Я искал,
что бы еще привести в порядок,- да нечего было; осталось лишь беспокойство -
непроглядел ли чего важного; глупость, конечно, но- вспухает, как страх,
какфизическая стесненность у сердца.Пусть так, больше нечегоделать;а
дальше-то что? И тут мне пришло в голову: наведу-ка я порядок в своей жизни,
воти дело. Одним словом, напишу обо всем, чтоб потом аккуратносложитьи
перевязать ленточкой.
Спервамне стало чутьли не смешно: господи, кчему это, на что? Для
кого будешь писать? Такая обыкновеннаяжизнь - о чем и писать-то?Но я уже
знал тогда, что буду писать, толькосопротивлялся еще - изскромности, что
ли,илиеще почему.Ребенкомя видел,как умирала старуха соседка: мама
посылала меняк ней, чтоб принести, подать ей что нужно. Это была нелюдимая
старуха, никогда ее не видели на улице или разговаривающейс кем-либо. Дети
немножко боялись ее за то, что была она так одинока. Раз как-то мама говорит
мне: сейчас к ней не ходи, ее сейчас исповедует священник. Я не мог постичь,
в чемможетисповедоватьсятакаяодинокаястарая женщина;мнестрашно
хотелось прижаться носом к ее окошку, чтоб увидеть, как онаисповедуется. А
священник пробыл у нее почему-то до бесконечности долго. Когда я после зашел
к ней, она лежалас закрытыми глазами, и на лице еебыло такоепокойное и
торжественное выражение, что мне стало не по себе. "Вам что-нибудь нужно?" -
елевыговорил я; оналишь покачала головой.