— Мы существуем в двух мирах, — сказал Датчер бармену, на что
тот ответил слабой улыбкой.
Голливуд, подумал Датчер. Голливуд имеет к этому самое прямое
отношение. Это всё продукт среды. Куда бы ты не шел, секс в
Голливуде прет на тебя, как запах сыра в Висконсине. Если ты
пытаешься выбросить из головы мысли о «Полуночном убийстве», то
образовавшийся вакуум мгновенно заполняет секс. Фильм, сценарий
для которого он сейчас писал, должен был называться «Полуночное
убийство». Это была длинная невероятно запутанная история о
певичке из ночного клуба., которая пьет за чужие деньги, но
которая «чрезвычайно органична и искренна», как сказал кто-то при
обсуждении сценария. У певички есть сын, которого она храбро
пытается укрыть от грязи, связанной с её профессией. В итоге,
героиня оказывается замешенной в убийстве, и ей под дождем
приходится вместе с сыном убегать из города. В результате копы
арестовывают невинного человека… Датчер потряс головой, чтобы
отогнать наваждение. Ему никак не удавалось упростить сюжет. Ну и
Бог с ним. Ведь сейчас, как-никак, уикенд. Через две недели он
сценарий все же кончит, и получит денег столько, что целых восемь
месяцев сможет безбедно прожить в Нью-Йорке. Ну зачем я себя
обманываю? Думал он. Ведь и в Нью-Йорке я буду на них пялиться.
Голливуд. Здесь во всем все обвиняют Голливуд. И это самое
kswxee, что есть в Голливуде.
— Святой и нечестивый одновременно, — сказал он бармену. —
Вот и все объяснение.
Появились Макамер и Долли.
— Вперед в Мексику! — объявил Макамер.
— Сядь, — сказал Датчер, — и приведи несколько убедительных
аргументов в пользу поездки. Долли, ты выглядишь великолепно. — На
самом деле Долли выглядела как всегда: изможденной, простоватой и
нервной. В этом городе, кишащем красивыми женщинами, Датчер всегда
старался быть с ней галантным и частенько ей льстил. — Уступи мне
Долли, — обратился он к Макамеру, — и я еду в Мексику.
Долли рассмеялась. Смех её был несколько визгливым и
нервозным. Когда Датчер его слышал, ему всегда становилось немного
не по себе.
— Бедняга Датчер, — сказала Долли. — Бедный, одинокий Датчер.
— Обеспечьте мне девицу, — вдруг заявил Датчер, сам не
понимая, зачем он это делает, — и я еду с вами.
— Перестань, Датчер, — запротестовал Макамер. — Ты что,
забыл, что у нас субботний вечер накануне Дня Труда. Уже восемь
часов.
— Женщина нужна мне сугубо в духовном плане, — продолжал
Датчер. — Я хочу, чтобы рядом со мной находился человек, с которым
я мог бы говорить.
— У тебя же куча девок, — сказал Макамер.
— Они мне все надоели, — ответил Датчер. — Я от них устал.
Война… «Полуночное убийство»… непостоянство мужского характера…
Одним словом, они все мне смертельно надоели. Сегодня я желаю
видеть новое лицо. — Датчер изящно повел рукой, как бы желая
украсить скользкую тему. В глубине души он уже жалел, что
заговорил о девицах. — Лицо живое страстное, с циничными и
одновременно полными безысходной тоски глазами, с презрительно
опущенными, сулящими бурю страсти, пухлыми губами, с черными,
заброшенными назад волосами…
Ему нужен типаж из Томаса Вулфа1, сказал Макомер.
— Лицо на один уикенд, — продолжал Датчер, облизывая губы
после очередного глотка «Коллинза», — лицо трагичное, искаженное
чувством вины за убиенный и убивающий всех мир.
— Я позвоню Максине, — заявила Долли вскакивая с табурета.
— Кто такая эта Максина? — лениво поинтересовался Датчер.
— Она очень красивая, — ответила Долли. — Актриса в компании
«Репаблик».
— О Боже, — протянул Датчер.
— Не будь таким снобом, — сказала Долли. — Дай-ка мне никель.
— А что ты хочешь в восемь часов вечера в субботу? — спросил
Макамер, протягивая Долли монету. — Может быть, желаешь получить
на вечерок Хедди Ламарр2?
— Максина очень красивая, — повторила Долли. — Она только что
вернулась из Нью-Йорка и, скоре всего, свободна… — закончила Долли
и направилась к телефону.
Сугубо в духовном плане, — сказал Датчер. — Запомни!
Датчер посмотрел в спину удаляющейся Долли, затем повернулся
к Макамеру и спросил:
— Скажи, когда ты читаешь в газетах, как самолеты бомбят
людей и как эти самолеты потом сбивают, ты задумываешься о том,
что происходит? Ты сидишь в кабине, в тебя летят пули, и вдруг
твоя машина, нырнув носом вниз, устремляется к земле…
— Постоянно думаю, — спокойно ответил Макамер.
— Во время испанской войны мне всё время снилось, что меня
расстреливают из пулемета с самолета. Я бегу, бегу между гаражей,
а самолеты постоянно возвращаются и стреляют в меня с незащищенной
qrnpnm{. — Датчер опустошил стакан и продолжил: — Интересно, какое
отношение имеют к этому гаражи? Главная беда человечества состоит
в том, что оно заражено микробом безрассудной храбрости. Человека
можно заставить делать все что угодно — летать на высоте двадцать
тысяч футов и позволять себя сбивать, шагать навстречу ручным
гранатам, сражаться на море. Если бы наша раса не была столь
храброй, то мы жили бы в ином, гораздо более приятном мире. Таков
в общем виде итог моих двухмесячных раздумий здесь в Голливуде.
— Эйнштейн смотрит на все легче, — сказал Макамер, — и тем
самым подает нам хороший пример.
— Знаю, — ответил Датчер. — Но у него нет необходимости
напрягать мозги в таком, как здесь, климате.
— Всё в порядке, — объявила Долли, проскальзывая на табурет
между ними. — Максина просто умирает от желания поехать. Да,
кстати, о тебе она слышала.
— Хорошее или плохое?
— Просто слышала. Но говорит, что ты, видимо, не очень свеж.
— Она так и сказала «не очень свеж»? — сморщив нос,
переспросил Датчер.
— Да, — ответила Долли.
— Не нравится мне ваша Максина.
— Чушь, — заключил Макамер и, стянув Датчера с табурета,
повел его к машине.
Х х Х
Большой автомобиль быстро катил в сторону Мексики. Датчер
роскошно устроился на заднем сиденье, возложив голову на колени
Максины. Время от времени он лениво поворачивал голову, поскольку
на Максине был костюм, отороченый спереди мехом рыжей лисы, и мех
щекотал его ноздри.