Продажность. Нищета.
x x x
«Вам хорошо, вы одиноки», - сказал мне Хассе. Что ж, и впрямь всT отлично, - кто одинок, тот не будет покинут. Но иногда по вечерам это
искусственное строение обрушивалось и жизнь становилась рыдающей стремительной мелодией, вихрем дикой тоски, желаний, скорби и надежд. Вырваться
бы из этого бессмысленного отупения, бессмысленного вращения этой вечной шарманки, - вырваться безразлично куда. Ох, эта жалкая мечта о том,
чтоб хоть чуточку теплоты, - если бы она могла воплотиться в двух руках и склонившемся лице! Или это тоже самообман, отречение и бегство? Бывает
ли что-нибудь иное, кроме одиночества?
Я закрыл окно. Нет, иного не бывает. Для всего иного слишком мало почвы под ногами.
x x x
ВсT же на следующее утро я вышел очень рано и по дороге в мастерскую разбудил владельца маленькой цветочной лавки. Я выбрал букет роз и велел
сразу же отослать. Я почувствовал себя несколько странно, когда стал медленно надписывать на карточке адрес. Патриция Хольман...
V
Кестер, надев самый старый костюм, отправился в финансовое управление. Он хотел добиться, чтобы нам уменьшили налог. Мы с Ленцем остались в
мастерской.
- К бою, Готтфрид, - сказал я. - Штурмуем толстый кадилляк.
Накануне вечером было опубликовано наше объявление. Значит, мы уже могли ожидать покупателей, - если они вообще окажутся. Нужно было
подготовить машину.
Сперва промыли все лакированные поверхности. Машина засверкала и выглядела уже на сотню марок дороже. Потом залили в мотор масло, самое
густое, какое только нашлось. Цилиндры были не из лучших и слегка стучали. Это возмещалось густотою смазки, мотор работал удивительно тихо.
Коробку скоростей и дифер мы также залили густою смазкой, чтобы они были совершенно беззвучны.
Потом выехали. Вблизи был участок с очень плохой мостовой. Мы прошли по нему на скорости в пятьдесят километров. Шасси громыхало. Мы
выпустили четверть атмосферы из баллонов и проехали еще раз. Стало получше. Мы выпустили еще одну четверть атмосферы. Теперь уже ничто не
гремело.
Мы вернулись, смазали скрипевший капот, приспособили к нему несколько небольших резиновых прокладок, залили в радиатор горячей воды, чтобы
мотор сразу же запускался, и опрыскали машину снизу керосином из пульверизатора - там тоже появился блеск. После всего Готтфрид Ленц воздел руки
к небу:
- Гряди же, благословенный покупатель! Гряди, о любезный обладатель бумажника! Мы ждем тебя, как жених невесту.
x x x
Но невеста заставляла себя ждать. И поэтому мы вкатили на канаву боевую колесницу булочника и стали снимать переднюю ось. Несколько часов мы
работали мирно, почти не разговаривая. Потом я услышал, что Юпп у бензиновой колонки стал громко насвистывать песню: «Чу! кто там входит со
двора!..»
Я выбрался из канавы и поглядел в окно. Невысокий коренастый человек бродил вокруг кадилляка. У него была внешность солидного буржуа.
- Взгляни-ка, Готтфрид, - прошептал я. - Неужели это невеста?
- Несомненно, - сразу откликнулся Ленц. - Достаточно взглянуть на его лицо.
Он никого еще не видел, и уже недоверчив. В атаку, марш! Я остаюсь в резерве.
Приду на выручку, если сам не справишься. Помни о моих приемах. - Ладно.
Я вышел во двор.
Человек встретил меня взглядом умных черных глаз.
Человек встретил меня взглядом умных черных глаз. Я представился:
- Локамп.
- Блюменталь.
Представиться - это был первый прием Готтфрида. Он утверждал, что тем самым сразу же создается более интимная атмосфера. Его второй прием
заключался в чрезвычайной сдержанности в начале разговора, - сперва выслушать покупателя, с тем чтобы включиться там, где всего удобнее.
- Вы пришли по поводу кадилляка, господин Блюменталь? - спросил я.
Блюменталь кивнул.
- Вот он! - сказал я, указывая на машину.
- Вижу, - ответил Блюменталь.
Я быстро оглядел его. «Держись, - подумал я, - это коварная бестия».
Мы прошли через двор. Я открыл дверцу и запустил мотор. Потом я помолчал, предоставляя Блюменталю время для осмотра. Он уж, конечно, найдет
что-нибудь, чтобы покритиковать, тут-то я и включусь.
Но Блюменталь ничего не осматривал. Он и не критиковал. Он тоже молчал и стоял, как идол. Мне больше ничего не оставалось делать, и я
пустился наугад.
Начал я с того, что медленно и обстоятельно стал описывать кадилляк, как мать своего ребенка, и пытался при этом выяснить, разбирается ли мой
слушатель в машинах. Если он знаток, то нужно подробнее распространяться о моторе и шасси, если ничего не смыслит, - упирать на удобства и
финтифлюшки.
Но он всT еще ничем не обнаруживал себя. Он только слушал. А я продолжал говорить и уже сам казался себе чем-то вроде воздушного шара.
- Вам нужна машина, собственно, какого назначения? Для города или для дальних поездок? - спросил я наконец, чтоб хоть в этом найти точку
опоры.
- Как придется, - заявил Блюменталь.
- Ах, вот как! Вы сами будете водить, или у вас шофTр?
- По обстоятельствам.
«По обстоятельствам»! Этот субъект отвечал, как попугай. Он, видно, принадлежал к братству монахов-молчальников.
Чтобы как-то его оживить, я попытался побудить его самого испробовать что-нибудь. Обычно это делает покупателей более общительными.
Я опасался, что он попросту заснет у меня на глазах.
- Верх открывается и поднимается исключительно легко для такой большой машины, - сказал я. - Вот попробуйте сами поднять. Вы управитесь одной
рукой.
Но Блюменталь нашел, что в этом нет необходимости. Он видит и так. Я с треском захлопывал дверцы, тряс ручки:
- Вот видите, ничего не разболтано. ВсT закреплено надежно. Испытайте сами...
Блюменталь ничего не проверял. Для него всT было само собой разумеющимся.
Чертовски твердый орешек.
Я показал ему боковые стTкла:
- Поднимаются и опускаются с поразительной легкостью. Можно закрепить на любом уровне. Он даже не пошевелился.
- К тому же, небьющееся стекло, - добавил я, уже начиная отчаиваться. - Это неоценимое преимущество! Вот у нас в мастерской сейчас
ремонтируется форд...
- Я рассказал, как погибла жена булочника, и даже приукрасил немного эту историю, погубив вместе с матерью еще и ребенка.
Но душа у Блюменталя была словно несгораемый шкаф.
- Небьющееся стекло теперь во всех машинах, - прервал он меня. - В этом ничего особенного нет.
- Ни в одной машине серийного производства нет небьющегося стекла, - возразил я с ласковой решительностью. - В лучшем случае это только
ветровые стTкла в некоторых моделях. Но никоим образом не боковые.
Я нажал на клаксон и перешел к описанию комфортабельного внутреннего устройства - багажника, сидений, кармана, приборного щитка; я не упустил
ни одной подробности, включил даже зажигалку, чтобы иметь повод предложить сигарету и попытаться хоть таким образом немного смягчить его, но он
отклонил и это.