Датчер
роскошно устроился на заднем сиденье, возложив голову на колени
Максины. Время от времени он лениво поворачивал голову, поскольку
на Максине был костюм, отороченый спереди мехом рыжей лисы, и мех
щекотал его ноздри.
— Он был итальянцем, — говорила Максина. — В Италии у него
большое поместье, а в Нью-Йорке отличная работа. Он зашибает
пятнадцать тысяч в год, но не любит Муссолини.
— Ну и тип, — негромко произнес Датчер. — Тип просто
замечательный.
— Мы были с ним помолвлены, — громко продолжала Максина,
обращаясь к сидящей впереди Долли. — Но через две недели после
помолвки он бросил работу. Решил расслабиться. — Грустно
рассмеявшись, она рассеянно погладила Датчера по голове и
закончила: — Как только я встречаю мужчину, он почему-то решает
расслабиться.
Макамер включил радио, и диктор из Лондона сообщил, что
Гитлер пока не дал ответ на ультиматум Чемберлена. После этого
оркестр заиграл мелодию: «Возможно, я ошибаюсь, но я думаю, что ты
прекрасна».
Датчер внимательно, снизу вверх, посмотрел на Максину. У неё
было круглое, чуть полное личико, с маленьким пухлым ртом.
Создавалось впечатление, что, создавая эту женщину, Бог с самого
начала решил снабдить её ярко накрашенными, блестящими от помады
губками.
— Вы очень красивы, — серьезно сказал он.
— Я вполне ничего, с улыбкой сказала Максина, благодарно
похлопав его по щеке. — Сейчас, правда, я немного полновата. Пила
в Нью-Йорке слишком много вина. Долли, я слышала, что Глэдис
выходит замуж за Эдди Лейна. Это правда?
— В октябре, — ответила Долли.
— Ну и Глэдис, — со вздохом произнесла Максина. — Папаша Эдди
Лейна делает в год пятьсот тысяч. В школе мы с ней учились в одном
классе. Нефть. Старый Лейн по самый пуп сидит в нефти, а Эдди Лейн
целых два года бегал за мной так, как мальчишки бегают за пожарной
машиной. Какая же я была дура, когда уехала в Нью-Йорк.
— У вас весьма милый и крайне оригинальный взгляд на финансы,
— со смехом заметил Датчер, глядя на неё снизу вверх.
— Деньги есть деньги, — тоже рассмеявшись, ответила она. —
Если я ещё растолстею, то даже «Рипаблик» может отказаться взять
меня на работу. И что тогда вы прикажете мне делать?
— Датчер сочинит пьесу, — сказал Макамер, крепко держась за
руль, — ты получишь в ней роль и сыграешь в Нью-Йорке. В Нью-Йорке
обожают толстушек.
— Я это уже проходила, — ответила Максина. — Однако я нашла
выход получше. Я застраховала своего отчима…
— Великий Боже! — воскликнул Датчер. — И на сколько же?
— На пятьдесят тысяч.
— У нас с вами теперь куча бабок, — сказал Датчер. — Эй,
Макамер, останови машину, она хочет купить мне «Линкольн».
Ха, — ухмыльнулась Максима. — Я три года исправно делала
взносы, а он меня надул, женившись на какой-то ничтожной
ирландской стерве, которая обслуживала его в ресторане в Обиспо.
Все рассмеялись.
— Вы изумительны, — сказал Датчер, привлек её к себе и
поцеловал — поцеловал вежливо, сдержано, осторожно и в то же время
с намеком на некоторую вульгарность.
Как нехорошо, подумал Датчер, вновь уронив голову на её
колени… и это знаток Спинозы, почитатель Джон Мильтона.
— Говорит Берлин, — донеслось из радиоприемника. — Город
погружен во тьму. Фюрер пока не ответил на ультиматум англичан. На
берлинских вокзалах замечены войска, и эшелоны один за другим
направляются в сторону польской границы.
Радио заиграло песенку «Давай-ка пофлиртуем», а Максина
принялась с увлечением рассказывать Долли об их очередной подруге,
которая выскочила замуж за семидесятипятилетнего старца,
владеющего недвижимостью в виде четырнадцати городских кварталов в
центре Кливленда.
— Город погружен во тьму, — пробормотал Датчер, устраиваясь
поудобнее.
Не так уж и плохо, думал он, мчаться сквозь ночь в другую
страну, в иной город с новой девушкой — пусть страна эта будет
Мексика, город Тиахуаной, а девушка — существом более, чем
заурядным. Красивая, полнеющая, чуть грубоватая — одним словом,
совсем не та, которую ты избрал бы в спутницы для визита к
профессору этики в Амерсте. В любом случае, это гораздо лучше, чем
сидеть в одиночестве за стойкой бара. Потерплю ещё десять минут,
думал он, затем попрошу остановить машину и выйду, чтобы купить
свежую газету. Посмотрим, что они на это скажут.
Он чуть повернул голову и зарылся лицом в рыжий мех. Мех
источал густой аромат духов, что было гораздо приятнее, чем запах
кожи и бензина, господствующий в хвосте машины.
— «Князь Матчабелли»… — сказал Датчер. — Эта лиса свалилась в
колодец, наполненный до краев «Князем Матчабелли» и там утонула.
Прекрасная смерть. Макамер, я рассказывал тебе когда-нибудь о
Синтии Мессмор, с которой я учился в классе выпуска 99 года
прошлого века и её отношениях с мисс Финч? Она потом вышла замуж
за Шамуса Гунана, Члена Окружной Ассамблеи…
— Вы что, издеваетесь надо мной? — спросила довольно грубо
Максина.
Датчер понимал, что надо остановится, но ничего не мог с
собой поделать.
Он принял сидячее положение и продолжил печально:
— Мне не следовало покидать школу в 1899 году, а секс есть не
что иное, как опиум для народа. Включи-ка радио, Макамер.
Долли укоризненно покачала головой, а Датчер сделал вид, что
qlnrphr в окно. Какая низость, подумал он. Я веду себя низко, и
мне это нравится. Этой ночью я желаю быть всем… низким, злобным,
изящным, величественным, покорным: одним словом — всяким. Я хочу,
чтобы жили все мои эмоции. А её я не люблю, и ничего у меня с ней
не получится. Но если я смогу сделать так, чтобы она на меня
разозлилась, то…
— Говорит Париж, — произнес диктор. — Все огни в городе
потушены. Кабинет министров заседает непрерывно с шести вечера.
Макамер выключил приемник.
Датчер чувствовал, что Максина не сводит с него глаз. Он
повернул голову, одарил её ласковым взглядом. Девица она красивая,
подумал он. Фигура у неё вполне приличная. И, кроме того, мне
придется пробыть рядом с ней ещё целые сутки…
— И в таком виде вы собираетесь завтра идти на скачки? Без
галстука?
Датчер подергал воротничок рубашки. Рубашка была в стиле
«поло» и на верхнюю пуговицу не застегивалась.
— Думаю, что в таком, — ответил он.