— Познакомьтесь с мистером Суинни из знаменитого семейства
Летающих Суинни, — сказал Люббок, нежно похлопывая оппонента по
запястью. — Он обожает читать «Нью-Йорк Таймс». Обещаю возложить
лилию на его могилу на Балканах.
— Да, в этом может возникнуть необходимость, — вмешался Ди
Калько. — Я хочу сказать, что в Европе может возникнуть
необходимость в дополнительной живой силе, что, свою очередь,
означает необходимость гибели нашего дорогого Суинни.
— Давай не будем переходить на личности, — сердито бросил
Qshmmh.
— Прежде чем все закончится, мистер Суинни, — сказал Люббок,
доверительно обнимая собеседника за плечи, — эта война успеет
стать весьма личным делом. Для вас, сэр, и для меня. Она не станет
личным делом лишь для кроликов из отеля «Пис-пис».
— Почему вы никак не оставите отель «Плаза» в покое? —
спросил бармен.
— Выпадет снег, а мы будем сидеть в палатках! — взревел
Люббок. — Эй, итальянский патриот, — продолжил он, — обращаясь к
Ди Калько, — я хочу тебя кое о чем спросить.
— Не забывай, — ледяным тоном сказал Ди Калько, — что я,
прежде всего, гражданин Соединенных Штатов.
— Ну и как же ты, Джордж Вашингтон, будешь чувствовать себя,
сидя за пулеметом, в тот момент, когда макаронники пойдут в атаку?
— Я исполню свой долг, — упрямо произнес Ди Калько. — И не
смей называть их макаронниками.
— Как понимать твои слова «макаронники пойдут в атаку»?! —
загремел Суинни. — Ведь всем известно, что итальяшки в атаку не
ходят. Они всегда отсиживаются в тылу.
— Ты не забыл, — сказал Ди Калько, — что мое предложение
выйти на улицу и во всем разобраться ещё действительно?
— Парни, парни, — взмолился бармен. — Поговорите лучше на
другую тему… Очень вас прошу.
— Нет, вы только подумайте! — восхитился Люббок. — Одна война
за другой. Одна война за другой! Сукиных сынов, вроде вас,
загоняют зимой в палатки, а эти сукины сыны до самого конца не в
состоянии ничего понять.
Суинни отступил на шаг и отстраненным тоном заправского
полемиста начал:
— Я позволю себе пропустить мимо ушей некоторые слова твоего
лексикона, поскольку меня интересует проблема по существу. Я хотел
бы услышать, какое решение ты предлагаешь. Спрашиваю потому, что у
тебя, видимо, имеется четкое представление о том, что следует
делать.
— А я вовсе не желаю пропускать мимо ушей его грязные слова!
— возмущенно бросил Ди Калько
— Пусть скажет, — произнес Суинни, сопровождая это разрешение
величественным жестом руки. — Выслушаем точку зрения всех
присутствующих. Пусть голландец говорит.
— Значит так… — начал Люббок.
— Только без оскорблений, — остановил его бармен. — Время
позднее, бар, так или иначе, пора закрывать, поэтому прошу не
оскорблять моих гостей.
Люббок прополоскал рот пивом и сделал медленный глоток.
— Ты когда-нибудь чистишь краны? — спросил он у бармена. —
Для пива, чтобы ты знал, самое главное — чистота кранов и
патрубков.
—
Для пива, чтобы ты знал, самое главное — чистота кранов и
патрубков.
— Это надо же! — возмутился Ди Калько. — У него, похоже, по
всем вопросам есть свои соображения.
— Они делят мир, — невозмутимо продолжал Люббок. — У меня же
на банковском счете восемьдесят пять центов. Для меня не важно,
чем кончится дележ, мне повезет, если я к тому времени сумею
сохранить свои восемьдесят пять центов.
— Так нельзя подходить к проблеме, — сказал Суинни. — Нельзя
смотреть на мир с позиций восьмидесяти пяти центов.
— Разве я получу Грецию? — спросил Люббок, угрожающе ткнув
огромным указательным пальцем в сторону Суинни. — Разве Ди Калько
получит Китай?
— Да кому он нужен этот твой Китай?! — ликующе воскликнул Ди
Калько.
— Мы же получим только… — мрачно продолжал Люббок, — Я, ты,
Суинни и Буффало Билл…
— Я же вас просил! — сказал бармен.
— …мы получим новые неприятности. Рабочий люд всегда получает
только неприятности. — Люббок вздохнул и печально посмотрел в
потолок; а остальные, тем временем, допили свое пиво. — Все
военные стратеги согласны в том, — эту фразу он произносил с
особой гордостью, — согласны в том, что для атаки на позицию,
защищаемую одним человеком, требуется, по меньшей мере, четыре
солдата.
— К чему это ты? — спросил Суинни.
— Боевые действия будут происходить в Европе, Азии и Африке,
— нравоучительным тоном, нараспев произнес Люббок, — и ни коим
образом напрямую не затронут бара мистера Уильяма Коди.
— Ничем не могу помочь, — саркастически бросил бармен.
— Я изучил ситуацию, — сказал Люббок, — и пришел к выводу,
что американцы потеряют в четыре раза больше людей, чем другие.
Это само собой разумеется. Здесь они нас атаковать не станут.
Разве не так? Наступать будем мы. Четверо на одного! — он яростно
стукнул кулаком по столу и с непоколебимой уверенностью закончил:
— И вот мы, четыре тупоголовых чурбана пойдем умирать, чтобы
выковырнуть из окопа единственного голландца. Так говорит военная
стратегия!
— Не так громко, — несколько нервно сказал бармен. — Жильцы
этажом выше меня недолюбливают.
— Но хуже всего… — гаркнул Люббок, ожегши присутствующих
яростным взглядом, — … но хуже всего то, что, оглядываясь по
сторонам, я вижу, что в мире полным полно безнадежно тупых
выродков вроде Суинни, Ди Калько и Уильяма Коди!
— Следи за своим языком, — прорычал Ди Калько. — Следи за
речью!
— Гитлера надо побить! — заорал Суинни. — И это факт
непреложный!
— Гитлера надо побить! — крикнул Люббок и, вдруг перейдя на
хриплый шепот, продолжил: — Вы можете спросить, а почему,
собственно, возникла необходимость его побить? Отвечу. Во-первых,
потому что невежественные и несчастные тупицы вроде вас вознесли
его в небо и там оставили. Во-вторых потому, что, слегка
опомнившись, они отправились в него стрелять. И, в-третьих, в силу
того, что некоторые идиоты разводят дискуссии, потягивая пиво в
барах.
— Не надо меня обвинять, — обиделся Суинни.