Патриция слегка поеживалась,
- Вам холодно? - спросил я.
Подняв плечи, она спрятала руки в рукава мехового жакета:
- Сейчас пройдет. Там было довольно жарко.
- Вы слишком легко одеты, - сказал я. - По вечерам еще холодно.
Она покачала головой:
- Не люблю тяжелую одежду. Хочется, чтобы стало, наконец, тепло. Не выношу холода. Особенно в городе.
- В кадилляке тепло, - сказал я. - У меня на всякий случай припасен плед.
Я помог ей сесть в машину и укрыл ее колени пледом. Она подтянула его выше:
- Вот замечательно! Вот и чудесно. А холод нагоняет тоску.
- Не только холод. - Я сел за руль. - Покатаемся немного?
Она кивнула:
- Охотно.
- Куда поедем?
- Просто так, поедем медленно по улицам. ВсT равно куда.
- Хорошо.
Я запустил мотор, и мы медленно и бесцельно поехали по городу. Было время самого оживленного вечернего движения. Мотор работал совсем тихо, и
мы почти бесшумно двигались в потоке машин. Казалось, что наш кадилляк - корабль, неслышно скользящий по пестрым каналам жизни. Проплывали
улицы, ярко освещенные подъезды, огни домов, ряды фонарей, сладостная, мягкая взволнованность вечернего бытия, нежная лихорадка озаренной ночи,
и над всем этим, между краями крыш, свинцово-серое большое небо, на которое город отбрасывал свое зарево.
Девушка сидела молча рядом со мной; свет и тени, проникавшие сквозь стекло, скользили по ее лицу. Иногда я посматривал на нее; я снова
вспомнил тот вечер, когда впервые увидел ее. Лицо ее стало серьезнее, оно казалось мне более чужим, чем за ужином, но очень красивым; это лицо
еще тогда поразило меня и не давало больше покоя. Было в нем что-то от таинственной тишины, которая свойственна природе - деревьям, облакам,
животным, - а иногда женщине.
x x x
Мы ехали по тихим загородным улицам. Ветер усилился, и казалось, что он гонит ночь перед собой. Вокруг большой площади стояли небольшие дома,
уснувшие в маленьких садиках. Я остановил машину.
Патриция Хольман потянулась, словно просыпаясь.
- Как хорошо, - сказала она. - Будь у меня машина, я бы каждый вечер совершала на ней медленные прогулки. ВсT кажется совсем
неправдоподобным, когда так бесшумно скользишь по улицам. ВсT наяву, и в то> же время - как во сне. Тогда по вечерам никто, пожалуй, и не
нужен...
Я достал пачку сигарет:
- А ведь вообще вечером хочется, чтобы кто-нибудь был рядом, правда?
Она кивнула:
- Вечером, да... Когда наступает темнота... Странная это вещь.
Я распечатал пачку:
- Американские сигареты. Они вам нравятся?
- Да, больше других.
Я дал ей огня. Теплое и близкое пламя спички осветило на мгновение ее лицо и мои руки, и мне вдруг пришла в голову безумная мысль, будто мы
давно уже принадлежим друг другу.
Я опустил стекло, чтобы вытянуло дым.
- Хотите немного поводить? - спросил я. - Это вам доставит удовольствие.
Она повернулась ко мне:
- Конечно, хочу; только я не умею.
- Совсем не умеете?
- Нет. Меня никогда не учили.
В этом я усмотрел какой-то шанс для себя.
- Биндинг мог бы давным-давно обучить вас, - сказал я.
Она рассмеялась:
- Биндинг слишком влюблен в свою машину.
Никого к ней не подпускает.
- Это просто глупо, - заявил я, радуясь случаю уколоть толстяка. - Вы сразу же поедете сами. Давайте попробуем. Все предостережения Кестера
развеялись в прах. Я распахнул дверцу и вылез, чтобы пустить ее за руль. Она всполошилась:
- Но ведь я действительно не умею водить.
- Неправда, - возразил я. - Умеете, но не догадываетесь об этом.
Я показал ей, как переключать скорости и выжимать сцепление.
- Вот, - сказал я, закончив объяснения, - А теперь трогайте!
- Минутку! - Она показала на одинокий автобус, медленно кативший по улице.
- Не пропустить ли его?
- Ни в коем случае!
Я быстро включил скорость и отпустил педаль сцепления. Патриция судорожно вцепилась в рулевое колесо, напряженно вглядываясь вперед:
- Боже мой, мы едем слишком быстро!
Я посмотрел на спидометр:
- Прибор показывает ровно двадцать пять километров в час. На самом деле это только двадцать. Неплохой темп для стайера.
- А мне кажется, целых восемьдесят.
Через несколько минут первый страх был преодолен. Мы ехали вниз по широкой прямой улице. Кадилляк слегка петлял из стороны в сторону будто
его заправили не бензином, а коньяком. Иногда колTса почти касались тротуара. Но постепенно дело наладилось, и всT стало так, как я и ожидал: в
машине были инструктор и ученица. Я решил воспользоваться своим преимуществом.
- Внимание, - сказал я. - Вот полицейский!
- Остановиться?
- Уже слишком поздно.
- А что если я попадусь? Ведь у меня нет водительских прав.
- Тогда нас обоих посадят в тюрьму.
- Боже, какой ужас! - Испугавшись, она пыталась нащупать ногой тормоз.
- Дайте газ! - приказал я. - Газ! Жмите крепче! Надо гордо и быстро промчаться мимо него. - Наглость - лучшее средство в борьбе с законом.
Полицейский не обратил на нас внимания. Девушка облегченно вздохнула.
- До сих пор я не знала, что регулировщики выглядят, как огнедышащие драконы, - сказала она, когда мы проехали несколько сот метров.
- Они выглядят так, если сбить их машиной. - Я медленно подтянул ручной тормоз. - Вот великолепная пустынная улица. Свернем в нее. Здесь
можно хорошенько потренироваться. Сначала поучимся трогать с места и останавливаться.
Беря с места на первой скорости, Патриция несколько раз заглушала мотор.
Она расстегнула жакет:
- Что-то жарко мне стало! Но я должна научиться! Внимательная и полная рвения, она следила за тем, что я ей показывал. Потом она сделала
несколько поворотов, издавая при этом взволнованные, короткие восклицания. Фары встречных машин вызывали в ней дьявольский страх и такую же
гордость, когда они оказывались позади. Вскоре в маленьком пространстве, полуосвещенном лампочками приборов на контрольном щитке, возникло
чувство товарищества, какое быстро устанавливается в практических делах, и, когда через полчаса я снова сел за руль и повез ее домой, мы
чувствовали такую близость, будто рассказали друг другу историю всей своей жизни.
x x x
Недалеко от Николайштрассе я опять остановил машину. Над нами сверкали красные огни кинорекламы. Асфальт мостовой переливался матовыми
отблесками, как выцветшая пурпурная ткань. Около тротуара блестело большое черное пятно - у кого-то пролилось масло.
- Так, - сказал я, - теперь мы имеем полное право опрокинуть по рюмочке.
Где бы нам это сделать? Патриция Хольман задумалась на минутку.