Нас было сорокмиллионов земледельцев против
восьмидесяти миллионов, занятых в промышленности!
Мы воюемодинпротивтрех. Унасодинсамолетпротивдесяти или
двадцати и, после Дюнкерка, - один танк против ста. Нам некогда размышлять о
прошлом.Мыживем в настоящем.Анастоящее таково.Никакаянаша жертва
никогда и нигде не может задержать наступление немцев.
Поэтому сверху донизу гражданской и военной иерархии, от водопроводчика
доминистра,от солдата догенерала,все чувствуют нечто вроде угрызений
совести,ноникто неможет и не смеетих выразить. Жертва теряетвсякое
величие,если она становитсялишьпародиейна жертвуили самоубийством.
Самопожертвование прекрасно,когда гибнут немногие ради спасения остальных.
Вовремя пожара приходится жертвоватьменьшимради спасениябольшего.В
укрепленномлагеребьютсянасмерть, чтобыдать времясвоимподойтина
выручку. Да, это так. Но что бы мы сейчас ниделали, Огоньохватитвсе. И
нет лагеря, которыймы могли быукрепить. И нечего надеяться,чтокто-то
придет нам навыручку. И кажется, мы просто обрекаем на гибель тех, за кого
мы сражаемся, или делаем вид, что сражаемся,потому чтосамолет, сметающий
города в тылу войск, полностью изменил характер войны.
Людисторонниебудутвпоследствии упрекатьФранцию за тенесколько
мостов, которые не были взорваны, за те несколько деревень, которые небыли
сожжены, иза техсолдат,что остались в живых. Но меняпоражает как раз
обратное. Меня поражает та безграничная готовность, с которой мы зажмуриваем
глаза и затыкаем уши. Поражаетнаша безнадежная борьба противочевидности.
Все уже потеряло смысл, - а мы упрямо взрываем мосты, чтобы продолжать игру.
Мысжигаем настоящие деревни, чтобыпродолжать игру.И,чтобы продолжать
игру, умирают наши солдаты.
Разумеется,кое-чтоизабывают!Забываютвзорватьмост,забывают
поджечь деревню, порою щадят жизнь солдат. Но трагизмэтого разгрома в том,
что он лишает действия всякого смысла.Солдат, взрывающий мост, не может не
испытыватьотвращения. Этот солдат не задерживает врага: он превращает мост
в грудуразвалин,итолько. Онкалечитсвою родину,лишь бы получилась
удачная карикатура на войну!
Действовать своодушевлениемможно только тогда, когда действия имеют
очевидный смысл. Нежаль спалить урожай, если под его пеплом будет погребен
враг. Но врагу, который опирается на свои сто шестьдесят дивизий, плевать на
наши пожары и на гибель наших солдат.
Нужно, чтобыто,ради чего сжигают деревню,стоило самой деревни. Но
теперь значение сожженной деревни стало лишь карикатурой на значение.
Нужно, чтобыто, радичего умираешь,стоило самой смерти. Хорошо или
плохосражаютсясолдаты?Ужесамэтотвопрослишенвсякогосмысла!
Теоретически известно,что населенный пункт способен оборонятьсяне больше
трехчасов.Носолдаты получили приказ удерживатьего.Не имеяникаких
средствдля борьбы,они сами побуждаютврага разрушить селение, только бы
соблюсти правила игры в войну.
Не имеяникаких
средствдля борьбы,они сами побуждаютврага разрушить селение, только бы
соблюсти правила игры в войну. Как услужливый противник за шахматной доской:
"Тызабыл взять мою пешку..." Так и мы бросаем врагу:"Мызащитникиэтой
деревни. Вы нападающие. Ну так валяйте!"
Предложениепринято.Вражеская эскадрилья растаптываетдеревню своим
каблуком.
- Все по правилам!
Есть,конечно, людипассивные,но пассивность-это скрытаяформа
отчаяния.Есть, конечно, идезертиры. Сам майор Алиас раза два-три угрожал
револьверомугрюмымбеглецам,попадавшимсяемунадорогахиневпопад
отвечавшимнаего вопросы. Такхочетсясхватитьвиновника катастрофы и,
уничтожив его, спастивсе! Беглецы виновны в бегстве,потому что, небудь
беглецов,небыло бы ибегства. Иесли инавестина них револьвер, все
пойдет хорошо... Но ведьэтовсе равно что заживо хоронить больных с целью
уничтожить болезнь.Вконце концов майор Алиассновапрятал револьверв
карман, потому что в его собственных глазах этот револьвер внезапно принимал
чересчур помпезный вид, словно опереточнаясабля.Алиас прекрасно понимал,
что эти угрюмые солдаты - следствие катастрофы, а не ее причина.
Алиас прекрасно знает, что это такие же, точно такие жесолдаты, как и
те, которые в другом месте, сегодня еще, идутна смерть. Ведь запоследние
две недели сто пятьдесят тысяч уже пошли на смерть. Ноесть умники, которые
требуют, чтобы им объяснили, зачем это нужно. А объяснять трудно.
Бегун должен пробежать дистанциюсвоей жизни,состязаясьсбегунами
своего же разряда.Но у самого старта онзамечает, чтотащит на ноге ядро
каторжника.А его соперникилетят, как накрыльях. Борьбатеряетвсякий
смысл. Человек сходит с дистанции.
- Это не в счет...
- В счет! В счет!..
Чтопридумать, чтобы все-таки заставить человека вложить все свои силы
в состязание, которое уже перестало быть состязанием?
Алиасу хорошо известно,что думают солдаты. Они тоже думают: "Это не в
счет..."
Алиас прячет свой револьвер и ищет убедительный ответ.
Естьтолькоодинубедительныйответ.Один-единственный.Пусть
кто-нибудь попробует найти другой:
-Вашасмертьничегонеизменит.Поражениеужесвершилось.Но
полагается,чтобыпоражениевыражалось впотерях.Должныбытьубитые.
Сегодня ваша очередь сыграть эту роль.
- Слушаюсь, господин майор.
Алиас не презирает беглецов. Он прекрасно знает,что его убедительного
ответавсегдабывало достаточно. Он и сам идет насмерть. Все его экипажи
идут на смерть. И для нас оказалось вполне достаточно тогоже убедительного
ответа, только чуточку завуалированного:
- Скверное задание... Но в штабе настаивают... Упорно настаивают.