* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ДНЕВНИК ЛЕЙТЕНАНТА КОНЦОВА *
Ни малейшего сумнения, - она авантюрьера.
Письмо Екатерины II
1
Май 1775 - Атлантический океан, фрегат "Северный орел"
Трое суток не смолкала буря. Трепало так, что писатьбылоневозможно.
Нашфрегат"Северныйорел"заГибралтаром.Онбезруля,счастью
оборванных парусов, уносится течением к юго-западу.Кудаприбьемся,что
будет с нами? Ночь. Ветер стих, волны улегаются. Сижу в каюте и пишу.Что
успею записать из виденного и испытанного, засмолю вбутылкуиброшув
море. А вас, нашедших, молю отправить по надписи.
Боже-вседержитель! Дай памяти,умудри,облегчиболящую,истерзанную
сомнениями душу...
Я - моряк,ПавелЕвстафьевичКонцов,офицерфлотаеевеличества,
всероссийской императрицы Екатерины Второй, пять леттомуназад,божьим
изволением, удостоился особого отличия в битве при знаменитой Чесме.
Всему свету известно, как наши храбрыетоварищи,лейтенантыИльини
Клокачев, с четырьмя брандерами, наскоро снаряженными из греческихлодок,
в полночь 26 июня 1770 года, отважно двинулись к турецкому флоту при Чесме
и послужили к его истреблению.
И мне, смиренному, удалосьвтовремя-прикрываябрандеры,-в
темноте, с корабля"Януария",личноброситьвоврагапервыйкаленый
брандскугель. От брандскугеля, попавшего в пороховуюкамеру,вспыхнули
взлетел на воздух адмиральский турецкий корабль, а от наспевшихбрандеров
загорелся и весь неприятельский флот. К утру из сотни грозных шестидесяти-
и девяностопушечныхвражьихкораблей,фрегатов,гальотовигалерне
осталось ничего. Плавали однидогоравшиеобломки,трупыиразрушенная
корабельная снасть. Наш подвиг воспел в оде на чесменскийбойпреславный
поэт Херасков, где и мне, незнаемому светом, посвященывдобавлениисии
громкие и вдохновенные строки:
Вручает слава ветвь, вручает ветвь Лаврову
Кидающему смерть в турецкий флот Концову.
Оные стихи твердиливсенаизусть.Хотябывшиевнашейслужбена
брандерах англичане, как Макензи иДугдаль,главнейшеприписывалисебе
славу чесменской битвы, но и нас начальство отменно взыскалоиотличило.
Притом и я был удостоен чином лейтенанта ивзятвгенералы-адъютантык
самомупобедителюморскихтурецкихсилприЧесме,кграфуАлексею
Григорьевичу Орлову.
На службе мне везло, жилосьвообщехорошо.Нострашныйрокиногда
преследует людей.
Судьбаотвернуласьотменя,статьсяможет,запоспешное,хотя
вынужденное удаление с родины.
Мы радостно жили на славных чесменских лаврах, превознесены и чествуемы
всюду - французами, венецианами, испанцами и иных нацийлюдьми.Ивдруг
мне, бедному, выпал новый, нежданный и тяжкий искус.
Война еще длилась. Граф Алексей Григорьевич Орлов, послешумныхбитв,
живя в удовольствии на покое, при флоте, говаривал:
- Я так счастлив, так, как будто взят, аки Енох, живой на небо.
Это онтактолькоговорил,анеукротимымиисмелымимыслямине
переставал парить высоко, с тех пор как некогда пособилЕкатериневзойти
на престол.
Однажды, плавая с эскадрой в Адриатике, он послал меня для одной тайной
разведки к славным и храбрым жителям Черной Горы. Это было в 1773 году.
Лазутчики все ловко и умненько устроили. Ябережновночнойтемноте
высадился, снес что надо на берег и переговорил. Анаобратномпути,в
море, нас приметила и помчалась за нами сторожевая турецкая кочерма.
Мы долго отстреливались. Наших матросов убили;я,тяжелораненныйв
плечо, был найден на дне катера, взят в плен и отвезен в Стамбул.
Во мне, хотя переодетом в албанский наряд, угадалирусскогоморякаи
сперва очень ухаживали за мной, очевидно, рассчитываянахорошийвыкуп.
"Ну, как дознаются, - думал я,-чтоихпленниктотсамыйлейтенант
Концов, от брандскугеля которого зажегся и взлетел на воздух под Чесмой их
главный адмиральский корабль? что станется тогда со мной?"
2
Я пробыл в плену около двух лет. Настал 1775 год.
Вначалеменядержаливзаперти,вкакой-топристройкеЭдикуля,
семибашенного замка, потом в цепях,приоднойизтрехсотстамбульских
мечетей. Дошел ли туда, на самом деле, слух, что вчислепленныхуних
находитсяКонцов,илитурки,потерявнадеждунамойвыкуп,решили
воспользоваться моими сведениями и способностями,-толькоонизатеяли
склонить меня к исламу.
Мечеть, где ясодержался,быланаберегуБосфора.Из-зажелезной
оконной решетки виднелось море. Лодки сновали уберега.Навещавшийменя
мулла был родом славянин, болгарин из Габрова. Мы друг друга вскорестали
понимать без труда... Он начал стороной наставлять меня втурецкойвере;
хвалилмусульманскиеобычаи,нравы,превозносилмогуществоиславу
падишаха. Возмущенный этим, я упорно молчал,потомсталспорить.Чтобы
расположить меня к себе и к вере, которую он так хвалил, муллаисхлопотал
мне лучшее помещение и продовольствие.
Меня перевели в нижнюю часть мечети, прикоторойонсостоял,начали
давать мне табак, всякие сласти и вино. Цепей с меня, однако, неснимали.
Сам вероотступник, учитель мой, по закону Магомета,непил,ноусердно
соблазнял меня и манил:
- Прими ислам, будет тебе вот как хорошо, цепи снимут, смотри,сколько
кораблей; поступишь на службу, будешь у нас капитаном-пашой...
Я лежал на циновке, не дотрагиваясь до предлагаемых соблазновипочти
не слушая его. Моим мыслям представлялась брошенная родина. Я перебиралв
уме друзей, близких, улетевшее счастье. Сердце разрывалось, душаизнывала
от неизвестности и тоски по родине. О, как мне памятны часы тоготяжкого,
рокового раздумья!
Как теперь соображаю, я тогда вспомнил наштихий,далекийукраинский
поселок, родовуюКонцовку.