Видно, теперь Флем нашел что-то уже в доме у дядюшки Билла.Нашелего
единственную дочку, она быламладшаяиздетей,непростодеревенская
красавица, а первая красавица на всю округу. И онэтосделалнетолько
из-за земли и денег старого Билла. Потому что ятожееевиделизнаю,
какая она, хоть тогда она уже была взрослая и замужем иунееужебыла
дочка старше меня, а мне было сперва только одиннадцать, потом двенадцать,
а потом тринадцать лет. ("Ну да, - сказал дядя Гэвин. - Даже вдвенадцать
лет глупо воображать, что ты первый сходишь с ума из-затакойженщины".)
Она не была рослой, статной, похожей,какговорится,наЮнону.Просто
трудно было поверить, что одна живая женская плоть может все этовместить
и удержать в себе: слишком многобелизны,слишкоммногоженственности,
быть может, слишком много сияния, не знаю уж, как это назвать:нотолько
взглянешь на нее и сразу чувствуешь словно бы прилив благодарности зато,
что ты мужчина и живешь на свете, существуешь вместе с нейвовремении
пространстве, а в следующий миг (и уже навсегда) тебя охватываеткакое-то
отчаянье, потому что ты знаешь, чтоникогдаодногомужчинынехватит,
чтобы удостоиться, заслужить и удержать ее; итосканавеки,потомучто
отныне и вовек ты ни о ком другом и помыслить не сможешь.
Вот что на этот раз нашел Флем. В один прекрасный день, как рассказывал
Рэтлиф, на Французовой Балке узнали, что накануне Флем Сноупс и Юла Уорнер
уехали в соседний округ, уплатили налог и поженились; и в тот же день, как
рассказывал все тот же Рэтлиф,наФранцузовойБалкеузнали,чтотрое
парней, давние поклонники Юлы, тоже уехалиночью,-говорили,будтов
Техас или еще куда-то на Запад, так далеко, что дядюшкеБиллуилиДжоди
Уорнеру нипочем бы их не достать, даже если б они и вздумалипопробовать.
А через месяц Флем с Юлой тоже уехали в Техас (вэтоткрай,каксказал
дядя Гэвин,которыйвнашевремяслужитубежищемдляпреступников,
банкротов или просто оптимистов), а на другое лето вернулисьсдевочкой,
которая была немного велика для трехмесячной...
- И еще эти лошади, - сказал дядя Гэвин. Это мы знали, потому,чтоне
Флем Сноупс первый их сюда пригнал. Почти каждый год кто-нибудь пригонял в
нашу округу откуда-нибудь с Запада, из прерии, табундикихнеобъезженных
лошадей и продавал их с торгов. На этот раз слошадьмиприехалкакой-то
человек - видимо, из Техаса, и в тот же самый день оттуда вернулсяСноупс
с женой. Только лошади были очень уждикие,икончилосьтем,чтоэти
зверюги, пестрые, как ситец,необъезженные,даобъезжатьихидумать
нечего было, разбежались не только по ФранцузовойБалке,ноиповсей
восточной части округа. Ивсежениктонедоказал,чтолошадибыли
Флемовы. - Нет, нет, - сказал дядя Гэвин. - Вы ведь не задали деру, как те
трое, как только вспомнили о дробовике дядюшки Уорнера. И не говорите мне,
что Флем Сноупс выменял у вас вашу половину ресторанчика на однуизэтих
лошадей, потому что я все равно не поверю.
- Вы ведь не задали деру, как те
трое, как только вспомнили о дробовике дядюшки Уорнера. И не говорите мне,
что Флем Сноупс выменял у вас вашу половину ресторанчика на однуизэтих
лошадей, потому что я все равно не поверю. На что он ее выменял?
Рэтлиф сидел перед ним в чистойрубашке,лицоприветливое,смуглое,
гладко выбритое, и его умные, проницательные глаза избегаливзглядадяди
Гэвина.
- На тот старый дом, - сказал он.ДядяГэвинмолчал.-Наусадьбу
Старого Француза. - Дядя Гэвин молчал. - Ну, где зарыты деньги.-Итут
дядя Гэвин понял: ведь во всем Миссисипи и даже на всем Юге нет ниодного
старого плантаторского дома довоенных времен, с которым не была бы связана
легенда о деньгах и серебряной посуде, зарытых в саду, чтоб спастиихот
янки, - на этот раз речьшлаоразрушенномдоме,которыйпринадлежал
Уорнеру, а в старину господствовал наддеревушкойидалейсвоеимя,
откуда и пошло названиеФранцузоваБалка.ВовсембылвиноватГенри
Армстид, это он вздумал расквитаться со Сноупсом залошадь,которуютот
техасец ему продал, а он, гоняясь за ней, сломал ногу. - Или нет, - сказал
Рэтлиф, - я тоже виноват, как и всякий другой, как и все мы. Отгадать,на
что Флему эта старая усадьба, которая торчит у всехнаглазах,былоне
так-то просто. Я не о том говорю, зачем Флем стал бы ее покупать. Я о том,
зачем он взял ее даром. Когда Генри сталходитьзаФлемомпопятами
следить за ним и выследил наконец, что он копает в старомсаду,тоему.
Генри, не пришлось долго убеждать меняпоехатьтуданазавтраисвоими
глазами убедиться, что Флем там копает.
- А когда Флем наконец бросил копать и ушел,высГенривылезлииз
кустов и тоже принялись копать, - сказал дядяГэвин.-Инашли.Нашли
часть клада. Но этого было вполне довольно. Ровно столько, чтобы вы,едва
дождавшись рассвета, бросились к Флему и обменяли свою половинуресторана
на половину усадьбы Старого Француза. И долго вы с Генри еще потом копали?
- Я-то бросил на вторую ночь, - сказал Рэтлиф. - Кактолькосообразил
да поглядел на эти деньги повнимательней.
- Так, - сказал дядя Гэвин. - На деньги.
- Мы с Генри откопали серебряные доллары.Срединихбылиистарые.
Среди тех, что достались Генри, был один, отчеканенный почти тридцатьлет
назад.
- Понятно. Он, выходит, подсыпал вамзолотишковпесок,какделают
старатели, - сказал дядя Гэвин. - Старо как мир, и все же выпопалисьна
эту удочку. Не Генри Армстид, а вы.
- Да, - сказал Рэтлиф. - Это почти так же старо, кактотплаток,что
уронила тогда Юла Уорнер. И почтитакжестаро,какдробовикдядюшки
Билла. - И больше он тогда ничего не сказал. А еще через год оностановил
дядю Гэвина на улице и сказал:
- Если суд ничего не имеет против, Юрист, я хотел бы внести поправку. Я
хочу переменить "тогда" на "все еще".
- "Тогда" на "асе еще"?
- В прошлом году я сказал:"Платок,чтоуронилатогдамиссисФлем
Сноупс".