— Думаю, что в таком, — ответил он. — Здесь ужасно жарко.
— Если вы не повяжете галстук, я с вами не пойду, — объявила
Максина.
— У меня нет галстука.
— Тогда я с вами не пойду, — твердо сказала она.
— Мы обитаем в тропическом климате, — произнес Датчер, — и
забывать об этом не должны. Я северный человек и потею, как…
— У меня есть запасной галстук, — заметил Макамер, — и ты
можешь его надеть.
— Почему бы и нет, если это сделает Максину счастливой, —
послав девушке очередную улыбку, согласился Датчер.
— Я не могу появиться перед людьми в обществе человека без
галстука.
— Вот теперь, — сказал с ласковой улыбкой Датчер, — я вижу,
что вы совершенно правы.
Максина ответила ему улыбкой.
По крайней мере, подумал он, за все время поездки я ни разу
не вспомнил о «Полуночном убийстве». Этого она, все-таки, сумела
добиться.
Они остановились в Сан-Диего и немного выпили в баре в
окружении множества матросов с близлежащей военно-морской базы.
Долли проглотила таблетки, которые принимала постоянно, схватила
Макамера за руку и, быстро наклонившись, поцеловала его в шею.
Время близилось к двум часам ночи, бар закрывался и матросы были
пьяны.
— Соединенные Штаты ни в какую войну влезать не станут, —
объявил похожий на юного фермера и явно не умещающийся в своей
непрочной, синей форме матрос. — Мне дал гарантии мой конгрессмен.
— Откуда вы? — поинтересовался Датчер.
— Из Арканзаса.
Датчер кивнул, как будто это его полностью убедило в правоте
члена Конгресса. Матрос одним глотком допил все, что оставалось в
его кружке, и сказал:
— Пусть япошки приходят. Мы сметем их со всех морей. Мне
хотелось бы посмотреть, как они попытаются на нас напасть. Пусть
только попробуют…
Максина улыбнулась матросу.
— Я голоден, — объявил Датчер, увлекая Максину и Долли к
дверям. — Ненавижу дискуссии о сравнительной силе различных
флотов.
— Приятно слышать, — сказал Макамер, — что официальный
представитель Вооруженных сил Соединенных Штатов уверен в том, что
наша страна не вступит в войну.
Они шли по улице в направлении ярко освещенного кафе,
фирменным блюдом которого были разнообразные вафли.
— Красивый мальчик, — заметила Максина, когда компания вошла
в кафе. — Если его извлечь из его матросского костюма.
Кафе было переполнено, и им пришлось сесть за столик, с
которого ещё не успели убрать грязную посуду. Максина и Долли
отправились в дамскую комнату, а Макамер и Датчер, оставшись за
столом в тускло освещенном зале, взирали друг на друга поверх
грязных тарелок и пятен кофе на скатерти.
— А она в полном порядке, — глядя с ухмылкой на Датчера,
громогласно объявил Макамер. — У неё классная фигура. Долли для
тебя здорово постаралась. Разве нет?
— Макамер, — сказал Датчер, — если бы мне потребовался
оратор, способный произнести спич под грохот бетономешалки, я
выбрал бы тебя.
— Не правда ли смешно, что я всегда так громко говорю? —
оглядев зал, виновато спросил Макамер.
— Не правда ли смешно, что я всегда так громко говорю? —
оглядев зал, виновато спросил Макамер.
— Теперь всем посетителям этого заведения стало известно, что
у Максины «классная фигура».
Официантка, очень бледная и очень (к двум часам ночи) усталая
— застучала тарелками, торопливо сгребая их со стола.
— По-моему, ты прекрасно проводишь время, — сказал Макамер. —
Она ведь заставляет тебя смеяться, не так ли?
— Да, она меня смешит, — согласился Датчер.
Появились Долли и Максина. Датчер следил за тем, как Максина
шагает между столиками, как колышется рыжий мех на её костюме и
как все посетители мужчины провожают её глазами. Костюм, подумал
Датчер, узок ей не меньше, чем на полдюйма, — причем во всех
направлениях. Готов держать пари, что все её остальные наряды тоже
сшиты в обтяжку, и малы ей, по крайней мере, на полдюйма. Даже
пеньюары.
— Вы знаете, о чем я думаю? — спросил Датчер, когда Максина
заняла место за столиком.
— О чем же? — полюбопытствовала свеженапудренная и
свежеподкрашенная Максина.
— О ваших пеньюарах.
— По-моему, говорить вслух об этом неприлично, — сурово
произнесла она.
— Датчер — ужасно вульгарный человек, — вмешался Макамер. —
Ты убедишься в этом, прочитав его книги.
— Англичане, — заметила Максина, — только что объявили войну
немцам. Нам об этом сказала какая-то женщина в туалете.
Так вот, значит, каким образом я узнал об этом, подумал
Датчер. В туалете подозрительного заведения Сан-Диего какая-то
женщина сообщила увлекавшейся вином актрисе из компании «Рипаблик»
о том, что Англия объявила войну Германии. А актриса, в свою
очередь, сказала об этом мне.
— Эта вилка — грязная, — громко заявила Максина официантке,
раскладывавшей заказанные ими вафли по тарелкам. — Это надо же
иметь нахальство давать нам грязные вилки!
Официантка со вздохом подала чистую вилку.
— Если дать им волю, — не успокаивалась Максина, — то они
пойдут на убийство.
Оглядев зал, Датчер видел, как посетители намазывают на вафли
сливочное масло и поливают их сиропом. Он не замечал никаких
изменений в поведении. Обычный ресторанный шум — голоса и стук
тарелок.
— Вафли никуда не годится, — сказала Максина. — Таково, по
крайней мере, мое мнение. И они ещё смеют объявлять их своим
фирменным блюдом. Тоже мне, Сан-Диего!
Датчер, чтобы успокоить девушку, положил нежно ладонь на её
руку.
— У вас рука поденщика, — сказала Максина. — Вы что,
забиваете ею гвозди?
— Постыдное наследие бездарно растраченной молодости, —
ответил Датчер.
Девушка подняла руку Датчера и принялась внимательно изучать
ладонь.
— Линия сердца у вас имеет массу ответвлений, — сказала она.
— Поведайте ещё что-нибудь, — попросил Датчер.
— Вы человек непостоянный, ревнивый и эгоистичный, — серьезно
произнесла Максина, склонившись над его ладонью. — И, по большому
счету, успеха вы не добьетесь.