Было уже половина восьмого.
Около девяти мосье Йошотоснялочкии,шаркаяногами,
прошлепалкмоему столу -- в руках он держал стопку рисунков.
Полтора часа я просидел без всякого дела, сусилиемсдерживая
бурчаниев животе. Когда он приблизился, я торопливо встал ему
навстречу, слегка сутулясь, чтобы не смущать его своимвысоким
ростом.Он вручи мне принесенные рисунки и вежливо спросил, не
буду ли я так добр перевести его замечаниясфранцузскогона
английский.Ясказал:"Oui,monsieur". С легким поклоном он
прошаркал назад, к своему столу. Я отодвинулкарандаши,вынул
авторучку и с тоской в душе принялся за работу.
Какимногиедругие,по-настоящемухорошие художники,
мосье Йошото как преподавательстоялничутьневышелюбого
посредственногоживописцаское-какимипедагогическими
способностями. Его практические поправки, то есть егорисунки,
нанесенныенакалькуповерхрисунковучащихся,вместес
письменнымизамечанияминаоборотерисунковвполнемогли
показать мало-мальски способному ученику, как похоже изобразить
свиньюилидажекак живописно изобразить свинью в живописном
хлеву. Но никогда в жизни он не сумелбынаучитького-нибудь
отлично написать свинью и так же отлично хлев, а ведь передачи,
к тому же заочной, именно этого небольшого секрета мастерства и
добивались от него так жадно наиболее способные ученики. И не в
том,разумеется,былодело,чтоонсознательноили
бессознательноскрывалсвойталантилинерасточалего
скупости,он просто не умел его передать. Сначала эта жестокая
правда как-то не затронула и не поразила меня.Нопредставьте
себемое положение, когда доказательства его беспомощности все
накапливались и накапливались. Ко второму завтраку ядошелдо
такогосостояния,чтодолженбылсоблюдатьвеличайшую
осторожность,чтобынеразмазатьстрочкупереводапотными
ладонями.ВдовершениевсегоумосьеЙошотооказалсяна
редкостьнеразборчивыйпочерк.Икогданасталапораидти
завтракать,ярешительноотвергприглашениечеты Йошото. Я
сказал, что мне надо на почту. Сбежавполестнице,янаугад
углубилсявпутаницунезнакомых,запущенныхулочек. Увидав
закусочную, я забежал туда, проглотил четыре "с пылу,сжару"
кони-айлендские колбаски и выпил три чашки мутного кофе.
Возвращаяськ"LesAmisdeVieuxMa-tres",я ощутил
сначала привычную смутнуютревогу--правда,снейя,по
прошломуопыту,болееили менее умел справляться, но тут она
перешла в настоящий страх: неужелимоиличныекачестватому
виной, что мосье Йошото не нашел для меня лучшего дела, чем эти
переводы?Неужто старый Фу Маньчжу раскусив меня, понял, что я
не только хотел сбить его с толку всякими выдумками, но чтоя,
девятнадцатилетниймальчишка,и усы отрастил для того.
Думать
об этом было невыносимо. Верамоявсправедливостьмедленно
подтачивалась. В самом деле, меня, меня, получившего три первые
премии,меня,личногодругаПикассо(я уже сам начал в это
верить), меня использовать какпереводчика!Моепреступление
никакне заслужило такого наказания. И вообще эти усики, пусть
жидкие, но мои собственные, разве они наклеены? Дляуспокоения
явсевремяподорогена курсы теребил их пальцами. Но чем
больше я думал о своем положении, тем быстрее я шел и под конец
уже бежал бегом, будто боясь, что меня со всехсторонвот-вот
забросают камнями.
Хотяя потратил на завтрак всего минут сорок, чета Йошото
уже сидела за столами иработала.Онинеподнялиглаз,не
подали виду, что заметили, как я вошел. Потный, запыхавшийся, я
селзасвойстол.Минутпятнадцать--двадцатья сидел,
вытянувшись в струнку и придумываяновехонькиеанекдотцыпро
старикаПикассонатотслучай,еслимосьеЙошотовдруг
подниметсяистанетменяразоблачатьменя.Итутон
действительноподнялсяи пошел ко мне. Я встал, готовый, если
понадобится, встретитьеговупорсвеженькойсплетнейпро
Пикассо,но,когда он подошел к столу, все, что я придумал, к
моему ужасу, вылетело у меня изголовы.Ноявоспользовался
моментом,чтобывыразитьсвойвосторг по поводу изображения
гуся в полете, висящего над столом мадам Йошото. Я рассыпался в
самых щедрых похвалах. Я сказал,чтоуменявПарижеесть
знакомыйбогач--паралитик,какя объяснил, -- который не
пожалеет никаких денег за картину мосье Йошото. Ясказал,что
еслимосьеЙошотосогласен,ямогунемедленно связаться с
Парижем.Ксчастью,мосьеЙошотообъяснил,чтокартина
принадлежитегокузену, гостящему сейчас у родных в Японии. И
тут же, прежде чем я успел выразить сожаление, он, назвавменя
"мосьеДомье-Смит",спросил,не буду ли я так добр исправить
несколько заданий. Он пошел к своему столу и вернулсястремя
огромнымипухлымиконвертами.Я стоял, обалделый, машинально
кивая головой и ощупывая карман пиджака,кудаязасунулвсе
карандаши.МосьеЙошотообъяснилмнеметод преподавания на
курсах (вернее было сказать,отсутствиевсякогометода).Он
вернулсяксвоемустолу,ая все еще никак не мог прийти в
себя.
Все три ученика писали нампо-английски.Первыйконверт
прислаладвадцатитрехлетняядомохозяйкаизТоронто--она
выбрала себе псевдоним Бэмби Кремер,--такейинадлежало
адресоватьписьма.Всевновьпоступающие на курсы "Любители
великих мастеров" должны были заполнить анкету и приложить свою
фотографию.МиссКремерприложилабольшуюглянцевую
фотокарточку,восемь на девять дюймов, где она была изображена
с браслетом на щиколотке, в купальном костюме без бретелек ив
белой морской бескозырке.