Хотя… — она окинула дочь критическим взором и
продолжила, — … несмотря на то, что ты одеваешься крайне
вызывающе, ты… — чтобы подыскать наиболее точное определение она
задумалась, скривив рот, — … ты производишь потрясающее
впечатление. Все мои дочери выглядят потрясающе. Но никакого
сравнения со мной, когда я была чуть моложе… — покачала головой
Мадам Решевски. — Никакого сравнения со мной… Никакого сравнения…
— пробормотала она, откинувшись на спинку сидения.
Далее они ехали в полном молчании.
Хелен шагала рядом с матерью по густо населенному мраморными
памятниками кладбищу. Гравий, которым были засыпаны прекрасно
ухоженные дорожки, деловито шуршал под их ногами. Мадам Решевски
сжимала в кулаке дюжину желтых хризантем, а на её физиономии можно
было увидеть выражение нетерпеливого ожидания. А по мере того, как
они приближались к могиле, лицо мадам начинало выражать чуть ли не
удовольствие.
— Может быть… — к ним подошел бородатый, пожилой мужчина.
Мужчина был очень чист и очень розовощек. На нем было черное с
головы до ног, религиозное облачение. Он прикоснулся к руке мадам
Решевски и спросил: — Может быть, вы желаете, леди, что бы я
вознес молитву за душу усопшего?
— Убирайтесь! — воскликнула мадам Решевски, сердито
отдергивая руку. — Авраам Решевски вполне может обойтись без
профессиональных молений!
— Для Авраама Решевски я вознесу молитву бесплатно, — с
печальным поклоном и очень тихо сказал человек в черном.
Мадам Решевски остановилась и бросила на пожилого мужчину
короткий взгляд. В её холодных серых глазах появилось некоторое
подобие улыбки.
— Хелен, дай старцу доллар, — сказала она и с царственной
снисходительностью прикоснулась к черному рукаву.
Хелен порылась в сумочке и извлекла доллар. Старик отвесил
ещё один печальный поклон.
Хелен поспешила вдогонку за удаляющейся матерью.
— Видите? — бормотала мадам Решевски, решительно шагая
вперед. — Видите? Несмотря на то, что этот человек умер пятнадцать
лет тому назад, он все ещё знаменит во всем мире. Держу пари, что
старикан лет двадцать пять не предлагал никому бесплатно
помолиться. А ты ещё не хотела приходить! — бросила она,
оборачиваясь к Хелен. Широко шагая дальше, она не переставала
бормотать: — Знаменит во всем мире… По всему свету…
— Не так быстро, мама. Твое сердце…
— Пусть мое сердце тебя не волнует, — мадам Решевски резко
остановилась, повернулась лицом к дочери и вытянула вперед обе
psjh, как бы запрещая той идти дальше. — Мы почти на месте. Ты
оставайся здесь, а к могиле я пойду одна. — Она произнесла это, не
глядя на дочь. Её взор был устремлен на массивный могильный камень
из серого гранита, с начертанным на нем именем мужа и уготованном
для неё местом под ним. — Отвернись, Хелен, дорогая, — очень тихо
сказала она. Я хочу побыть с ним одна. Когда придет время, я тебя
позову.
Мадам Решевски медленно направилась к могильному камню.
Хризантемы она несла перед собой двумя руками. Цветы походили на
большой свадебный букет. Хелен уселась на мраморную скамью,
стоящую рядом с памятником человеку по фамилии Аксельрод, и
отвернулась.
Мадам Решевски подошла к могиле супруга.
На её лице появилось
сосредоточенное выражение. Губы её были плотно сжаты, а высоко
вздернутый подбородок торчал над воротником прекрасного котикового
манто. Изящно приклонив колени, она положила хризантемы на
холодную землю у подножия камня. Цветы издали казались желтым
ручьем. Мадам Решевски легонько прикоснулась к этому потоку, дабы
несколько изменить его направление. Решив, что расположение цветов
теперь гораздо больше радует глаз, она поднялась с колен и
некоторое время молча смотрела на покрывающую могилу бурую зимнюю
траву.
Не отрывая взгляда от пожухлой травы, она очень медленно
стянула одну перчатку, затем вторую и с рассеянным видом сунула их
в карман манто. У неё были белые, прекрасно ухоженные руки с
великолепным маникюром.
Затем она заговорила.
— Авраам! — воскликнула она звенящим голосом. Имя супруга
было произнесено ею величественно и в то же время с какой-то
свирепой доверительностью. — Авраам! — её хорошо поставленный
голос отражался многократным эхом от мраморных памятников и
катился по невысоким холмам кладбища. — Выслушай меня, Авраам!
Она набрала полную грудь воздуха и, игнорируя могильный
камень, обратилась прямо к земле, под своими ногами:
— Ты должен помочь мне, Авраам. Неприятности, сплошные
неприятности… Я старая, я нищая и ты бросил меня одну на целых
пятнадцать лет. — Театральный тон совсем исчез из её голоса. Она
заговорила тихо и чуть нетерпеливо, так как говорят жены, жалуясь
своим мужьям. — Во-первых, деньги. Всю свою жизнь ты не
зарабатывал меньше полутора тысячь в неделю, а теперь ко мне
пристают по поводу квартирной платы. — Губы мадам Решевски
презрительно скривились, когда она представила тех ничтожных
людей, которые стучат в её двери в первый день каждого месяца. — У
тебя был свой выезд, Авраам. И ты всегда содержал не меньше
четырех лошадей. Куда бы ты ни направлялся, все говорили: «Это
едет Авраам Решевски». Когда ты садился за стол, с тобой вместе
садились ещё пятьдесят человек. Ты пил вино за завтраком, обедом и
ужином, а полсотни человек всегда пили вместе с тобой. Я подарила
тебе пятерых дочерей, и только Богу известно, сколько дочерей
принесли тебе другие женщины. И все, все твои дочери, едва начав
ходить, получали наряды прямиком из Парижа. Кроме дочерей у тебя
были и сыновья — числом шесть. Каждый из мальчиков имел частного
учителя, приглашенного их Гарварда. Ты ел в самых лучших
ресторанах Нью-Йорка, Лондона, Парижа, Будапешта, Вены, Берлина,
Варшавы и Рио-де-Жанейро. Ты поглотил прекрасных яств больше, чем
любой другой из живших на земле людей. У тебя одновременно было
два зимних пальто, подбитых мехом норки. Ты одарил бриллиантами,
рубинами и нитками жемчуга такое число женщин, что из них можно
было бы составить целых три балетных труппы! Иногда ты платил за
железнодорожные билеты одновременно пятерым дамам, которые
r`yhkhq| следом за тобой через весь континент. Ты ел и пил, и
всегда, вплоть до самого дня своей смерти держал на коленях свою
очередную маленькую дочурку. Одним словом, всегда ты во всех
отношениях жил на земле, как король. — Мадам Решевски осуждающе
качнула в сторону могилы головой и продолжила: — А как же я? Как
твоя жена? Где плата за её труды?
Мадам Решевски решительно подошла ещё ближе к могиле, и
непосредственно обратилась к тому месту, где по её расчетам,
должна было находиться лицо супруга.
— Король до последнего дня жизни.