Луна тоже казалась висящим среди облаков бумажным шаром
с горящей внутри свечой. Облака вокруг были высокие и редкие, с ярко-голубой от лунного света кромкой, и небо из-за этого казалось в несколько
раз выше, чем обычно.
Митя стоял у борта, облокотившись на поручень, и молча смотрел на берег.
- О чем ты столько времени думаешь? - спросил Дима.
- Все о том же, - сказал Митя. - О том, что со мной происходит.
- Ты сейчас едешь по морю на катере и смотришь на берег.
- Нет, - сказал Митя, - не прямо сейчас, а вообще в жизни. Никогда не замечал такой странности? Кому-нибудь другому очень просто
рассказать, как надо жить и что делать. Я бы любому все объяснил. И даже показал бы, к каким огням лететь и как. А если то же самое надо сделать
самому, сидишь на месте или летишь совсем в другую сторону.
- Не понимаю, - сказал Дима, - какие сложности. Вон, видишь, сколько их горит. Выбрал любой и лети, пока сил хватит.
- В том-то и дело, - сказал Митя, - что лично во мне выбирают сразу двое. И я даже не могу отделить их друг от друга. Не знаю, кто
настоящий, и не знаю, когда один сменит другого. Потому что оба вроде бы намерены двигаться к свету, только по разным маршрутам. А делать они
предлагают совершенно противоположное.
- Кому предлагают?
- Мне.
- Ага, - сказал Дима, - значит, в тебе уже трое?
- Как трое?
- Первый, второй и тот, кому они предлагают.
- Ты цепляешься к словам. Я могу по-другому сказать. Когда я пытаюсь принять решение, я все время натыкаюсь в себе на кого-то, кто принял
прямо противоположное, и именно этот кто-то потом все и делает.
- А ты?
- А что я? Когда он появляется, я им и становлюсь.
- Так значит, это ты и есть?
- Но я ведь хотел делать прямо противоположное.
Митя надолго замолчал.
- Эти двое как бы делят мое время, - заговорил он опять. - Один - это настоящий я, окончательный, тот, кого я считаю самим собой. Тот,
кто хочет лететь к свету. А второй - это временный я, существующий только секунду. Он тоже, в общем, собирается лететь к свету, но перед этим
ему необходим короткий и последний отрезок тьмы. Как бы проститься. Кинуть последний взгляд. И что странно, у того меня, который хочет лететь к
свету, есть вся жизнь, потому что он и есть я, а у того, кто хочет лететь к тьме - только одна секунда, и все равно...
- И все равно ты постоянно замечаешь, что летишь во тьму.
- Да.
- И тебя это удивляет?
- Очень.
Дима кинул за борт скомканную конфетную бумажку и следил за фантиком, пока его не накрыла полоса пены от винта.
- Вся жизнь ночного мотылька, - сказал он, - и есть эта секунда, которую он тратит, чтобы попрощаться с темнотой. Ничего, кроме этой
секунды, просто нет. Понимаешь? Вся огромная жизнь, в которой ты собираешься со временем повернуть к свету, на самом деле и есть тот
единственный момент, когда ты выбираешь тьму.
- Почему?
- А что еще может быть, кроме этой секунды?
- Вчера. Завтра. Послезавтра.
- И вчера, и завтра, и послезавтра, и даже позавчера тоже существуют только в этой секунде, - сказал Дима. - Только в тот момент, когда
ты о них думаешь. Так что если ты хочешь выбрать свет завтра, а сегодня попрощаться с тьмой, то на самом деле ты просто выбираешь тьму.
- А если я хочу перестать выбирать тьму? - спросил Митя.
- Выбери свет, - сказал Дима.
- А как?
- Просто полети к нему. Прямо сейчас. Никакого другого времени для этого не будет.
Митя поглядел на берег.
Что-то мелькнуло в воздухе, и раздался громкий удар о верхнюю палубу. Потом послышалось звяканье ботинок о тонкую металлическую палубу и
бодрые голоса.
- Что это там? - задрав голову, спросил Митя.
- Комары, - сказал Дима. - Сразу трое.
- Ночью? - спросил Митя. - И от берега вроде далеко.
- Для них сейчас день, - ответил Дима. - Солнце вовсю светит.
- Что они там делают?
- Откуда я знаю, - сказал Дима. - Кажется, борются за производственное помещение. Не хочу даже им в мозги смотреть.
Справа по борту катера медленно поплыла огромная скалистая гора. Она была похожа на каменную птицу, расправившую крылья и наклонившую
голову вперед, а на ее вершине мигали два красных огня.
- Видишь, - сказал Дима, - сколько вокруг света и тьмы. Выбирай что хочешь.
- Допустим, я хочу выбрать свет. Но как я узнаю, настоящий он или нет? Ты же сам недавно про луну говорил, про лампочки Ильича, и так
далее.
- Настоящий свет - любой, до которого ты долетишь. А если ты не долетел хоть чуть-чуть, то к какому бы яркому огню ты до этого ни
направлялся, это был обман. Дело ведь не в том, к чему ты летишь, а в том, кто летит. Хотя это одно и то же.
- Да, - сказал Митя, - наверное. Тогда я выбираю вон те два красных огня.
Дима поглядел на вершину горы.
- Не так уж близко, - сказал он. - Но это не имеет значения.
- И что теперь делать? - спросил Митя.
- Лететь.
Митя с сомнением посмотрел ему в глаза.
- Ты так на меня смотришь, - сказал Дима, - словно хочешь понять, что у меня на уме.
- Я действительно хочу. Может, ты сам скажешь, что?
- Абсолютно ничего, - сказал Дима и сделал такое движение руками, словно снял с плеч голову и раскрыл ее, как сумку на защелке.
- Что, прямо сейчас?
- А когда же еще? - спросил Дима.
Митя потоптался на месте, потом перелез через ограждение борта, схватился за привязанную к флагштоку короткую веревку и раскрыл крылья.
Ветер рывком поднял его тело, и он стал похож на поднятый на корме темный флаг или взлетевшего над ней воздушного змея.