— Не надо меня обвинять, — обиделся Суинни. — Я его никуда не
сажал.
— Многочисленные Суинни заполонили наш мир! — завопил Люббок.
— И теперь меня из-за этого должны застрелить!
Неожиданно для всех он схватил одной рукой Суинни за воротник
и слегка приподнял. Суинни тут же стал хватать воздух широко
открытым ртом. Люббок протянул вторую руку и захватил ворот Ди
Калько. Притянув обеих к себе и с ненавистью глядя в их лица, он
прошипел:
— Если бы вы знали, как мне хочется размозжить ваши глупые
головы!
— Эй, послушай… — прохрипел Ди Калько.
— Полегче, парни! — крикнул бармен, протягивая руку к
припрятанной за стойкой укороченной бейсбольной бите.
— Если меня убьют, виноваты в этом бы будете вы! — вопил
Люббок, нещадно тряся своих оппонентов. — Но лучше я убью вас. Мне
хочется прикончить всех тупых идиотов, разгуливающих по нашим
улицам…
Ди Калько протянул руку за спину и схватил бутылку. Суинни
naehlh руками вцепился в огромную, держащую его за горло лапищу.
Бармен поднял над головой опиленную биту…
В этот миг открылась дверь и на пороге салуна возникла
девушка.
— Продолжайте, продолжайте, — сказала она, не выражая при
этом ни испуга, ни удивления. — Я не хочу вам мешать.
— Парни… — произнес бармен, откладывая биту в сторону.
Люббок встряхнул Суинни и Ди Калько в последний раз, и
протянул руку к своему пиву.
— Типов вроде тебя… — пробормотал, не зная как выразить свое
возмущение Суинни, — …типов вроде тебя надо держать в психушке.
Ди Калько поправил узел галстука и, несмотря на всю свою
ярость, попытался послать улыбку все ещё стоящей в дверях девушке.
На голове девицы не было шляпки, и её длинные, светлые и не очень
чистые волосы свободно падали на плечи. Щеки у неё ввалились, а
костлявые, покрасневшие, неухоженные руки далеко вылезали из
коротких рукавов старенького серого пальто. Казалось, что девица
пребывает в последней стадии истощения. У неё был такой усталый
вид, что создавалось впечатление, будто она трудилась без отдыха
много ночей подряд.
— Вас не затруднит закрыть дверь, мисс? — сказал бармен. —
Становится чертовски холодно.
Девушка закрыла дверь и, не сходя с места, обвела мужчин
усталым взглядом.
— Мне нужна помощь, — сказала она.
— Послушайте, мисс… — начал бармен.
— Заткнитесь! — продолжила она ровным голосом, в котором
слышалось крайнее утомление. — Я явилась не за подачками. Моя
сестра сегодня родила и сейчас лежит в маленькой вонючей больнице.
У неё весь день продолжается кровотечение, и ей уже сделали два
вливания. Крови у них не осталось, и врачи говорят, что она,
возможно, умирает. Я уже полчаса слоняюсь рядом с салуном,
наблюдая за вашими, парни, беседами и копя силы, чтобы войти. Ей
нужна кровь. Может быть у вас, ребята, найдется немного лишней
крови, в которой вы не нуждаетесь? — с едва заметной улыбкой
закончила она.
Мужчины уткнулись в свои стаканы, изо всех сил избегая
смотреть друг на друга.
— Мы остались без средств, — всё тем же ровным, лишенным
всяких эмоций тоном, продолжала девушка.
— Ребенок получился
семимесячный, а муж у неё матрос. Сейчас он плывет в Португалию, и
во всем этом проклятущем, замерзающем городе нет ни единой души, к
которой можно было бы обратиться за помощью. — Сделав один шаг в
направлении стойки бара, она продолжила: — Ей всего девятнадцать.
И она должна была выйти за матроса…
Люббок повернулся к ней лицом:
— Ну ладно, — сказал он, — я иду с вами.
— Я тоже, — подхватил Ди Калько.
Суинни открыл рот, потом закрыл его, а затем снова открыл.
— Ненавижу больницы, — наконец сказал он. — Но все же,
пожалуй, пойду с вами.
Люббок снова обратился лицом к стойке и поднял тяжелый взгляд
на бармена.
— Уже все равно поздно, — сказал бармен, нервно вытирая
стойку полотенцем. — Я тоже могу пойти с вами, так, на всякий
случай… Вдруг моя группа крови окажется… Да. Точно. — Он энергично
кивнул и принялся стягивать с себя фартук.
Люббок протянул руку за стойку, снял с полки бутылку виски и
стакан. Не говоря ни слова, он плеснул немного напитка в стакан и
протянул девушке. Та, без улыбки, взяла виски и осушила его одним
cknrjnl.
Они молча сидели в унылой клинической аудитории для студентов-
медиков, ожидая появления интерна. Интерн должен был сообщить, чья
кровь годится для переливания. На них падал мертвенно-бледный свет
старых больничных ламп, а воздух, которым они дышали, был насквозь
пропитан невесёлыми больничными запахами. Люббок сидел, зажав
кисти рук между колен и бросая время от времени взгляды на Суинни,
Ди Калько и Коди, которые нервно ерзали на своих скамейках. Лишь
девушка, дымя сигаретой, медленно расхаживала по комнате.
Сигаретный дымок вился над её жидковатыми, светлыми волосами.
Открылась дверь, в комнату вошел интерн и, прикоснувшись к
рукаву Люббока, сказал:
— Вы подходите.
Люббок глубоко вздохнул, встал со скамьи, бросил триумфальный
взгляд на Суинни, Ди Калько и Коди, улыбнулся девушке и последовал
за интерном.
Когда все кончилось, когда кровь медленно перелилась из его
вен в вены бледной, неподвижной девушки на соседнем столе, Люббок
поднялся, наклонился над ней и прошептал:
— Не волнуйтесь, все будет в полном порядке.
Она ответила ему слабой улыбкой.
Люббок влез в пиджак и прошел в аудиторию. Его спутники всё
ещё оставались там. Они встретили его, стоя под синеватым светом
больничных ламп.
Люббок послал им широченную улыбку.
— Ну как, надеюсь все в порядке? — торжественно спросил Ди
Калько.
— Всё — в лучшем виде, — весело ответил Люббок. — Моя кровь
поет в её жилах не хуже, чем виски.
Ди Калько взглянул на Суинни, Суинни, обменялся взглядом с
Коди. Во всех этих взглядах можно было прочитать некоторую
неуверенность и колебание.
— Эй, голландец, — громко сказал Суинни, — мы хотим поставить
тебе выпивку. Что на это скажешь?
Они напряженно ждали ответа. Так обычно ждут нападения
противника.
Люббок обвел всех троих внимательным взглядом, и Коди поднял
воротник пальто.
— В чем вопрос? — сказал Люббок, обнимая девушку за плечи.