ПРОЛОГ
В конце войны судьба забросила меня в Нью-Йорк. Пятьдесят седьмая улица
и ее окрестностисталидляменя, изгнанника, струдомобъяснявшегося на
языке этой страны, почти что второй родиной.
Позадирасстилался долгий,полный опасностейпуть - viadolorosa(1)
всех тех,кто бежалот гитлеровцев. Крестныйпуть этот шелизГолландии
через Бельгию и Северную Францию вПариж, а потом разветвлялся: одна дорога
велачерез Лион напобережье Средиземного моря, другая-черезБордои
Пиренеи в Испанию и Португалию, в лиссабонский порт.
Я прошел этот путь подобномногим другим,спасавшимся от гестапо. И в
техстранах,черезкоторыеонпролегал,мынечувствовалисебяв
безопасности, ибо только очень немногие из нас имели подлинное удостоверение
личности, подлиннуювизу. Стоило попасть в руки жандармов, инас сажали за
решетку,приговариваликтюремномузаключению,квысылке.Впрочем,в
некоторых странах еще сохранилось подобие человечности - нас по крайней мере
не выдворяли в Германию на верную гибель в концлагерях.
Только немногим беженцам удалосьраздобыть настоящие паспорта, поэтому
бегство наше было нескончаемым. К тому жебез документов мынигде не могли
работать легально. Большинство из нас были голодные, жалкие и одинокие.Вот
почему мы и назвали путь наших странствий via dolorosa.
(1) Скорбный путь (исп.).
Вокзалами намслужилипочтамтывмаленьких городишкахи побеленные
ограды на шоссе. В почтовыхотделениях нас могло ждать письмо, посланное до
востребования родными и близкими,а заборы заменяли доски объявлений. Мелом
иуглемнаних были выведены фамилиитех,ктопотерялся,итех,кто
разыскивал друг друга, адреса, предостережения, указания. Призывы, брошенные
в пустоту, дактомуже в годы тотального безразличия,вслед за которыми
настала эпоха полной бесчеловечности - война, когда и гестапо, иполиция, а
нередко и жандармы делали общее дело: охотились за нами, изгоями.
I
Несколько месяцев назадяприбылна грузовом пароходе из Лиссабона в
Америку, по-английски говорил с грехом пополам; казалось, меня, полунемого и
полуглухого, высадили на другую планету. Да это и была другаяпланета. Ведь
в Европе шла война.
Ктому же документыу меня были не впорядке, хотя буквально чудом я
стал обладателемнастоящей американской визы, дававшей мне правона въезд.
Но паспорт мой былна чужую фамилию. Иммиграционные власти отнеслись ко мне
с недовериемизасадилина Эллис-Айленд. И лишь шестьнедельспустя мне
выдали временноеудостоверение натри месяца. Заэтот срокя долженбыл
обеспечить себе разрешение на въезд в какую-нибудь другую страну.
Знакомая картина. В Европея жил долгие годы точно так же, и передышки
длились иногда не месяцы, а дни. Эмигрировав из Германии в тридцать третьем,
я официально сталполитическим мертвецом.
А теперь мне целых тримесяца не
надо было бежать. Непостижимое счастье!
Уж давноя перестал удивляться тому,что ношучужоеимя иживупо
паспорту умершего. Напротив, это казалось в порядке вещей. Паспорт я получил
внаследство воФранкфурте. Фамилия человека, подарившего мнеего вдень
своей смерти, была Росс. Таким образом, и я теперь звался РобертРосс. Свою
настоящуюфамилиюя почтизабыл. Люди многое забывают,когда речь идет о
жизни и смерти.
НаЭллис-Айлендея встретилтурка,которыйлетдесятьназадуже
приезжал в Америку. Не знаю,по какой причине ему сейчас не разрешили въезд
вШтаты.Спрашивать неимело смысла. На моей памяти не раз случалось, что
людей высылали только из-за того,что они неподходили ни под одну рубрику
инструкции.
Турокдал мнеадресодногорусскоговНью-Йорке, с которым он был
знаком вдавниевремена. К сожалению, он не знал, живли этот человек. Но
когдаменявыпустили, я сразу отправился кнему.Поступок мой был вполне
объясним. Я жил так уже годы. Людям,вынужденным постоянно быть в бегах, не
оставалосьничего другого, как рассчитывать на случай.Чем невероятней был
случай, тем естественнее он казался. И в наши дни обыденность иногда походит
на сказку. Не очень-товеселую сказку, но какни удивительно,конец у нее
часто оказывается куда более счастливым, чем можно было ожидать.
Русский работал в маленькой обшарпанной гостинице недалекоот Бродвея.
Он назвался Меликовым, говорилпо-немецки и сразу же принял во мне участие.
Он-то знал,что мне всего нужнее: пристанищеи работа.Пристанище нашлось
безтруда:у русского оказалась лишняякойка, и онпоставилее к себе в
комнату. Но работатьс туристскойвизой былозапрещено.Туттребовались
другие бумаги - разрешение на въезд с номером иммиграционной квоты.Значит,
работатьямог только нелегально. Также было ивЕвропе, ия не очень
сокрушался. Кроме того, у меня еще оставалось немного денег.
- А на что вы будете жить? Об этом вы подумали? - спросил Медиков.
-ВоФранциияподконецработалторговымагентом,продавал
сомнительные картины и подделки под старину.
- Вы что-нибудь в этом смыслите?
- Не слишком, но кое-что усвоил.
- Где?
- Я два года провел в Брюссельском музее.
- Работали там? - с удивлением спросил Медиков.
- Нет. Скрывался, - ответил я.
- От немцев?
- От немцев, которые оккупировали Бельгию.
- Два года? - снова удивился Медиков. - И вас так и не нашли?
- Нет.Нашлитого человека, который меня прятал.Медиков взглянул на
меня.
- Вы успели удрать?
- Да.
- А что случилось с тем человеком?
- То, что обычно случалось. Его отправили в концлагерь.
- Он был немец?
- Бельгиец.