– Вот еще! Чтобы я, женатый человек, польстился на грязных шлюх?!
Я не смог придумать ничего лучшего, как возразить:
– Ну, положим, не все они такие уж грязные!
Раз уж я упомянул об этом разговоре, стоит сказать и о жалкой просьбе Стаймера: расставаясь, он всерьез умолял меня связаться с ним тут же, если
мне что нибудь придет в голову относительно его проблемы… хоть что то. Я чуть не послал его.
Час прошел. Но для Стаймера час – все равно что для другого пять минут. Я встаю из за стола и направляюсь к двери. На улице так холодно, что я
еле сдерживаюсь, чтобы не пуститься рысцой.
Как ни странно, Стаймер уже ждет меня. Положив руки на стол, он смотрит неподвижным взглядом куда то в вечность. Перед ним лежат раскрытые
образцы.
– Собираюсь заказать костюм, – объявляет Стаймер. – Но это не к спеху, – прибавляет он. – Острой нужды нет.
– Тогда и не заказывайте. Я пришел к вам совсем не за этим.
– Знаете, – говорит Стаймер, – вы, похоже, чуть ли не единственный человек, с кем я могу по настоящему говорить. Каждая наша встреча мне много
дает. Что посоветуете на этот раз? Почитать, я имею в виду. Если не ошибаюсь, в прошлый раз вы рекомендовали «Обломова», но, признаюсь, я не в
восторге.
Стаймер замолк, однако вовсе не для того, чтобы услышать мою реплику, – он собирался с духом, готовясь сообщить потрясающее известие.
– За то время, что я вас не видел, у меня была интрижка. Вы удивлены? С молоденькой девушкой, совсем юной и, представьте, законченной
нимфоманкой. Еле живой остался. Но меня беспокоит другое – моя жена. Она меня просто насилует. Я на пределе.
Заметив мою ухмылку, Стаймер говорит с укоризной:
– Не вижу ничего смешного.
Звонит телефон. Стаймер внимательно слушает, что говорят на другом конце, изредка вставляет: «да», «нет», «пожалуй». Потом неожиданно
взрывается:
– К черту ваши вшивые деньги! Найдите другого адвоката! – Стаймер возмущенно швыряет трубку. – Ничего себе. Мне предлагают взятку. И кто, вы
думаете? Сам судья. Между прочим, известный человек. – Он громко высморкался. – Так на чем мы остановились? – И, встав из за стола, заметил: –
Думаю, за хорошим обедом с вином наша беседа пойдет лучше. Не так ли?
Мы взяли такси и поехали в его любимый итальянский ресторанчик. В уютном зале остро пахло вином, свежеобструганным деревом и сыром. Народу почти
не было.
Мы сделали заказ, и Стаймер сказал:
– Вам не надоело, что я все время говорю о себе? За мной водится эта слабость. Читаю хорошую книгу и все время думаю о своих проблемах – ничего
не могу поделать. Не то чтобы я считал себя такой уж важной персоной, совсем нет. Это скорее из области навязчивых идей. Вы тоже эгоцентричны, –
продолжал он, – но у вас сосредоточенность на себе не носит болезненного характера. Дело в том, что при маниакальной озабоченности своими
проблемами я в то же время ненавижу себя. Заметьте, ненавижу до отвращения. Ни один человек не вызывает у меня подобного чувства. Себя я изучил
досконально, и мысль о том, каким я должен казаться другим людям, для меня мучительна. Только одна черта во мне заслуживает уважения: честность.
Но моей заслуги здесь нет… таким уж я родился. Да, я честен с клиентами и… с самим собой.
Я его перебил:
– Не сомневаюсь, что вы честны с собой, но, думаю, было бы лучше проявить к себе больше великодушия. Если вы не воздадите себе должного, то чего
ждать от остальных?
– Для меня это было бы противоестественно, – быстро проговорил Стаймер.
– От природы я пуританин. Пусть и весьма подпорченный. И все же закваска
остается – вот в чем дело. Помните, вы как то спрашивали, читал ли я маркиза де Сада? Так вот – мне было отчаянно скучно. Должно быть, для меня
он слишком француз. Почему его называют Божественным Маркизом? Как вы думаете?
К этому времени мы уже основательно приложились к кьянти и за обе щеки уписывали спагетти. Вино взбодрило Стаймера – и только. В этом была еще
одна его проблема: даже под воздействием алкоголя он не расслаблялся.
Будто прочитав мои мысли, Стаймер заговорил о том, что он убежденный менталист.
– Я из тех менталистов, что и свой член думать заставят. Вот вы опять смеетесь. А ведь это трагедия! Та юница, о которой я говорил, считает, что
в постели я непревзойденный мастер. Но это не так. Это она трахальщица хоть куда! Я и с женщиной работаю больше головой. Все равно что подвергаю
ее перекрестному допросу, только не словами, а своим мужским естеством. Звучит странно, правда? Так оно и есть. И чем дольше трахаюсь, тем
больше сосредоточиваюсь на себе. А кончив, недоумеваю: кто там балуется с моим петушком? Наверное, тут сказывается привычка к онанизму. Вы
следите за моей мыслью? То, что обычно делаю я сам, теперь делает кто то другой. Последнее лучше, чем онанизм: ты более отрешен от себя… Ну а
моя юница оторвалась всласть! Со мной ведь можно выделывать что угодно! Это ее развлекает и… возбуждает. Она не знает только одного – и скажи я
ей, думаю, она бы испугалась – того, что меня с ней нет. Знаете такое выражение – «я весь обратился в слух»? Так вот, я весь обратился в мозг.
Мозг с подвешенным членом – представляете картинку? Кстати, давно хотел спросить… Что вы чувствуете с женщиной? Я имею в виду ваши реакции… и
все такое. Не думаю, что это мне поможет, но все же любопытно.
Неожиданно Стаймер сменил тему. Ему вдруг приспичило узнать, написал ли я что нибудь. Когда я дал отрицательный ответ, он возразил:
– Вы и сейчас пишете, только этого не осознаете. Идет непрерывная работа, неужели вам не ясно?
Изумленный этим странным замечанием, я воскликнул:
– Вы говорите именно про меня или про всех?
– Конечно, не про всех! Я говорю о вас, только о вас. – Голос его звучал резко и раздраженно. – Раньше вы упоминали, что хотите писать. Так
когда же начнете?
Стаймер сделал паузу и основательно набил рот. Не переставая жевать, он стал дальше развивать свою мысль:
– Как вы думаете, почему я с вами так откровенен? Полагаете, потому, что вы умеете слушать? Как бы не так! Я выворачиваюсь перед вами наизнанку,
ибо вам абсолютно безразлична моя жизнь. Я, Джон Стаймер, не представляю для вас никакого интереса – вам интересен только мой рассказ или
манера, в которой он преподносится. А меня интересуете вы сами. Чувствуете разницу?
Некоторое время Стаймер молча жевал.
– Вы устроены не менее сложно, чем я, – продолжил он. – И это вам известно. Мне всегда хотелось знать, чем живут люди, особенно такие, как вы.
Не волнуйтесь, я не собираюсь ничего у вас выпытывать: все равно правды не скажете. Вы ведете бой с тенью – как боксер на тренировке. А я –
адвокат. Мое дело – улаживать спорные вопросы. Что же касается вас , то не могу представить себе, чтобы вы занимались каким то конкретным делом.
Он резко оборвал разговор и, уйдя в себя, как улитка в раковину, какое то время методично жевал пищу, запивая ее вином. Потом заговорил снова:
– Хочу предложить вам провести остаток дня вместе. Возвращаться в контору я не собираюсь.