Считается,чтофакты, которыми располагаешь, говорят сами за себя, но
мне кажется, что в данном случае они даже несколько более вульгарны, чем это
обычносвойственнофактам.Впротивовесмыприбегаемк неувядающему и
увлекательномуприему:традиционномуавторскомупредисловию. Вступление,
котороея задумал, столь торжественно и многословно, что такое и в страшном
сненеприснится,ивдобавокковсему,в нем слишком много мучительно
личного.Иеслимнеособенноповезетиу меня что-то получится, то по
воздействиюэтоможносравнитьтолькоспринудительнойэкскурсиейпо
машинномуотделению,которуюя веду в качестве экскурсовода, облаченный в
старомодныйцельныйкупальныйкостюмвполосочку Если уж начинать, то с
самого неприятного: то, что я собираюсь вам преподнести, вовсе не рассказ, а
нечтовродеузкопленочноголюбительскогофильмикавпрозе,и те, кому
довелосьпросмотретьотснятый материал, со всей серьезностью предупреждали
меня,чтолелеятьнадеждынауспешныйпрокатнестоит.Имею честь и
несчастьеоткрытьвам,чтоэтагруппаоппозиционеровсостоитиз трех
исполнителейглавныхролей:двухженскихиодноймужской.Начнемс
примадонны,которая, как мне думается, была бы довольна, если бы ее коротко
охарактеризоваликактомную,но утонченную особу. Она полагает, что сюжет
нисколько не пострадал бы, если бы я что-нибудь сделал с той сценой, где она
несколькоразсморкаетсязапятнадцать или двадцать минут. Проще говоря,
вырезалбыееи выбросил. Она говорит, что противно смотреть, как человек
сморкается. Вторая леди из нашей труппы - вальяжнаяиклонящаясяк закату
звезда варьете - недовольнатем, что я, так сказать, запечатлел ее в старом
поношенномхалате.Нообемоикрасотки(они намекали, что именно такое
обращениеимприятно)неслишкомвоинственнонападают на мой замысел в
целом..Причина,признаться,страшнопроста(хотяизаставляетменя
краснеть).Какониубедилисьнасобственномопыте, достаточно одного
резкогословаили упрека, чтобы я разревелся. Но не они, а главный герой -
вотктос неподражаемым красноречием убеждал меня не выпускать свой опус в
свет.Ончувствует, что вся интрига строится на мистицизме и религиозной
мистификации,- какондалмнепонять,вовсемсовершенноявно
просматриваетсянекоетрансцендентное начало, что внушает ему тревогу, так
какможеттолькоускоритьприближение дня и часа моего профессионального
провала.Итак уже люди, говоря обо мне, покачивают головами, и если я еще
хотьодинразвсвоемтворчестве употреблю слово "Бог" не в его прямом,
здоровом, американском смысле - какнекоебранноемеждометие,-тоэто
послужитявнымсвидетельством,точнее,подтверждениемтого,чтоя уже
начинаю хвастаться знакомствами в высших сферах, а это верное свидетельство,
чтоячеловекпропащий.
Разумеется,этогодостаточно,чтобы заставить
нормальногослабонервногочеловека,авособенностиписателя,
приостановиться.Яиприостанавливаюсь.Ноне надолго. Потому что любое
возражение,как бы оно ни было красноречиво, должно быть еще уместным. Дело
втом,чтояпериодическивыпускаюэтилюбительскиефильмы в прозе с
пятнадцати лет. Где-то в книге "Великий Гэтс-би" (эта книга была моим "Томом
Сойером"вдвенадцатьлет) молодой рассказчик заметил, что каждый человек
отчего-топодозреваетсамогосебявкакой-то первородной добродетели, и
далее открывает нам, что у себя - храниего,Боже,-онсчитаеттаковой
честность.Аясвоей первородной добродетелью считаю способность отличить
мистический сюжет от любовного. Я утверждаю, что мой очередной опус - вовсе
не рассказ о какой-то там мистике или религиозной мистификации. Я утверждаю,
чтоэтосложный,илимногоплановый, чистый и запутанный рассказ о любви.
Скажувзаключение,чтосамсюжетродилсяврезультатедовольно
беспорядочногосотрудничества.Почтивсефакты, с которыми вам предстоит
ознакомиться(неторопливо, с_п_о_к_о_й_н_о ознакомиться), были мне сообщены
счудовищными перерывами в серии напряженных для меня бесед наедине с тремя
главными действующими лицами. Могу честно заметить, что ни одно из этих трех
лицнепоражалоблистательнымталантомкороткоисжато, не вдаваясь в
подробности,излагатьсобытия.Боюсь,что этот недостаток сохранится и в
окончательном,таксказать,съемочном варианте. К сожалению, я не в силах
его устранить, но все же попытаюсь хотя бы объяснить. Мы - всечетверо-
близкиеродственники, и говорим на некоем эзотерическом семейном языке; это
что-товроде семантической геометрии, в которой кратчайшее расстояние между
двумя точками - наибольшая дуга окружности.
И последнее напутственное слово: наша фамилия - Гласс.Непройдети
минуты,какмладшийсын Глассов будет на ваших глазах читать невообразимо
длинноеписьмо(здесьонобудет перепечатано п_о_л_н_о_с_т_ь_ю, могу вас
заверить),котороеонполучилотсамогостаршего из оставшихся в живых
братьев - Бадди Гласса. Стиль этого письма, как мне говорили, отмечен далеко
не поверхностным сходством со стилем, или манерой письма, автора этих строк,
и широкий читатель, несомненно, придет к опрометчивому заключению, что автор
письма и я - одноитоже лицо. Да, он придет к такому заключению - и тут
уж,боюсь,ничегоне поделаешь. Но мы все же оставим этого Бадди Гласса в
третьемлицеотначала и до конца. По крайней мере, у меня нет достаточно
веских оснований, чтобы менять положение.
Вдесятьтридцатьутра, в понедельник, в ноябре 1955 года Зуи Гласс,
молодойчеловекдвадцатипятилет,сидел в наполненной до краев ванне и
читалписьмочетырехлетнейдавности.Письмоказалосьпочтибесконечно
длинным, оно было напечатано на нескольких двойных листах желтоватой бумаги;
Зуистоило некоторого труда поддерживать страницы, опирая их о свои колени,
какодвасухихостровка.